Джулиана Маклейн - Цвет небес

Отступив на шаг назад, она гостеприимно распахнула дверь.

Время пришло.

Пока мама закрывала за нами дверь, я беспокойно окинула взглядом знакомые обои в цветочек в прихожей, банкетку, вешалку с потускневшими крючками для пальто и резные перила широкой лестницы слева. Было почти больно смотреть на всю эту обстановку, потому что она вновь напомнила мне о счастливой жизни, которую я вела до того, как мой мир рухнул.

В доме было тихо. Не работали ни радио, ни телевизор. Из открытого окна гостиной доносился лишь шум прибоя.

Я задумалась, как мама может жить в этом огромном старом доме одна-одинешенька, но затем вспомнила, что она всегда предпочитала одиночество, иначе никогда бы не оставила нас.

— Проходи в кухню, — сказала она. — Я как раз собиралась заварить чай. Похоже, тебе не помешает чашечка.

Силясь вести себя воспитанно, я последовала за ней.

Стены кухни были выкрашены в солнечно-желтый цвет, шкафчики из вишневого дерева — отреставрированы, а стол украшала новая гранитная столешница. На окнах висели занавески в зеленую клетку. У задней двери располагался новый высокий встроенный книжный шкаф, в котором стояло мамино собрание кулинарных книг. Отличалось и кое-что ещё. Исчез стол пятидесятых годов с блестящей белой столешницей и сияющими хромированными ножками.

— Когда ты купила его? — спросила я, проводя рукой по заменившему его антикварному сосновому столу. — Очень красивый.

— Красивый, да? — ответила она. — Я всегда считала, что этому старинному дому недостает более традиционных вещей.

Она права. Дом выстроен в викторианском стиле, и алюминиевой мебели в нем не место.

— Присаживайся. — Мама повернула ручку плиты.

Я потерла руки и села, размышляя, долго ли ещё мы будем следовать светским ритуалам, прежде чем она ответит на мои вопросы и открыто поговорит со мной о прошлом.

Несколько минут я наблюдала, как она суетится у плиты. Она нашла чайные пакетики и ополоснула чайник.

— Возможно, тебя удивят мои слова, — произнесла она, — но я всегда знала, что происходит в твоей жизни. Твой отец держал меня в курсе всего, особенно во время болезни Меган.

Сердце дрогнуло от потрясения, вызванного такими новостями, не говоря уже об имени Меган в устах моей матери.

— Правда? Вы держали связь?

Он никогда об этом не упоминал.

— Да, — ответила она. — Я знаю, как сложно ему было это скрывать. Прости, Софи. Мне жаль, что я так и не повидалась с Меган, пока она была жива.

В горле образовался болезненный ком. Я не могла говорить. Говорить о Меган пока ещё было больно, а знание о том, что мать все эти годы отсутствовала, и даже не прислала открытку с соболезнованиями на похороны, будучи в курсе происходящего, никак не улучшало сложившегося положения. Я не чувствовала себя вправе снять с неё груз вины.

Она неодобрительно покосилась на меня.

— Я также знаю, что у тебя странные отношения с отцом. Что вы не близки, и ты никогда его не навещаешь.

Я закрыла глаза и потерла лоб.

— Не тебе говорить о нехватке встреч, мама. Пожалуйста, не говори со мной, как с дурно ведущим себя ребенком. Ты лишилась этого права, когда ушла от нас. Поэтому не твое дело, как мы с папой сейчас относимся друг к другу.

Хотя это было не совсем правдой. Я приехала сюда, чтобы разобраться в отношениях со всеми людьми в своей жизни. Хотела узнать, почему мама решила уйти. Почему ушли все: и она, и Майкл, и Меган. Мне нужно понять, что произошло между моими родителями.

Почему отец не любил меня так, как любил Джен?

Я беспокоилась о том, что мне уже известен ответ на этот вопрос. И был известен всегда.

Но правда ли я сейчас хочу его услышать?

Мама поставила на стол две чашки и посмотрела мне в глаза.

— Я не виню тебя за то, что ты злишься, но ты пришла искать ответы, поэтому, если хочешь узнать историю целиком, не говори, что это не мое дело, потому что только я знаю всю правду.

Я откинулась на спинку стула и посмотрела в окно. Снаружи шептал и ревел океан, а волны разбивались о скалы.

