– Настя? – сказал Денис и замолчал.

Тягостная пауза. Томительное молчание. Напряженное и беспокойное одновременно. Видимо, Черников изо всех сил пытался обуздать гнев на другой стороне одиночества и отчаяния. Я даже видела, как он накидывает узду на собственную ярость. Бесполезные попытки, ему не удалось притушить обиду. Разве можно справиться с разбушевавшейся стихией, она и сама утихнет. Когда-нибудь. Немного позже. Я держала трубку на плече, стараясь придавить скользкую пластмассовую ящерицу пылающей щекой. Мне было стыдно. Очень стыдно. Ведь я нарушила данное мною слово, чем нанесла душевную рану мужчине. Приняла предложение руки и сердца, согласилась стать верной женой и супругой и неожиданно передумала. Теперь обиженный Черников наливается злобой по ту сторону ада. Денис Михайлович пребывает в чистилище, устроенном им самим своими же руками по его собственному желанию и образцу. В конце концов, Черников знал и знает, что я его не люблю. Я не скрывала от него своих чувств, если точнее выразиться, полного бесчувствия. И я не из-под венца сбежала. И нечего пылать, как факел. Я потерла щекой влажную пластмассу, прилаживаясь к ситуации, но трубка выскользнула, упала на ковер и завибрировала, заскользила по ворсу, будто ожила, вдруг превратившись в ручного зверька. Из трубки доносился разъяренный голос Черникова, нет, не доносился, он разносился буйным эхом, – одним словом, по всей квартире гром гремел и литавры били. Мужской гнев хлестал через край.

– Настя, ты еще пожалеешь об этом, крупно пожалеешь, я никому не позволю играть мной, моими чувствами, – что есть силы вопил, надрываясь, Денис Михайлович.

Вопрос о чувствах не обсуждался. Вообще. Между нами должна была состояться сделка. Но она рассыпалась. Расклеилась. Клиент раскаялся. Передумал. Я смотрела на ожившую трубку. Весело. Занимательно. В первый раз вижу, как телефон скачет сам по себе. Есть такие смешные игрушки. Повернешь ключик, и маленькая забава прыгает, скачет, живет обособленной жизнью. Пока завод не закончится.

– Дура, – донеслось из трубки.

И все разом стихло. И шум дождя за окном. И свирепая буря по ту сторону ада. Слышен лишь тихий голос, печальный, грудной, и он констатирует неоспоримый факт. И трубка вновь превратилась в неодушевленный предмет. Я наклонилась и подобрала омертвевшее тельце проводника человеческих страстей. Послушала. Тихо. Ни голоса, ни гнева. Я подула в мембрану. Послышался тихий вздох. И непонятно, кто вздыхал из троих беседующих: то ли мой бывший жених, то ли я, то ли ожившая телефонная трубка.

– Прости меня, Денис, – сказала я, – мне тоже больно, прости, если можешь, я не хотела тебе зла.

Но в трубке уже слышались чужие голоса, женский смех, где-то вдали орала во всю мочь прокуренных легких престарелая певица. Наконец все посторонние звуки утихли. Черников не простил меня. И уже не простит. Денис вообще не умеет прощать. Никому. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Я всегда знала это свойство его характера.

– Денис, я тебе не враг, прости меня, если можешь, – сказала я в пустую мембрану.

Пусто. Голо. Ни звука. Будто телефонный провод перерезали на лестничной площадке. Но там есть запасная дверь, кодовый замок. Посторонним людям вход воспрещен, никто не сможет обойти препятствия. Я осторожно положила трубку на рычаг. Мне уже не было стыдно. Я избавилась от боли. Черникову по силам справиться с утратой. Невелика потеря. Денис Михайлович не склонен к иллюзиям по определению. Он слишком реален. До наготы. Единственная причина, приводящая его в бешенство, – непонимание, почему его отвергли. За что, почему, зачем – эти три вопроса еще долго будут изводить больное самолюбие красивого и преуспевающего мужчины. Ничего, бог даст, как-нибудь переживет, не будет же он мне мстить. Будет. Черников будет тебе мстить. Кажется, я явственно слышала тихий голос. Он нашептывал мне ночные страхи. Но я заглушила его. Я хотела увидеть во сне Марка Горова. Нет. Не Горова мне хотелось увидеть. Это был живой человек, обладающий страшным именем. Символ зла и жестокости. А я мечтала встретиться в ночных грезах с прекрасным незнакомцем, приснившимся мне однажды в московском поезде. Он был похож на Марка Горова. Но это совершенно другой мужчина. Совсем не страшный. Я уговаривала себя, убеждала, приводила доводы. Ведь не могла же я увидеть во сне незнакомого человека, встретившегося мне чрезвычайно скоро в реальной действительности, днем, на помойке? Нет, не могла. Это невозможно. Ни практически, ни теоретически. Но я невольно могла запомнить образ того мужчины, что перенес меня на руках в кресло. Все может быть на этом свете. И мне вновь приснился таинственный незнакомец. И это был вовсе не Марк Горов, а мягкий, улыбчивый и совсем не страшный мой избранник из сна в тринадцатом вагоне.

