Джейн Фэйзер - Тщеславие

— Что ж, пожалуй, — с готовностью ответил компаньон. — Как войти в дело?

Руперт стал задумчиво постукивать пальцами по столу.

— В этом-то вся трудность, джентльмены. Дело, как вы понимаете, деликатное, детали не должны всплыть наружу. — Он замялся. — Я не могу назвать имени своего друга, прежде чем с ним не посоветуюсь. А он, я уверен, захочет убедиться в серьезности ваших намерений.

— Ясно, ясно, — быстро согласились друзья. — Но давайте продолжим этот разговор завтра.

Руперт склонил голову в знак одобрения.

— Не хотите испытать счастье в очко? — обратился он к Маргарет Дрейтон.

— Нет. Я и так проиграла много в фараон. Сегодня больше рисковать не могу.

— Тогда позвольте мне быть вашим банкиром. — Руперт галантно поклонился, взял ее ридикюль и высыпал в него те несколько гиней, которые выиграл до этого.

Маргарет рассмеялась, ее глаза распахнулись от удивления:

— Милорд, вы необыкновенно щедры!

— Но я претендую на половину выигрыша. — Он взял ее под руку и повел к другому столу.

За шумом в комнате Октавия не расслышала, о чем они говорили, но от нее не ускользнул блеск золота, пересыпаемого в сумочку Маргарет Дрейтон. Сначала она не поверила собственным глазам, но тут же возмутилась: неужели Руперт разбазаривает их драгоценные средства на шлюху? Что это — плата за обещанную услугу? Деньги вперед?

С трудом, но все же ей удалось скрыть ярость, и она продолжила вести игру с Филиппом, демонстрируя философское равнодушие к поведению мужа. Но когда она услышала смех за спиной, ярость снова затопила ее.

— Триктрак в моем доме! Мне следовало бы его запретить!

— Не сыграете ли с нами, сэр? — заговорила Октавия сахарным голосом. — Ставки необременительны. Ведь правда, граф Уиндхэм?

— Совершенно необременительны, — кивнул Филипп и достал табакерку. — Вы позволите? — Он взял ее руку, положил понюшку на запястье и поднес к лицу.

Октавия вспомнила, как то же самое сделал когда-то Руперт, и она еще тогда подумала, что ни одна леди не позволила бы джентльмену так фамильярно с ней обращаться. Но здесь не играли в джентльменов и леди… по крайней мере в ту благородную породу, которую она знала в Нортумберленде.

В следующую секунду Руперт положил ей руку на плечо — мимолетный жест, подчеркивающий его право собственности на Октавию. По тому, как у Филиппа сузились глаза, Октавия поняла, что этот жест задел его за живое. Руперт, видно, не зря говорил, что Филиппа больше всего привлекает то, что ему не принадлежит, а не то, что можно взять свободно, просто попросив. Воистину — запретный плод сладок.

Она радовалась этой теплой и сильной ладони, и в другое время это прикосновение было бы прелюдией того, что произойдет, когда закончится скучный вечер. Но сегодня Октавия не хотела думать о том, как они останутся наедине — слишком живо она помнила сцену с леди Дрейтон.

В некотором недоумении Руперт вернулся к игорным столам: ярость, которую он заметил в глазах Октавии, поставила его в тупик.

Почти рассвело, когда последний гость покинул дом. Октавия смотрела на комнату, карточные столы с явным отвращением. Руперт разлил в два бокала коньяк.

— Держи. Заслужила, — подал он ей бокал.

— Не хочу, — покачала она головой. — Лучше пойду спать.

— Присядь, Октавия. — Голос Руперта звучал спокойно и ровно.

Октавия бросила на него хмурый взгляд:

— Уже пять часов утра. Я хочу спать.

— Посиди.

Что-то было в нем такое… в его тоне, что заставило ее повиноваться.

— В чем дело?

— Это ты должна мне сказать. Тебе что-то не понравилось в сегодняшнем вечере. Филипп Уиндхэм? — Руперт спокойно смотрел на нее, его глаза лучились теплотой и озабоченностью.

— Нет.

Он пригубил коньяк.

— Так отчего же ты так разозлилась?

— А ты подумай сам! — Октавия сердито вскинула голову. — Какие еще я могу испытывать чувства, когда вижу, как ты ссыпаешь в ридикюль Маргарет Дрейтон целое состояние? За что ты ей платишь?

Заботливое выражение словно испарилось из глаз Руперта, и его сменило раздражение:

— Неужели ты настолько глупа? Если чего-то не понимаешь, сначала спроси, а потом делай выводы.

— Не смей так разговаривать со мной! — Октавия побелела, глаза метали золотистые молнии. — Я не делаю никаких выводов. Я видела, как ты давал этой женщине кучу золота! И все это видели!