— Ты знала, что он никогда не одобрял моих действий? — спросила я. — Ненавидел моих друзей. Говорил, что я слишком своевольна, и никогда не воспринимал всерьез мои слова о том, что я хочу стать писателем. Хотел, чтобы я выбрала иную карьеру. «Что-то менее творческое». — Я покачала головой. — Он никогда не вел себя со мной так, как с Джен. Ей бы он простил даже убийство. Ради неё он бросился бы в огонь, но ради меня не сделал бы ничего подобного. — Я посмотрела ей в глаза. — Но ты… Ты вела себя совсем по-другому, поэтому я никогда не понимала, почему ты ушла. Винила в этом папу. Это должна была быть его вина. Не моя.

Мама села.

— Твой отец хороший человек, Софи. Я знаю, что между вами есть разногласия, но он любит тебя.

Я усмехнулась:

— Ты правда так думаешь?

А затем я вспомнила наш последний телефонный разговор, когда отец удивил меня, выразив сочувствие. Впервые в жизни он говорил со мной так.

Но после того случая он не звонил. И я не звонила.

— Если он такой хороший, — сказала я, — то почему вы не женаты до сих пор? Почему ты оставила нас и больше не вернулась?

В её голубых глазах промелькнуло участие, и она поколебалась, прежде чем ответить.

— Это было неизбежно. Попробуй понять меня. Очень важно, чтобы ты это сделала.

— Мне жаль, но я не понимаю.

Она побледнела.

— Сейчас налью тебе чашечку чая. — Она встала и подошла к плите. — Потому что разговор нам предстоит долгий.

Я откинулась на спинку стула и морально приготовилась, поскольку прошло уже много времени с тех пор, когда я была точно уверена, откуда взялась. Необходимо узнать правду о моем отце.

И говоря так, я не имею в виду человека, который меня вырастил.

— Софи, я помню каждый драгоценный миг, проведенный с твоим отцом, словно это было вчера. Не уверена, с чего стоит начать. Мне столько нужно тебе рассказать. Наверное, я начну с лета 1960 года. Тогда мне едва исполнилось двенадцать, и с тех пор все вокруг стало постепенно меняться…

Шел последний день летних каникул, и именно тогда я впервые поняла, что начала относиться к твоему отцу немного по-другому.

Я закончила ужинать и встала из-за стола.

— Спасибо, мама, — сказала я. — Пойду к соседям.

Не обращая внимания на звон убираемой в раковину посуды, я схватила свитер и ринулась из дома. Солнце садилось, а ветерок приятно холодил щеки.

Я поспешила подняться на крыльцо дома Питера и постучала в дверь. Открыла его мама:

— О, привет, Кора.

— Питер пойдет гулять?

Она повернулась и крикнула, глядя наверх:

— Питер! Кора пришла!

Он сразу же торопливо спустился по лестнице, сорвал куртку с вешалки и распахнул москитную дверь, выходя. Та скрипнула, закрываясь за ним.

— Что у тебя было на ужин? — спросил он, закутываясь в куртку.

— Жаркое из свинины. А у тебя?

— Жареный цыпленок.

— Везет же!

Мы одновременно посмотрели в сторону дома Мэтта. Я подумала, закончил ли Мэтт уже ужинать. Отец всегда заставлял его мыть за собой посуду перед тем, как идти гулять.

— Хочешь гулять? — спросил Питер.

— Конечно!

Мы обежали дом, наперегонки стремясь к качелям из автомобильной покрышки, висевшим на старом дубе.

— Можешь покататься первой, — предложил Питер. — Я тебя подтолкну.

Я залезла в покрышку и крепко обхватила её руками. Старая веревка трещала, как и ветка, к которой были привязаны качели. Питер раскачивал качели, пока у меня не начала кружиться голова.

— Хватит! Перестань! — закричала я, смеясь и дергая ногами, зная, что через минуту после того, как спрыгну с качели, меня затошнит.

Питер ухватил меня за коленки.

— Вот и все. Видишь? Ты не двигаешься. — Он широко улыбнулся мне.

— Очень вовремя.

Я пыталась сосредоточиться на его лице. Голова кружилась, но я все равно видела золотистые искорки в его карих глазах. Он не убирал теплые ладони с моих коленей.

С Питером мне всегда было так хорошо.

В эту минуту я на что-то отвлеклась и посмотрела в сторону дома.

