– Денис, прекрати, ты лжешь, такого не может быть, зачем ты мне говоришь такие слова, зачем?

Я выдернула руку, потрясла кистью, будто обожглась. Больно, очень больно. Посмотрела на пухлых девиц, чтобы успокоиться. Монументальное сидение девушек и впрямь подействовало успокаивающе. Они сидели не шевелясь, как каменные, будто дали клятву оставаться в холле гостиницы до третьего пришествия. Пока голубоглазый мужчина не обратит на бюсты благосклонного внимания.

– Денис Михайлович, тебя пожирают глазами две интересные девушки. Посмотри на них, улыбнись, подари несчастным малую толику счастья, – сказала я, чтобы хоть что-нибудь сказать. Только не молчать.

Черников нервно передернулся, посмотрел на девушек, улыбнулся. Синие глаза излучали надежду и нежность. И случилось чудо. Два бюста радостно отреагировали на лучик удачи. Затряслись, заволновались… Счастье состоялось, день удался. А Денис скривился.

– Ты, Настя, живешь в замкнутом мире, ты – идеалистка, пойми, твоя карьера никому не нужна. Даже тебе. Женщина не должна работать вообще, нормальная женщина обязана сидеть дома и рожать детей, – с горечью сказал Черников. – Ты ненормальная. Сумасшедшая.

Мужская логика, прямая, как палка. Посмотрел бы Черников на тех женщин, что укладывают продукцию «Максихауса» на складах компании. Хотя бы разок обратил внимание на этих несчастных «карьеристок».

– Я не сумасшедшая, абсолютно нормальная, и я не живу в замкнутом мире и не хочу сидеть дома, – сказала я, отмахиваясь от дурных слов.

Я уже не хотела замуж. И никто не заставит меня рожать детей. Такая постановка вопроса не для меня. А дурные слова не пристанут ко мне. Не прилипнут. Оговор, плохие слова, злые наветы, как осенние мухи, назойливые и жирные, тучные и неповоротливые, быстро умирают от легкого взмаха, от небрежного жеста. Главное – не придавать им значения. Они уже мертвы, пусты и печальны, как могильный тлен.

– Твоя карьера закончилась, поверь мне, Настя, если хочешь, я разложу перед тобой все карты. Предскажу твою будущую жизнь, это не такой уж большой секрет. Хочешь?

Черников решительно двинул чашку на середину столика. Сплел пальцы рук, сжал губы. Надменный и тонкий, изящный и неповторимый. Наверное, когда-нибудь я буду сильно сожалеть о том, что пренебрегла его чувствами, наверное.

– Хочу, Денис Михайлович, я не боюсь правды, у меня хватит смелости выслушать тебя, – сказала я, мысленно пытаясь понять, что происходит.

Я хотела услышать правду, но мне было страшно. Я боялась услышать плохие предсказания. Почему Черников хочет жениться на мне? Он же не любит меня. Я не чувствую его, не вижу, не слышу, будто разговариваю с посторонним человеком. Как можно связывать судьбу с ним, ведь красивый мужчина принадлежит обществу. Его сердце открыто для всеобщего поклонения. Неужели Черникову настолько одиноко в этом мире?

– Так вот, дорогая моя девочка, – сказал Черников и вновь забрал мою руку к себе, прижал к колену, согревая меня своим холодным теплом, – твоя карьера настолько глупа и смешна, что не стоит о ней задумываться. Чем ты занималась в «Максихаусе» целых два года – переводила чужие доклады, пересылала на Запад документы компании? Это и есть карьера женщины в твоем понимании? Не глупи, девочка, послушайся меня, через несколько лет твоя красота увянет. У женщины короткий срок годности, женская особь – скоропортящийся товар. Запомни эту истину, моя принцесса. Через три года ты превратишься в старородящую женщину.

– Денис! – заорала я, не обращая внимания на бармена и официантов, девушек и бюсты, будто вообще никого не было вокруг. А мы с Черниковым остались вдвоем на необитаемом острове. – Денис, остановись, не продолжай. Прошу тебя. Замолчи. Пожалуйста.

– Ты хотела услышать правду? Так слушай, внимай, девочка моя, – сказал Черников и притиснул мою руку к колену.

Будто хотел соединить две конечности – мужскую и женскую – в одну, монолитную.

– Говори, я слушаю, – покорно сказала я и добавила вторую руку, пусть держит, мне не жалко.

Я положила ладони на мужское колено. Мне хотелось ощутить чужое тело, любое. Я могла бы прикоснуться к двум девицам, лишь бы не быть одной. У меня не было сил встретить обнаженную донага правду в полном одиночестве.

