Она недавно получила права и сегодня сама отвезла Маргариту в Браунлоу-Хилл на новеньком «моррисе минор». Стоял прохладный солнечный день, и листья на деревьях уже кое-где были золотыми.

Вернувшись домой, Эми почувствовала, что пройден определенный этап. То, что Маргарита теперь школьница, означает начало нового периода в их с Барни жизни. Последнее время Барни был в относительно нормальном состоянии, и Эми казалось, что он постоянно о чем-то думает. Будучи неисправимой оптимисткой, Эми начала надеяться, что отныне все будет хорошо. Убедившись в этом окончательно, она хотела бы родить еще одного ребенка.

Некоторое время все было спокойно. Но как-то раз Маргарита пришла из школы с высокой температурой и пожаловалась, что ее тошнит. Эми уложила ее в постель, и девочка тут же уснула. Эми позвонила доктору Шиарду, и он пообещал приехать через полчаса.

Вернувшись домой, Барни присел на кровать дочери и начал обтирать смоченной в прохладной воде фланелевой тканью ее горящий лоб. Ожидая, когда придет врач, Эми сидела с другой стороны. Маргарита всегда была очень крепкой девочкой и впервые заболела так серьезно.


— Ветрянка! — провозгласил доктор Шиард, быстро осмотрев пациентку. — Сейчас многие ею болеют. Когда появятся папулы, время от времени промакивайте их каламиновым лосьоном, давайте побольше питья и не позволяйте вставать с постели. Через несколько дней ей станет лучше. Ах да, наденьте на нее какие-нибудь перчатки. Если она будет расчесывать высыпания, у нее останутся шрамы на всю жизнь.

Эми поблагодарила его и провела в ванную, чтобы он мог помыть руки.

— У вас тут очень уютно, — сказал доктор, стоя в холле и оглядываясь вокруг. — Я здесь впервые. Если не считать сегодняшнего дня, единственный раз, когда я видел тебя не на приеме, это в вашей старой квартире, когда у тебя случился выкидыш.

— Какой выкидыш? — поинтересовался Барни, когда врач ушел. Они вернулись в спальню Маргариты и опять сидели на противоположных сторонах ее кровати. Эми надеялась, что он не расслышал слов старого врача. Она так и не написала мужу ни о выкидыше, ни о поведении его матери, потому что не хотела его расстраивать, когда он находился так далеко от дома. А когда Барни вернулся, она не видела смысла в том, чтобы столько лет спустя ворошить прошлое.

— Это случилось в ноябре, после того, как тебя призвали, — объяснила Эми. — Срок был десять недель, но я потеряла ребенка.

— Как? Где? Почему ты мне об этом не сообщила? — Барни устроил ей настоящий допрос, стремясь выяснить все до мельчайших подробностей. Знал ли о ее беременности доктор Шиард?

— Нет. — Она рассказала мужу, как познакомилась с его матерью. — Да, ты говорил, что я ей не понравлюсь из-за того, что я католичка, но я подумала, она будет рада узнать о том, что я жду ребенка.

— Что она сказала? — спросил Барни.

— Она не очень обрадовалась, увидев меня. — Элизабет Паттерсон назвала ее католической шлюхой, но Эми не думала, что настроение Барни улучшится, если она расскажет ему и об этом.

— Как ты смогла позвонить доктору Шиарду? Ты же его никогда не видела. — Ей не понравился тон, которым Барни задавал вопросы, как будто пытаясь ее в чем-то уличить. От этого Эми чувствовала себя так, как будто совершила какую-то ужасную ошибку.

— Я ему не звонила, это сделал твой отец. Служанка из твоего дома позвонила Лео и рассказала, что я приходила поговорить с твоей матерью, и он приехал к нам домой. И хорошо, что он это сделал, потому что к этому времени у меня уже случился выкидыш.

Они оба некоторое время молчали, пока Барни не спросил, кивая в сторону Маргариты:

— Она поправится?

— Я уверена, что поправится. У меня в детстве была ветрянка, Джеки и Бидди тоже ею переболели.

Он встал так резко, что это потревожило Маргариту, которая закашлялась и повернула голову на подушке.

— Я ненадолго выйду, скоро вернусь.

— Но куда ты идешь?

Он не ответил, просто открыл дверь и вышел из дому.


Перл проснулась оттого, что захотела в туалет. Она отказалась от горшка и настояла на том, чтобы в сопровождении встревоженной Эми, на нетвердых ногах добрести до ванной комнаты.

— У меня кружится голова, — жаловалась девочка.

