— Она слепая, Луис! — ору я. — Она ничего не видит. Я даже не уверена, что она может лаять. Гренни уже одной лапой в могиле, понимаешь?

Он делает вид, что мои слова жутко оскорбили и его, и бульдожку.

— Ш-ш, зачем ты такое говоришь, она же все слышит!

— Ты издеваешься, да?

Луис пожимает плечами.

— Слушай, сотрудница приюта приняла мою заявку. Если у тебя какие-то проблемы — разбирайся с приютом, не со мной. Мне плевать, что ты себе напридумывала.

Если бы это был мультик, у меня из ушей повалили бы сейчас огромные клубы пара.

— Что насчет вечера субботы, Луис? Ты вроде говорил, что любишь меня?

— А разве не это говорят парни своим подружкам перед тем, как переспать с ними, а? Я думал, это такое обязательное условие для секса.

— Врешь.

— Чего ты пытаешься от меня добиться, Ник? Чтобы я вернулся в твою постель, а ты бы в это время думала о другом парне? Нет уж, спасибо.

Гренни вразвалочку подходит к двери. Луис наклоняется и подхватывает ее на руки. По той нежности, с которой он держит бульдожку, я вижу, что в нем очень много тепла и заботы. Только он пытается их не показывать.

— Ты не знаешь, о чем я думаю, Луис. И не притворяйся, будто у тебя нет от меня никаких секретов. Ты явно проворачиваешь какие-то сомнительные дела с этим парнем, Чуи. Не в бойскауты же он тебя завербовал. И тем не менее я решила не обращать внимания на предупреждающие знаки и довериться тебе. А ты врал мне, так ведь? У тебя тайн больше, чем у Пентагона.

— Я всем вру. Ничего особенного.

— Для тебя, может, и ничего. Для меня — важно. — Указываю на шрам на его руке. — Это ведь не в гараже случилось. Тебя порезали в драке?

— Мимо. Подстрелили из пистолета. — Луис опускает Гренни на траву, чтобы она могла побегать вокруг, и примирительно поднимает руки. — Ладно, хорошо. Ты меня поймала. Перед тобой стоит новенький член «Мексиканской крови», детка. Я торгую наркотой и вымогаю у людей деньги, а Марко меня прикрывает. Это мой секрет. А у тебя какой?

Тяжело сглатываю, пытаясь хоть как-то подготовиться к тому, чтобы рассказать правду. Раз больше не имеет никакого значения, кто такой Луис, почему тогда по щекам у меня текут слезы? Мне хочется их сдержать, но не получается. Я злюсь, мне больно, грустно… Он такой же, как Марко. Сколько бы я ни пыталась это отрицать, правда в буквальном смысле колет глаза.

— Я была беременна от Марко. В тот день, когда он порвал со мной. — Луис, совершенно ошеломленный, отступает от меня на шаг. — Я потеряла ребенка сразу после того, как мы вернулись со свадьбы Алекса, и едва не умерла. Но то, что происходит между нами, никак не связано с тем, что было у меня с Марко! — кричу я, накручивая сама себя. — Все дело в доверии. В глубине души я знала, что ты врешь мне о банде. И не стоит укорять меня в излишней скрытности, Луис. Я была почти готова наплевать на все и попробовать снова довериться другому. Да, мне требовалось время, и, может, не все получилось так, как надо, но я по крайней мере попыталась. Я не собиралась этого говорить, но в том, что я молчала и сдерживалась, виноват ты, а не я. Ты слишком многое от меня скрывал.

Я достаю из сумочки метеорит.

— Может, я и не смогла этого сказать, но попробовала показать. Показать, как сильно ты мне небезразличен.

Слезы уже потоком льются по щекам. Я не удерживаю камень, и он падает на крыльцо к моим ногам.

Жду, что после моих слов Луис захлопнет передо мной дверь, но этого не происходит. Он не сводит с меня глаз.

— Почему ты не рассказала? — негромко говорит он и тянется ко мне.

Я бью Луиса по руке.

— Не смей больше никогда ко мне прикасаться!

41. Луис

ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ, САДЯСЬ на мотоцикл на парковке возле библиотеки — я писал там эссе для поступления в Пердью, — вижу машину, которую уже не раз наблюдал у себя на хвосте в зеркало заднего вида. Только теперь она подъезжает и останавливается прямо передо мной, перекрывая дорогу.

Парня, вышедшего из нее, я тоже уже видел пару раз на складе банды, но ни разу не разговаривал с ним. Знаю только, что это кто-то из НБ.

— Чуи хочет поговорить с тобой.

