Чарльз глуповато улыбнулся.

— Нарисую, Эми, только это будет другое дерево.

— Ты, — сказала Эми, — совершенно неотразимый молодой человек. Пойдем в дом? Я сделаю тебе рожок с мороженым.

— Пойдем. — Гари засеменил рядом с ней к дому, а я спросила себя, почему у моей матери только один ребенок, ведь совершенно очевидно, что она обожает детей.

Через полчаса вернулась Марион. Ее волосы были короткими, гладкими и черными. Я переживала, что ей не понравится, что у нас опять гости, и заранее приготовилась разозлиться, в конце концов, я очень редко приглашала к себе друзей. Но она была любезна настолько, насколько это вообще возможно. Я вспомнила, что ржавая развалюха Роба стоит возле дома, а Марион только на днях жаловалась на нее Чарли. Но моя тетя и виду не подала, что обратила на машину внимание. Если она ее и заметила, то, судя по всему, решила сделать вид, что ее это не заботит.

Марион принялась восторгаться Гари, но он был уже очарован моей матерью и остался равнодушен к ухаживаниям моей тети. Я не знаю, усадила ли его Эми к себе на колени или он забрался туда сам, но они смотрелись очень компанейски, сидя вместе на одном из садовых стульев, пока мальчик ел свое мороженое.

Неизбежное появление Кэти Бернс вызвало у Марион раздражение, а у Гари изумление. Его представления об учителях рушились на глазах.


Роб и Гари остались к чаю. Я вошла в дом и помогла Марион приготовить угощение. Она сообщила мне, что завтра, в воскресенье, моя мать переезжает к Кэти Бернс. Мне было жаль, что Марион такая, какая есть и из-за этого моя мать не может остаться с нами. Когда она переедет, мне ее будет не хватать, хотя, если вдуматься, это просто смешно. Я провела без нее большую часть своей жизни, и ее отсутствие меня нисколько не беспокоило. Но стоило ей провести дома пару дней, и я уже не хочу, чтобы она уезжала.

После чая Роб и Гари уехали домой. Кэти Бернс и моя мама вернулись в сад с бутылкой вина, а Марион и Чарльз расположились в доме и включили телевизор. Наверное, Чарльз охотнее вышел бы в сад. Во всяком случае, я так и сделала. Телевизор можно посмотреть в любой другой день.

В этот вечер воспоминания о войне закончились пением. Соседи и их гости тоже вышли в сад и начали подтягивать Кэти и Эми, распевавшим «Когда они танцуют болеро», «Спокойной ночи, любимая» и песни, которые я слышала впервые. Сквозь живую изгородь все дружно обсуждали, что они будут петь дальше. Мне от всего этого было неловко, наверное, оттого, что меня воспитала Марион. Я представила себе, как пение будет переходить из сада в сад, пока не запоет весь квартал.

Марион высунула голову из задней двери и крикнула, что меня просят подойти к телефону.

— Что там происходит? — спросила она.

Войдя в дом, я посоветовала ей продолжить просмотр телевизионной передачи.

— Тебе лучше этого не знать, — добавила я.

Должно быть, программа была по-настоящему интересной, потому что моя тетя так и сделала.

К моему удивлению, звонила Хильда Доули. Еще больше меня удивило то, что она плакала.

— Мне нужно с тобой поговорить, — всхлипывала она.

— Где ты, Хильда?

— В городе. Я в телефонной будке на вокзале Лайм-стрит.

— Ты можешь ко мне приехать? — Я не могла поехать к ней, потому что слишком много выпила. — Ты ведь знаешь, где я живу?

— Да, я как-то раз заезжала к тебе, чтобы забрать какой-то хлам, который не влазил в багажник твоей машины.

— Точно. — Что мне не нравилось в моем «фольксвагене», так это то, что двигатель в нем расположен сзади, а багажник впереди, и в него почти ничего не помещалось.

— Я буду у тебя через двадцать или тридцать минут.

Интересно, что случилось? Наверняка что-нибудь, связанное с Клиффордом.

Я поставила чайник на горелку, чтобы он закипел к приезду Хильды, и вернулась в сад, где все пели совершенно ужасную с моей точки зрения песню «Выкатывай бочонок». Я выразила свое отношение, не присоединившись к дружному хору.


Когда приехала Хильда, я заварила чай и провела ее в комнатку, которую Марион называла «комната для завтрака», но которая скорее представляла собой нишу со столом и двумя деревянными скамьями, расположенную между кухней и прихожей.