После Эми опять уложила ее в постель, подоткнула одеяло, и малышка мгновенно уснула.

Эми заварила чай и вспомнила, что они сегодня вечером ничего не ели. Она почистила несколько картофелин и поставила их вариться. Когда Барни вернется, она приготовит рагу из солонины. Он впервые попробовал это блюдо только после того, как они поженились, а теперь это рагу, политое густым соевым соусом, было его любимым блюдом.

Куда же он пошел? Скорее всего, поговорить с матерью. Эми молилась о том, чтобы Барни не устроил скандал. Выкидыш произошел десять лет назад, нет, уже одиннадцать, и было бы глупо ворошить прошлое. Ее отношения с Элизабет Паттерсон были очень хрупкими, их легко было разрушить.


Барни вернулся домой три часа спустя. Часы показывали половину десятого, и на улице было темно, хоть глаз выколи. Эми предложила ему рагу, но он отказался. Она приготовила чай, но он отказался и от чая. Она достала из шкафчика масло и банку клубничного джема и отрезала два ломтя хлеба, решив воспользоваться ситуацией как предлогом полакомиться своим любимым блюдом — бутербродами с джемом. Но тут Барни безжизненным и каким-то отчужденным голосом произнес:

— Я хочу тебе кое-что сказать, Эми. Присядь, пожалуйста.

У нее упало сердце, и она прошла за ним в гостиную, где за медной каминной решеткой горел небольшой огонь. Эми отодвинула решетку и уже собиралась подбросить угля из стоявшего тут же ведерка, когда Барни все тем же безжизненным голосом сказал:

— Оставь это.

— Но камин потухнет, — запротестовала она.

— Я сказал, оставь это!

Ей захотелось ударить его угольным совком.

— Что это с тобой? — возмущенно спросила Эми, швырнув совок в выложенный керамической плиткой очаг и немедленно пожалев об этом. Раздавшийся грохот вполне мог разбудить Маргариту. Должно быть, это как-то связано со срывом беременности и его матерью. Что ему сказала Элизабет? Маргарита была больна, и нервы у Эми были на пределе. Она уселась в одно из кресел и отметила, что это то самое кресло, о которое она ударилась, когда Барни сбил ее с ног.

— Я ездил к матери, — сообщил он. — И она утверждает, что во время войны у тебя был роман с моим отцом. И что сейчас вы, по всей вероятности, продолжаете поддерживать эти отношения. — Он смотрел на нее, хитро прищурившись. В прошлом все его обвинения были вымышленными, но теперь у него было что-то реальное. Во всяком случае, Барни так считал. Ведь он узнал обо всем от собственной матери. Почему он этому так радуется?

Эми закрыла глаза и не ответила.

— Она считает, что мой отец в тебя влюблен.

Эми и теперь не издала ни звука.

— Тебе нечего сказать в свое оправдание? — холодно спросил Барни.

— Мне нечего сказать в ответ на этот вздор. — Она встала. — Я хочу чая. Я не собираюсь сидеть и слушать тебя здесь всю ночь. Ты безумен, и твоя мать такая же. — Как она может любить мужчину, который так с ней разговаривает? Завтра она заберет Маргариту и переедет к матери на Агейт-стрит. На этот раз Барни зашел слишком далеко.

Он толкнул ее назад в кресло.

— Это правда?

— Нет, Барни, это неправда. У меня не было романа с твоим отцом. Почему твоя мать столько времени молчала? Она просто хочет нас поссорить. Барни! — Эми попыталась встать, но он удерживал ее рукой, прижатой к ее груди. — Мне больно.

— Сколько раз ты спала с моим отцом? Десятки? Сотни? — шептал он, прижавшись губами к ее уху. — Это его ребенок?

Неужели это тоже идея его матери?

— Я не желаю ничего тебе доказывать или объяснять, Барни. Это слишком нелепо. — Эми отвернулась от него, твердо решив не отвечать больше ни на один из его дурацких вопросов.

Его рука переместилась к ее горлу и с силой его сдавила. Эми ударила мужа ногой по голени. Ей стало страшно. За единственным исключением, он никогда не делал ей больно. Давление на ее горло ослабло.

— Мать сказала, что мой отец проводил в нашей квартире все свое свободное время, что он приглашал тебя в рестораны. Это правда? — Барни опять сел в кресло, но пододвинул его вперед, так что их колени почти соприкасались.