— Попозже, — не соглашаюсь я.

— Ты не понял, — парень шагает ближе ко мне. — Он хочет поговорить с тобой прямо сейчас.

Приходится оставить мотоцикл на стоянке и сесть в машину. Я старался избежать этой встречи, но не получилось. А ключ, который дал Сото, висел у меня на совести как неподъемный груз.

Чуи сидит на заднем сиденье и ждет меня. Мы колесим по городу — видимо, просто так, без определенной цели.

Достаю ключ из бумажника.

— Я не могу это сделать. Думал, что смогу, но никак.

Жуткий, полный ненависти взгляд Никки, когда я попытался успокоить ее после того рассказа о беременности и ребенке Марко, заставил меня осознать, что между нами действительно все кончено. Она ненавидела Марко, ненавидела «Мексиканскую кровь», а теперь и меня туда же записала, потому что я ее предал, как и Дельгадо. Я всю неделю пытался понять, знает ли Марко о беременности Никки, но ни на одну приманку он не клюнул. То ли понятия об этом не имеет, то ли решил хранить в секрете.

— Тебя тянет к банде, — говорит Чуи. — Но ты не знаешь почему.

Храню молчание. Каждое сказанное им слово — чистая правда. Но я в этом не признаюсь, потому что мне стыдно.

— Не стоит скрывать свои истинные чувства. Tu papa[65] хотел, чтобы ты был в «Крови», Луис. Он сделал так, чтобы тебя оберегали и охраняли. Он принес тебя на склад спустя неделю после твоего рождения и благословил тебя на служение «Мексиканской крови»… собственной кровью. Ты полноценный, настоящий член банды, Луис.

Да ну на хрен.

— Мой отец умер еще до моего рождения, — говорю я. — Алекс рассказывал, что он был там и видел, как убили papá… То, о чем ты говоришь, не имеет никакого смысла, если только…

— Твой отец — не Фуэнтес, — говорит Чуи, прерывая мое замешательство. Он достает из кармана фотографию и протягивает мне. — Я лично при этом присутствовал.

Я разглядываю снимок. Гектор Мартинез, с широченной улыбкой на лице, держит высоко над головой ребенка, совсем крошку, — словно король представляет подданным своего новорожденного наследника, принца. На лбу малыша четко видны написанные кровью буквы: МК, «Мексиканская кровь».

— Это ты, — объясняет Чуи. — И твой papá. Твой настоящий papá.

Он еще не успевает договорить, а я чувствую, как меня накрывает волной ужаса. Нет, это не может быть правдой. Но, с другой стороны, сразу вспоминается куча мелких знаков и намеков. Я никогда не видел своего свидетельства о рождении. Когда ранили Алекса, Карлос ходил сдавать кровь, но меня mi familia ни о чем подобном не просила, и это настораживало. Чего боялась мама? Того, что мы с Алексом не совпадем по крови, или того, что мы братья только наполовину и я об этом узнаю? Чуи сказал, меня благословили на служение банде, но mi papá умер до моего рождения. Если это так, то я никак не мог с рождения принадлежать «Мексиканской крови». А если я действительно благословлен бандой, значит, мой отец в то время был ее членом.

Мне нужны ответы, и желательно прямо сейчас. Получается, mi’amá старалась оградить меня от бандитской жизни, потому что не хотела, чтобы я узнал правду?

До сих пор я четко знал, кому предан, а кому нет. Теперь я уже ни в чем не уверен.

— Отвези меня обратно в библиотеку, — говорю я чуваку, который сидит за рулем. — Мне надо выбраться отсюда.

Водитель косится в сторону Чуи, и тот утвердительно кивает.

Даже когда мы останавливаемся на парковке и я выхожу из машины, то чувствую, что ловушка, в которую меня загнали, никуда не делась. Чуи знает, где меня найти, знает, чем пригрозить, чтобы я не смог отмахнуться и проигнорировать. Фотку с Мартинезом я оставляю в машине Сото, надеясь, что хоть так удастся избавиться от застрявшей в голове картинки: Гектор гордо показывает всем своего сына, младенца… меня.

За размышлениями я не замечаю, как оказываюсь у дома Алекса. Стучу в дверь, надеясь, что брат никуда не уехал: мне нужны ответы, а он — единственный человек, кто может их дать. Алекс открывает.

— Что случилось, Луис?

Я решаю не ходить вокруг да около.

— Ты мой брат? — спрашиваю я.

— Конечно, я твой брат. — Он сбит с толку.

— Так, давай уточню. Я тебе сводный брат, не родной?