– Так вот, милая моя принцесса, дело в том, что через несколько лет тебя ожидает глубокое и отчаянное одиночество, на тебя уже не будут обращать внимание. Ты станешь вялой, скучной и неинтересной, а твоя молодость закончится, и ты поймешь, что упустила свой шанс. Но будет поздно. Любой товар имеет свою цену. Молодость можно продать, пока она востребована. Если ты не опомнишься, ты пожалеешь о том, что не приняла моего предложения. Мне очень одиноко в этом мире. У меня нет на этой планете ни одного близкого человека. Ты для меня самое родное существо. Если ты уйдешь из моей жизни, я погибну.

Черников говорил и одновременно гладил мои руки. Денис будто жаждал выговориться. Так хочет выговориться преступник, ожидающий смертную казнь. И я была единственным человеком в этом городе, кому Черников мог довериться. Ни разу не была в роли исповедника. И ни единого разу не являлась существом. Ни разу. Всегда была человеком. Мне хотелось убежать подальше от проклятого места, забыть обо всем, заткнуть уши, ничего не слышать. Мне не нужна жестокая правда, зачем она мне, я прекрасно обходилась без нее до сегодняшнего дня. И дальше обойдусь.

– Ты красивый и богатый, ловкий и успешный, зачем тебе я? Ты можешь купить любую женщину – модель, актрису, звезду. Сейчас все продается. И стоит не так уж дорого, цена плевая, все обесценилось в этом мире, – сказала я.

Я смотрела на Черникова и ненавидела его. Себя. Жизнь. Планету. Зачем все это, для чего, сплошная бессмыслица, неужели все земное создано для уничтожения любви?

– Мы лишние люди в этом мире. Оба. Мы чересчур поздно родились. Или слишком рано. Но мы не созданы для земной жизни. Я не смогу купить любовь. И ты не можешь, Настя. Мы лишние. Поверь, нам будет хорошо вместе. Я не стану тебе мешать. И никогда не потревожу тебя, – сказал Денис.

Его голос дрожал. Голос был полон горечи. Черников страстно любил меня в эту минуту. Верил мне. Доверял. И очень хотел, чтобы я стала его верной напарницей. И мы бы с ним активно торговали фирмами, продавали, перепродавали, наживали профит, рекламировали трусы и прокладки разных мастей и марок, вместе бы занимались шулерством, мошенничеством, вымогательством. Отличная пара. И сели бы вместе. В одну камеру. Ужасная перспектива. Некрасивая, нехорошая. Я брезгливо поморщилась. Два шулера в одной упряжке не могут бежать в одном направлении. Они не приспособлены к делу. И постоянно разбегаются в разные стороны. Как тараканы.

– И что дальше? Мы станем жить с тобой под одной крышей, но в разных комнатах, Денис Михайлович, так, что ли, получается? А встречаться будем исключительно за границей, на отдыхе, на Канарах. Ты под ручку с любовницей, а я с любовником, – сказала я, кривясь от отвращения, правда, у меня несколько грубовато вышло.

Кажется, я слишком быстро научилась разговаривать, как настоящая подельница. В данную минуту мы создавали подставную фирму. У нас завязывались экономические отношения. Ведь я должна была стать опорой для Черникова, подставкой, костылем. Потому что он никого в этом мире не любит. Кажется, он не любит даже самого себя.

– О-о, – простонал Черников, – не так грубо, Настя, милая моя, у нас могут сложиться индифферентные отношения. Легкая отстраненность, интеллигентная недосказанность. Мы не переступим границы допустимого, не так ли, принцесса?

– Прекрати называть меня принцессой, немедленно прекрати и никогда не называй меня так, – сказала я.

Я держала свои руки на коленях Дениса, острыми коготочками, по-кошачьи, мягко и цепко, и заодно предавала себя, свою жизнь. Не предавала, продавала, стараясь выжать высокую цену. Пропадать, так с музыкой.

– Хорошо-хорошо, только не волнуйся, – криво усмехнулся Черников.

Денис был на седьмом небе, но не от счастья, от удовлетворения. Все-таки добился желаемого результата, выиграл раунд, получил выгоду. Я еще не дала согласия, а он уже торжествовал победу.

– Ты являешься совладельцем компании? – спросила я, осторожно вытягивая руки из цепких шулерских лап.

Знали бы девицы-шкафы, с кем и о чем я разговариваю, обе свалились бы с кресел.

– Да, с недавних пор я являюсь совладельцем компании «Максихаус», мы работаем с Марком Горовым, у нас с ним равные доли, но часть компании продана, и у нас есть третий совладелец, это западный инвестор, – сказал Черников.

Опять этот противный Марк Горов. Он повсюду. Даже в «Европейской» от него некуда деться.