— Что случилось? — спросила я, как только мы уселись. Глаза Хильды были налиты кровью, а напудренное лицо сплошь покрыто потеками от слез.

— Это Клиффорд, — сказала она.

— Что он сделал?

— Предложил мне выйти за него замуж, — уныло ответила Хильда.

Я ничего не понимала.

— Это плохо?

Хильда шмыгнула носом и вытерла нос тыльной стороной ладони. Я сбегала в кухню и принесла с полдюжины бумажных носовых платков.

— Выяснилось, что квартира, в которой он живет, ему не принадлежит и он хочет переехать ко мне. — Хильда снова шмыгнула, на этот раз скорее возмущенно, чем жалобно. — Что еще мне остается думать? Он хочет жениться на мне только ради того, чтобы у него появилось жилье, за которое не надо будет платить арендную плату.

— Я думала, квартира на Норрис Грин — его собственная, — сказала я.

— Я тоже так думала, но оказывается, он ее всего лишь снимает. Ему там не нравится. Помнишь, что он нам сказал, когда показывал ту квартиру, которая продается? И Клиффорд определенно сделал вид, будто живет в собственной квартире. Ах, Маргарита! — она опять расплакалась. Большие капли скатывались по блестящим следам слез, пролитых ею ранее. — Я так и думала, что в том, что мной заинтересовался такой красивый мужчина, что-то не так.

— Не говори глупостей, — сказала я, хотя, честно говоря, сама тогда слегка удивилась. — Ты согласилась за него выйти?

— Да, — простонала она. — Я чувствую себя настоящей идиоткой. Он сделал предложение, когда мы обедали, и я согласилась, и мы начали обсуждать наше будущее. Я предложила использовать деньги от продажи его квартиры на покупку новой кухни. И только тут он признался, что ему нечего продавать.

Эми вошла в кухню, распевая «Твоя, пока звезды не погаснут», и мне показалось, что Хильда сейчас опять заплачет.

— Прости. У вас тут вечеринка? Я вам помешала. Извините. — Она начала вставать из-за стола.

— Вот ты где, Маргарита, — сказала моя мать. — А я думаю, куда ты подевалась? — Она одарила нас ослепительной улыбкой. — Здравствуйте, — обратилась она к Хильде, — меня зовут Эми. — Сегодня она выглядела сногсшибательно в ярко-красном платье с прямой юбкой, короткими рукавами и белым кружевом вокруг горловины. На ногах у нее были белые босоножки с узкими, как шнурки, ремешками.

— Это Хильда, — представила я гостью. — Она тоже работает в школе Сент-Кентигернз.

Интересно, узнает ли Хильда женщину, которую она видела столько лет назад в церкви, несмотря на то, что ее некогда длинные и белокурые волосы теперь стали короткими и каштановыми. Меня это нисколько не волновало. Я никогда и никому больше не скажу, что моя мать умерла. С этого момента я буду говорить людям правду и ничего, кроме правды.

Эми села рядом со мной на скамью, подвинув меня бедром. Она взяла большие красные руки Хильды в свои маленькие и белые. Моя мать провела последние двадцать лет в тюрьме, но это руки Хильды выглядели так, как будто она много лет была закована в цепи и дробила камни в каменоломне.

— Что случилось, милая? — спросила Эми. — Ты чем-то очень расстроена.

Хильда была не в состоянии еще раз все рассказывать, поэтому мне пришлось сделать это за нее.

— Ей кажется, что ее использовали, — закончила я свой рассказ.

— Может, использовали, а, может, и нет, — загадочно произнесла Эми. — На твоем месте я бы сказала Клиффорду, что передумала, что не хочу выходить за него замуж, во всяком случае пока. Если он искренне тебя любит, он никуда не денется. Если нет, смоется.

— Дело в том, Эми, — прошептала Хильда, — что я не хочу, чтобы он смылся. Он первый мужчина, который захотел на мне жениться, и я боюсь его потерять.

— Чего ты хочешь больше, Хильда, быть миссис Клиффорд-как-там-его, неуверенной в любви своего мужа, или самостоятельной незамужней женщиной с хорошей работой и собственной квартирой?

На несколько секунд Хильда, похоже, растерялась. Затем она несколько раз кивнула и стыдливо произнесла:

— Вас это шокирует, но я предпочитаю быть замужней, независимо от того, любит меня Клиффорд или нет. И я всегда хотела иметь детей. Мне всего тридцать семь лет, у меня еще есть время.

Эми это откровение, похоже, ничуть не шокировало.