Алекс не отвечает, только смотрит на меня, и татуровки «Мексиканской крови» у него на груди и руках вдруг начинают неимоверно меня бесить.

— Да пошел ты, Алекс!

— Что происходит? — Бриттани подходит к нам с Пако на руках. — Луис, ты выглядишь не очень здоровым. Надеюсь, не подхватил от Пако простуду. У тебя все в порядке?

— Уиз! — Племянник хлопает в ладоши, он очень рад меня видеть.

— Нет, не все у меня в порядке. — Я с презрением смотрю на Алекса. — Брит знает?

Он медленно кивает.

— Что я знаю? — непонимающе уточняет Бриттани, крепче заворачивая Пако в одеяльце. — Да что тут у вас стряслось?

— Алекс только что подтвердил, что я ему не брат, — говорю я.

Алекс разворачивает меня за плечо к себе. Мы смотрим друг другу в глаза.

— Черт возьми, конечно, ты мой брат.

— Угу, наполовину. А вторая половина не скажешь чья?

— Не знаю, кто чего тебе наплел, но…

— Мой отец — Гектор Мартинез, так ведь?

Я смотрю на плечо Алекса. Туда попала пуля Гектора — сразу после того, как Мартинез убил Пако.

— Ну? Ведь так? — настаиваю я.

Алекс сдается.

— Sí, Луис. Твой отец — Гектор Мартинез.

Бриттани успокаивающе кладет руку мне на плечо, но я сбрасываю ее.

— Карлос тоже в курсе? Или я все-таки не единственная паршивая овца в нашей семейке, кто еще не знает, кем на самом деле был мой ублюдок-отец?

Алекс явно не хочет говорить. Конечно, он предпочел бы, чтобы я по-прежнему ничего не знал, но теперь это не прокатит. Я больше не ребенок. Далеко не ребенок.

— Скажи мне! — ору я. Все мышцы напряжены, и я с трудом сдерживаю невесть откуда взявшуюся безумную ярость, бурлящую внутри.

— Успокойся.

— Нечего меня успокаивать. Не смей говорить мне ничего, кроме истинной правды.

— Ладно. — Алекс проводит рукой по волосам. — Карлос подозревает. Он как-то обмолвился мне об этом, лет десять назад, но я велел ему заткнуться и больше никогда не поднимать эту тему. Он и не поднимает.

— Что ж, да здравствуют тайны семьи Фуэнтес! — саркастично замечаю я и, чувствуя в горле комок размером с баскетбольный мяч, все-таки решаюсь спросить: — Он что, изнасиловал маму?

— Нет.

— Она изменила отцу?

— Не совсем. Почему бы тебе самому не поехать домой и не спросить у нее?

— У меня нет дома, Алекс.

— Не глупи, Луис. Твой дом — там, где твоя семья. А Mamá сделала это, чтобы мы были в безопасности.

— То есть она себя продала. Мило.

Алекс отталкивает меня, в его глазах вспыхивает безумный гнев.

— Не смей так говорить о mi’amá! Она сделала то, что нужно было сделать. Точка. Не суди ее, если не знаешь, что тогда произошло.

Все это время я был непроходимо слеп. Доказательства валялись прямо у меня под носом, а я даже не удосужился соединить их в осмысленное целое. Жил себе в иллюзии, что я — золотой ребенок, последний подарок жене от убитого мужа, а все было совсем не так. На самом деле я никогда не был золотым ребенком. Я был белой вороной… Называл себя Фуэнтесом, но не имел права на это имя.

Я отступаю от Алекса.

— Adios, братец.

— Что это, черт побери, значит?

— Это значит, что я ухожу. Навсегда.

— Никуда ты не уйдешь.

— Ты не сможешь удержать меня, Алекс. Черт, вообще-то у нас с тобой отцы разные!

Я невольно вспоминаю, сколько раз переживал из-за Карлоса, потому что он казался самым ненормальным из нас. Природа не дала ему ни мозгов, ни терпения, как нам с Алексом.

Но судьба подшутила не над ним, а надо мной. Мы с братьями — даже не одной крови.

— Ты что же, думаешь, гены имеют какое-то значение? — вскидывается Алекс. — Ни фига. Ты был моим братом с той самой секунды, как родился. Я держал тебя на руках, когда тебе и часа не исполнилось. Ты был моим братом, когда Mamá пропадала на работе и я подтирал тебе задницу и менял памперсы. И ты будешь моим братом до последнего моего вздоха! ¿Comprende?

— Но ты отнял у меня мою историю… мое происхождение!