– Отлично, Денис, ты и впрямь богатый человек, а тебе не противно, ты же знаешь, что я не люблю тебя? Преуспевающий мужчина, все время на виду, на просмотре, под микроскопом. В обществе будут знать, что у нас с тобой брак по расчету.

– Нет, не противно, если имеешь дело с большими деньгами, вообще не должно быть противно. Деньги не пахнут, не смердят трупами. И бабки дороже любой любви, самой неземной. Дороже дружбы. Деньги нужно суметь сохранить. Именно для этого нужны доверенные люди в окружении. И чтобы деньги не пропали, не ушли из моих рук, мне нужна приличная и верная женщина рядом. Я вижу эту женщину в тебе, моя принцесса, – сказал Денис и улыбнулся.

Денис был чист и светел, как ангел. Ведь он доверился мне. Черников говорил правду. В первый раз в своей жизни. Черникову срочно требовался верный сторож для больших денег. Сторожевой пес, отлично обученный, тренированный. Это было что-то новое в наших сложных отношениях.

– Я думаю иначе, если вообще о чем-то думаю, – пробормотала я, – деньги не могут быть дороже человека, дороже любви и дружбы. Можно отобрать у человека все, но у него останутся его мозги, знания, ум, жизненный опыт, понятия о чести и совести. Останется желание любить, иметь друзей. Потому что любой человек жаждет понимания, страстно хочет, чтобы его поняли, наконец. А без любви и дружбы невозможно понять другого человека. Это огромное богатство, оно дороже любых денег.

– Ты не права, Настя, категорически не права, подумай, ты идешь со мной или нет, и на каких условиях, хорошо подумай и ответь мне. Позвони мне, обязательно. Позвонишь? – сказал Черников и потянулся за моей рукой.

Зачем он ко мне цепляется, зачем ему сдались девичьи конечности? Ведь деньги дороже человека, а человек конкретно состоит из органов и суставов. В одной человеческой кисти тридцать две косточки. Они бесценны, уникальны, неповторимы. Можно запечатлеть хрупкую женскую кисть на полотне. И картина останется в вечности, а деньги – деньги перейдут в другое качество. Превратятся в труху. А вот алчность, наверное, останется. Она ведь сидит внутри человека. Как ржавчина, едкая и грубая, будто синильная кислота, и эта кислота разъедает душу. Когда-нибудь ржавчина окончательно съест тонкое нематериальное начало. Это точно. А жаль. Алчность переживет человека. Но сначала пожрет его вместе с потрохами.

– Денис, если я все-таки соглашусь выйти за тебя замуж, ты, наверное, будешь выдавать мне деньги по тарифу. Каждое утро. Как на бензоколонке. Отдельный счет. Сводная ведомость. Станешь подсчитывать баланс, сколько бесценных бабок ушло на содержание любимой женщины, – сказала я, разглядывая его лицо.

У меня больше не было ненависти, не осталось и жалости. Я презирала этого мужчину, глубоко презирала. В одно мгновение дивный красавец трансформировался в безобразного, неказистого, убогого мерзавца. Последний бомж был для меня прекраснее в эту минуту, чем этот милый и роскошный негодяй.

– О-о, только не это, Настя, милая, пожалей меня и свои нервы, лучше посмотри, какое вымя, какие окорока, – сказал Черников и повернулся к внимающим девушкам.

Будущий муж плавно вырулил, ловко ушел от опасного места, избавился от неловкого разговора. Девчонки вспыхнули, как две свечки. Черников говорил громко, даже официанты обернулись, но девушкам хоть бы что, они лишь ярко зарделись от выраженного мужского внимания. Денис Михайлович все видит вокруг себя, подбирает, разглаживает, очищает от пятен и аккуратно кладет в свой карман. Гобсек, Скупой рыцарь, Плюшкин. Нет, Черников вовсе не ледяной рыцарь, он мелкий скупердяй. Все под себя сгребает: и повышенный женский интерес, и преуспевающую компанию, и отчаявшуюся женщину, оставшуюся без работы и средств к существованию.

– Эксгибиционизм нынче в большой моде, как у девушек, так и у юношей, он какой-то слишком повсеместный стал, – пробормотала я сквозь зубы, спеша выбраться на улицу. Нестерпимо душно, мне не хватало воздуха. Зубы стиснуты, желваки ходуном ходят. Сейчас упаду, у меня больше нет сил выносить этого негодяя. Где мое мужество, сила и храбрость? Надо выдержать пытку, откопать со дна души остатки терпения. Напрасно я убеждаю себя в том, что я сильная. Нет. Я не сильная. Вообще на земле нет сильных и слабых людей. Есть ленивые люди, и они не желают в определенный отрезок времени поработать лопатой. Это ведь трудная работа. Сколько нужно эмоций перелопатить, чтобы докопаться до терпения.