— Это Мэтт, — сказал Питер. В его голосе прозвучали нотки недовольства.

В моем животе, напротив, запорхали бабочки, хотя, возможно, это было лишь последствием катания на качелях. Я не была уверена. Знала лишь, что Мэтт пришёл, и сейчас мы здорово повеселимся.

Он побежал в нашу сторону, рассекая воздух, как самолет, и свистя, как торпеда.

Питер отошёл с дороги.

— Меня подстрелили! Я падаю! — Мэтт прижал ладонь к груди и рухнул на траву. Он несколько раз перекатился и замер, лежа навзничь, раскинув руки в стороны, прямо у моих ног. Он лежал неподвижно с закрытыми глазами.

Питер тихо хихикнул и покачал головой, пока я смотрела на Мэтта и хохотала как сумасшедшая.

— Ты чокнутый.

Мэтт открыл глаза и улыбнулся мне. Его глаза не были похожи на глаза Питера. Они были глубокого синего цвета, совсем как октябрьское небо.

— Точно сойду с ума к завтрашнему вечеру, — согласился он. — Мистер Хьюберт доведет меня до безумия, я знаю.

Питер протянул ему руку и помог подняться.

— Ну, только не беси его. Просто делай, что он говорит.

— Ты же знаешь, я так не умею. — Мэтт убрал травинки со своей джинсовой куртки.

Ощутив внезапный прилив энергии, я вытянула ноги и отклонилась назад, пытаясь раскачаться. Мэтт слегка подтолкнул меня раз, потом ещё раз и ещё, до тех пор, пока я не начала взлетать очень высоко.

— Выше! — кричала я.

Мэтт начал толкать сильнее. Веревка скрипела по толстой ветке. Листья тряслись и дрожали.

— Спорим, я смогу раскачать тебя так, что ты достанешь до верхушки!

Питер окинул взглядом веревку.

— Лучше притормози, — предупредил он. — Ветка скоро сломается.

— Вовсе нет, — возразил Мэтт.

— Вовсе да.

Мэтт поймал покрышку и остановил меня.

— Тогда пойдем к озеру, — сказал он. Опустил глаза и заметил травяное пятно на колене. — Черт, отец меня убьет.

— Хочешь, принесу тряпку? — предложил Питер.

— Не-а. Всё равно. Как вы? Хотите пойти?

Питер ответил за нас обоих:

— Нам не разрешают ходить к озеру после ужина.

Туда нужно было идти десять минут через лес, и наши родители строго запрещали нам делать это вечером. Только днем.

— Да ладно, пойдем, — уговаривал Мэтт. — Родители Коры и мой папа знают, что мы здесь, а ты можешь сказать маме, что мы пойдем во двор к Коре. Они никогда не узнают, где мы были на самом деле.

Это было так. Наверное, они не узнали бы, и я очень хотела пойти. На улице было безветренно. Вода, должно быть, блестела как зеркало.

— Сегодня последний день каникул, — осторожно напомнила я.

Питер твердо заговорил:

— Нет. Это неправильно. Наживем себе неприятностей.

— Не наживем, если родители ни о чем не узнают, — возразил ему Мэтт.

— Но ведь могут и узнать, — ответил Питер.

Мэтт пожал плечами, а затем забросил ноги на ветку и повис вниз головой. Кончики его волнистых волос касались травы.

— Моему папе в любом случае все равно.

Я с ним не согласилась. Мы с Питером могли бы получить нагоняй, а Мэтту в такой ситуации точно быть битым.

Но об этом никто не говорил, потому что отец Мэтта воспитывал детей один. Он овдовел, когда Мэтту было семь. Мать Мэтта упала с лестницы и сломала шею. Об этом ходило много слухов. Говорили, что её лицо смотрело в обратную сторону.

Мой отец работал городским врачом, и именно ему пришлось осматривать её, когда скорая помощь привезла тело в больницу, но он об этом никогда не заговаривал. Долгие годы после той трагедии мне снились кошмары, потому что мать Мэтта была очень красивой, с длинными черными волосами, красной помадой и вечно улыбающимися огромными голубыми глазами, обрамленными длинными ресницами.

— Так мы идем или нет? — спросил Мэтт, все ещё цепляя волосами траву.

— Нет, — сказал Питер. — Завтра в школу.

Мэтт качнулся вперед и спрыгнул, встав на ноги.