— В таком случае в следующий раз, когда ты увидишь Клиффорда, скажи ему, что ты хочешь детей. Ребенка невозможно растить в крошечной квартирке. Вам придется купить дом, и твой муж должен будет взять закладную. Посмотришь, что он скажет на это. — Она пожала руки Хильды. — Я зашла за еще одной бутылкой вина, — сказала Эми. — Кэти подумает, что я отправилась за ней в Испанию.

— Она добрая, — заметила Хильда, когда Эми ушла. — Это твоя родственница?

— Это моя мать, — сказала я. — Ее зовут Эми Паттерсон, и она недавно освободилась из тюрьмы.


Наступило воскресенье, и Чарльз перевез в дом Кэти Бернс вещи моей матери — большой дорогой чемодан, набитый красивой одеждой, большую часть которой Эми приобрела в Париже. Сегодня днем моя мать собиралась в ресторан с дядей Хэрри, что очень меня обрадовало.

— Как ты думаешь, они могут сойтись? — спросила я у Чарльза. — В конце концов, он ее зять. Она познакомилась с ним и с моим отцом одновременно.

— Не могут, — без малейших колебаний ответил Чарльз. — Если Хэрри и сойдется с кем-то, так это с Кэти.

— Кэти! — ахнула я.

— Между ними что-то случилось во время войны. Или чуть не случилось. Я не очень хорошо знаю, что там произошло, но, в любом случае, это было до того, как Кэти встретила Джека.

— Кто такой Джек?

— Жених Кэти. Он погиб в Эль-Аламейне.

— Почему ты не рассказал мне всего этого раньше?! — возмутилась я. — Это же так интересно! А Джек, какой он был?

Чарльз пожал плечами.

— Не знаю, я его ни разу не видел. Ты можешь спросить у дяди Хэрри, когда увидишь его в следующий раз. Джек был его лучшим другом.

— Проклятье! — пробормотала я. Терпеть не могу, когда от меня что-то скрывают.


Днем Марион сказала:

— Маргарита, твоя мать забыла у нас свой синий кардиган. Ты, кажется, говорила, что едешь сегодня с Робом в Саутпорт?

— Да, я заезжаю за ним и Гари в полтретьего. Ты хочешь, чтобы я по пути завезла кардиган к Кэти? — Наверное, тетя хотела поскорее от него отделаться, чтобы у моей матери не было повода возвращаться.

— Если тебе не трудно.

Вообще-то Кэти жила в Кросби, что было совсем не по пути, но Гари будет счастлив увидеть Эми, если она к тому времени вернется домой.


Кэти Бернс жила в тихом тенистом тупичке, около двадцати лет назад застроенном небольшими особняками. Как и следовало ожидать, машина Чарльза, темно-зеленая «кортина», была припаркована у домика, густо увитого красным плющом. Летом это выглядело очаровательно, но зимой, когда листья опадали и только голые ветви опутывали дом со всех сторон, картина была менее привлекательной.

— Не думаю, что моя мать сейчас дома, — сказала я Робу. — Иначе машина дяди Хэрри тоже была бы здесь. Он не смог бы просто высадить ее и уехать.

Я выбралась из автомобиля и пообещала вернуться через минуту.

Подходя к дому, я обратила внимание на то, что шторы на первом этаже были задернуты, что показалось мне довольно странным в такой чудесный солнечный день. Нехорошее, ужасное подозрение закралось мне в душу, и, подойдя к входной двери, я не решилась постучать.

Я так и стояла там, сжимая кардиган и не зная, как поступить. Я обошла дом. Вот где они должны быть — в саду. Почему я об этом сразу не подумала? Но если они действительно там, то ведут себя ужасно тихо. Чарльза и Кэти в саду не было, и когда я заглянула в окна кухни и столовой, то тоже никого не увидела.

— Может быть, они пошли погулять, — сказал Роб, когда я ему об этом рассказала. — Или в паб. — Он засмеялся. — У тебя развратные мысли, Маргарита.

— Видимо, да.

— Что ты сделала с кардиганом?

— Оставила его на заднем крыльце. — Но я была уверена, что перед тем, как отойти от крыльца, я услышала, как из дома донесся женский смех.


В понедельник, не успела я прийти домой, как зазвонил телефон. Каким-то образом я догадалась, кто звонит.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросила мама. Она звонила из телефонной будки.

— Ничего особенного. — Мне всего только надо было подготовиться к урокам на завтра.

— Как ты смотришь на то, чтобы сходить в «Каверн»? — в ее голосе звучало еле сдерживаемое волнение.