— Именно, — заметил он холодно. — Видели все. Октавия уставилась на него в недоумении:

— Так ты хотел… чтобы это видели?

— Именно, — снова повторил он. Потом заговорил с резкостью мужчины, который не переносит чужую глупость:

— Если бы ты взяла на себя труд хоть немного подумать, то поняла бы: именно присутствие Дирка Ригби и Гектора Лакросса было причиной моей щедрости с мадам Дрейтон. Мне было нужно, чтобы они заметили, как я сорю деньгами.

Октавия почувствовала себя неловко. Ревность привела ее в такую ярость, а отнюдь не деньги. Догадывался ли Руперт об этом? Октавия предпочла бы, чтобы ее обвинили в глупости, но только не в ревности. Но в следующую минуту она уже поняла, как отвести от себя подозрение.

— Как я могу что-либо понять, если ты ничего мне не говоришь?

Руперт помолчал.

— Мне казалось, ты уже знаешь — я люблю играть с закрытыми картами.

— Тогда нечего пенять, что я делаю глупые выводы. В его глазах появилась изумленная догадка:

— То, о чем ты думаешь, не правда.

Октавия с минуту молчала, разглядывая собственную туфельку, наконец сказала:

— Почему же? Я заметила, как она получила цену, и знаю, что в свое время с ней переспали все придворные мужского пола.

— И ты полагаешь, что я настолько неразборчив, что готов наброситься на лежалый товар? — Руперт пожал плечами. — Ты меня обижаешь, Октавия! И я думаю… да, я считаю, ты должна за это заплатить. — И злость Октавии куда-то ушла. Она стояла, не зная, что сказать и что сделать.

— Вопрос состоит лишь в том, какую плату я сочту приемлемой? — продолжал поддразнивать ее Руперт, глядя на угли в камине. — Что бы это могло быть? — Он поднял глаза и так посмотрел на нее, что Октавия засомневалась, сумеет ли она выйти из комнаты на собственных ногах.

— Хочешь, чтобы я выбирала сама? — От нахлынувшего желания ее голос прозвучал очень низко.

— Готов выслушать любые предложения, хотя окончательный выбор оставляю за собой.

Октавия облизала губы: мозг бурлил чувственными фантазиями, затмевавшими усталость дня, опасения, недобрые предчувствия и страхи. Больше не имело значения, почему они играют в эту игру, важно было лишь то, что они в нее играют.

— Не подняться ли нам в спальню, сэр?

— Непременно. Мне почему-то кажется, что в спальне тебе будет проще расплатиться.

— Мне тоже так кажется, сэр. — Октавия присела в реверансе, глядя на Руперта снизу вверх из-за развернутого веера. От предвкушения наслаждения глаза ее увлажнились, в каждом изгибе тела — страстное обещание.

Руперт торжественно взял ее за руку:

— Идемте, мадам.

— Граф Уиндхэм, миледи! — донесся как всегда назидательный голос Гриффина. — Вы дома?

— Да, Гриффин, проведи его в зал. Я сейчас выйду. — Октавия отложила газету, которую читала отцу. — Извини, папа.

— Конечно, конечно, — ответил он ласково. — Иди, делай что следует. Я вижу, дверной звонок просто не замолкает. Мне кажется, вы стали очень популярной парой.

— Да, — скромно согласилась дочь, расправляя складки на юбке розового муслинового платья. — Но это потому, что мы новые люди на сцене, а общество обожает новизну. — Она оглядела себя в зеркало.

— У Уорвика большие доходы, — заметил Оливер. — Это видно по его гостеприимству.

Октавия взглянула в зеркало на отца. Закидывает удочку? Вряд ли. Это не в его характере.

— Он богатый человек, папа. Не хочешь прокатиться? Сегодня превосходный день.

— Спасибо. Я, как обычно, прогуляюсь. Иди, твой гость заждался.

Октавия поцеловала отца и выпорхнула из комнаты. В повседневной жизни Оливер всегда разбирался плохо, а после несчастья и вовсе перестал замечать окружающую действительность. Однако в последнее время отец вернулся к реальности. Что будет, если он начнет интересоваться хитросплетениями их домашней жизни? Как придумать хоть сколько-нибудь удовлетворительное объяснение скоропалительному браку, неожиданному возврату богатства и возвращению в Хартридж Фолли? Октавия могла только надеяться на то, что отец поверит любому ее объяснению, как это было раньше.

Но все это пока еще в будущем, говорила себе Октавия, сбегая по лестнице вниз. А настоящее требовало напряжения всех сил.