— Он приезжал в гости, чтобы убедиться, что со мной все в порядке, — ответила Эми. — Я не считала, сколько раз он у меня побывал, и да, он приглашал меня в ресторан. Но это не означает, что у нас был роман. — Как долго он собирается держать ее в этом кресле? Она не задернула шторы и в окно видела деревья, растущие в саду за домом. Они, подобно привидениям, раскачивались на фоне темного неба. Наверное, поднялся сильный ветер. Из комнаты Маргариты послышался скрип кровати, девочка повернулась на другой бок и хрипло закашлялась. Эми пробрала дрожь, ей было холодно. Огонь в камине уже еле теплился. Скоро он совсем потухнет.

Барни с задумчивым видом потянулся к стоящей за каминной решеткой кочерге с медной ручкой. Положив кочергу на колено, он опять заговорил:

— Я на днях прочитал в газете об одном парне, вернувшемся с войны и обнаружившем, что, пока он сражался за свою страну, его жена крутила роман с соседом. Этот парень забил ее насмерть, но получил за это всего пять лет. Судья сказал, что его спровоцировали. Интересно, что бы он сказал о жене, спящей со своим свекром?

— Ничего, потому что это неправда, — тихо ответила Эми. Она не верила, что Барни может убить ее кочергой. Он играет в какую-то игру, очень мерзкую игру, и ей хотелось, чтобы он ее поскорее прекратил.

Барни посмотрел на нее, в его глазах стояли слезы.

— Ты знаешь, дорогая, мне очень хочется тебя убить. Тогда мне не надо было бы с тобой спать.

— Барни, тебя никто не заставляет со мной спать. — Что за бред он несет? — Мы могли бы купить две отдельные кровати или превратить гостевую комнату в спальню, и один из нас мог бы спать там.

— Возможно, это выход. Ах, Эми, милая, я так устал. — Его голова упала на плечо, и сначала она подумала, что он потерял сознание, но на самом деле он уснул. Эми наклонилась вперед и нежно погладила его лоб. Ее чувства к нему резко качнулись от ненависти к чистой, ничем не замутненной любви.

Эми встала, взяла кочергу, все еще лежавшую у него на коленях, и спрятала ее в один из шкафчиков у камина. Затем она заглянула к Маргарите. Девочка спала очень беспокойным сном. Из шкафа Эми извлекла постельное белье и подушку и бросила это все на диван в соседней комнате. Сегодня она ляжет здесь, пусть Барни спит один. Быть может, завтра он придет в себя и сможет объяснить, почему он больше не хочет с ней спать.

Через минуту она разденется, но пока Эми села на диван, положила голову на подлокотник и натянула на себя одеяло. Здесь было холоднее, чем в гостиной. В то же время, отделавшись от Барни, она испытывала облегчение: ее сердце все еще колотилось. Завтра она потребует, чтобы он обратился к какому-нибудь психиатру, и пригрозит уйти от него, если он откажется. Так дальше продолжаться не может. Она должна позвонить Лео и сообщить ему, что сказала Барни Элизабет.


Лео Паттерсон быстро вел машину по тускло освещенным ливерпульским улицам. Он не мог поверить в то, что ему только что сказала Эми.

— Я скоро буду у тебя, — пообещал он.

— Куда ты едешь? — спросила Элизабет, когда муж взял ключи от машины и направился к двери.

— Мне надо кое с кем встретиться, — бросил он. Лео не знал, что его сын приезжал сюда сегодня вечером.

— Но уже половина одиннадцатого! — запротестовала Элизабет. — Ты только что вернулся.

— Непредвиденные обстоятельства.

— Это одна из твоих женщин? Вот ты куда едешь — к женщине! — она была способна потерять самообладание в одно мгновение. Элизабет подошла к нему и положила длинные белые пальцы на его рукав. Ухоженные ногти были покрыты блестящим белым лаком. Ее руки напомнили ему руки трупа. Лео ничего не говорил Эми, но психическое состояние Барни в точности повторяло состояние его матери. После смерти матери и брата, погибших от взрыва брошенной террористом бомбы, рассудок Элизабет пошатнулся. То же самое произошло с Барни в лагере для военнопленных.

— Я же сказал тебе, случилось непредвиденное, — терпеливо повторил Лео, отнимая от себя вцепившиеся в него руки.

У него были другие женщины. Десятки женщин. Если бы он время от времени не сбегал от Элизабет в мягкие и податливые объятия любовницы, он бы давно и сам сошел с ума. Но ничто в мире не заставило бы Лео коснуться Эми хоть пальцем, хотя он был влюблен в нее со дня их первой встречи. Она принадлежала его сыну, и этим было все сказано.