На нижней ступеньке она перевела дыхание. Если Филипп Уиндхэм пришел один, а Октавия подозревала, что это именно так, то сегодня состоится их первое свидание.

Слуга растворил двери, и Октавия, приняв соответствующее выражение лица, вошла в зал.

— Граф Уиндхэм! Какой неожиданный сюрприз? Филипп оторвался от созерцания улицы за окном и, приставив лорнет к глазам, принялся изучать хозяйку. Наконец граф поклонился:

— Я в восхищении, мадам. Вы одеваетесь с безукоризненным вкусом.

— А вы знаток дамских нарядов? — колко поинтересовалась Октавия.

— Я разбираюсь в том, что мне нравится. — Он тепло пожал ее руку. — Извините, если моя бесцеремонность вас обижает, но при виде вас сразу забываешь об условностях.

— О, сэр, а я думала, что вы выше банальных комплиментов, — игриво упрекнула графа Октавия. — Мы оба знаем, какова их настоящая цена.

— Уверяю вас, то, что я говорю, не пустые комплименты. — Он пристально смотрел на нее, и снова возникло неловкое чувство, что есть в нем что-то знакомое… знакомое, но в то же время злое.

— Тогда я их принимаю с той же доброжелательностью, с какой они были сказаны. — Октавия обворожительно улыбнулась. — Хотите шерри?

— Благодарю вас. — Октавия дернула за шнурок колокольчика. — Я пришел за долгом… Могу я у вас его потребовать?

— Конечно. — И, обратившись к вошедшему дворецкому:

— Гриффин, пожалуйста, шерри. Его светлость дома?

— Нет, миледи, лорд Руперт уехал к портному. — Дворецкий поклонился и вышел.

Знал ли об этом граф Уиндхэм заранее?

— Итак? — повернулась к нему Октавия. — Я ваша должница? Я запамятовала, кто проиграл партию.

— Вы, мадам. Две. — Она не могла разобрать выражение его глаз. — Две из трех.

— У меня никудышная память. Поставь на стол, — обратилась она к дворецкому. — Я сама налью графу. — Как только дверь за слугой закрылась, Октавия разлила вино по бокалам. — Так за что мы выпьем?

— За выигрыш и за проигрыш. — Филипп поднял бокал. — И за будущие игры.

Октавия улыбнулась и пригубила шерри.

— Вы оспариваете свой долг, леди Уорвик?

— Ни в коем случае. — Октавия покачала головой. Господи, как же можно целовать мужчину одними губами? Как пережить эти неприятные минуты?

Она этого не знала. В своей жизни она целовала лишь одного мужчину, и душа и разум неизменно сливались с телом, когда она прижималась к Уорвику.

Филипп притянул ее к себе, взял пальцами за подбородок, приблизил губы к ее губам.

Октавия говорила себе, что следует ответить на поцелуй. Она ничего не добьется, если станет ждать, как истукан, пока все кончится. Вздохнув, она закрыла глаза и ответила на поцелуй. Язык Филиппа тут же отозвался на приглашение, и она ощутила во рту привкус вина и присутствие чего-то мускулистого. Он крепко прижал ее к себе.

Касайся его! Шарь руками по телу! Может быть, нащупаешь то, что ты ищешь!

Октавия, словно в ответном порыве желания, провела рукой по груди в поисках кармашка, обследовала бедра. Филипп застонал и внезапно впился зубами в ее нижнюю губу. Октавия, ощутив вкус крови, инстинктивно попыталась освободиться из его объятий, но граф стискивал ее с такой силой, что Октавии никак не удавалось упереться ему рукой в грудь. По всхлипываниям, раздававшимся совсем рядом с ее лицом, она поняла, как велика его страсть.

Она задыхалась в огне его нетерпения, билась, точно птица в силке. Но вдруг краем уха различила, как хлопнула входная дверь. Прошло совсем немного времени, и дверь хлопнула снова.

Нутром Октавия почувствовала, что это Руперт — все успел сделать и теперь вернулся. Но увидел, что происходит в доме, и потихоньку ушел, потому что понял, что она делает свое дело — то самое, на которое так опрометчиво согласилась. Соблазняет его врага. А Руперту было не важно, что губы, недавно отвечавшие ему с таким жаром, теперь целует другой мужчина — человек, которого он ненавидел.

Для него это не имело никакого значения. Ведь если бы было по-другому, он не стал бы терпеть.

Октавия боролась из последних сил, и Филипп Уиндхэм наконец отстранился.

— Вы сопротивляетесь? Но секунду назад были пылки, как и я!

Лицо графа горело, глаза сверкали, зубы и подбородок алели от крови. Октавия невольно отшатнулась: в этот миг он напоминал ей зверя.