На мое скоропалительное резюме, отправленное в виде молнии, пришел ответ из «Максихауса», также молниеносно. Придется еще раз испытать характер на прочность в любимом «Максихаусе». Разумеется, нельзя вступать в одну реку дважды, я знакома с этим постулатом. Но мне почему-то именно сейчас срочно понадобились препятствия и барьеры. Надо взобраться на вершину жизни на той работе, в том месте, где начиналась моя карьера. Да и другого выхода у меня не было. Придется ломать характер. Я позвонила в «Максихаус» по указанному номеру телефона. Назвала свое имя.

– Розанова Анастасия Николаевна? – переспросил баритон.

Приятный мужской голос в телефонной трубке явно принадлежал кадровому военному, но уже бывшему в употреблении, баритон привык командовать. А в «Максихаусе» большие перемены. Даже кадры сменились. Новые люди, новые песни. Это и к лучшему, ведь бывший военный наверняка еще не знает, что меня совсем недавно уволили из «Макси». В связи с реконструкцией предприятия.

– Да, это я, – сказала я, стараясь представить, как звучит мой собственный голос в трубке, прижатой к уху кадровика.

Представить не удалось. Не успела сконцентрироваться.

– Подъезжайте к нам в два часа, успеете? – сказал баритон. Помолчал и добавил: – Сейчас везде пробки. Не проехать.

– И не пройти, – сказала я, – но я успею. Обязательно успею. Вы только меня дождитесь. Я приеду.

– Возьмите паспорт и трудовую книжку, – сказал кадровик, и трубка громко клацнула.

Бывший военный бросил ее на рычаг. Решительно и бесповоротно. Почему я решила, что этот мужчина является военным? Не знаю. Наверное, из-за решительного и командирского тона. Настоящий полковник. Такие мужчины словами не бросаются. Ни на ветер, ни против ветра. У меня даже глаза заблестели, а зеркало вмиг забликовало от радости. Неужели в моей жизни все наладилось? Я отринула лень, разбудила чувство собственного достоинства, приняла решение действовать, составила план, и все пошло как по маслу. Локомотив судьбы вовсю несется вперед, в будущее, летит по рельсам. Только ветер свистит в ушах. Ой, пусть-пусть свистит в ушах, лишь бы не в голове…

Через сорок минут я уже торчала возле «Максихауса». Нет. Не торчала, а легкомысленно пряталась за углом свежеоштукатуренного здания бизнес-центра. Боялась увидеть знакомые лица. И заодно испачкала куртку краской. Поплевала на ладошку, почистила. Не получилось. Осталось пятно. Придется нести в химчистку. Мысленно поругала себя. Не рассчитала время. Приехала на переговоры раньше положенного срока. Так спешила в «Максихаус», летела со всех ног, видимо, мало меня здесь унизили, и вот я примчалась на крыльях за очередной порцией страданий. Я посмотрела на часы. Четверть второго. Я присела на корточки. Надо набраться мужества и взглянуть правде в лицо, а что там творится внутри меня? Я очень хотела вернуться в этот дом. Очень. Ведь это была моя первая работа. Отсюда меня несправедливо уволили. Незаслуженно. Неправедно. Во мне кипел и бурлил юношеский максимализм. Я не стремилась к мести, нет, это не мое. Ненавижу месть как явление. Вендетта не для меня. Мне всего лишь хотелось восстановить справедливость. Я должна сама выбирать место работы. Двигаться наверх по служебной лестнице. Расти. Повышать квалификацию. Переходить и переводиться. Но это должен быть мой выбор. И ничей больше. Никто не сможет меня уволить, если я стану незаменимой в профессии. Именно в этом случае я приобрету значимость. И мне больше не придется принимать брачные предложения от обеспеченных мужчин. Девушки должны выходить замуж. Это закон. Но они должны любить своих избранников. Иначе замужества не получится. Останется лишь сплошной брак.

Но я обманывала себя. Весь трюк с резюме был задуман с одной целью – мне хотелось увидеть Горова. Любой ценой. Стыдное признание. Девушка не имеет права добиваться внимания мужчины. Чтобы окончательно не запутаться в сомнениях, я взглянула на часы и вскочила, будто меня ужалила гремучая змея. Откуда бы ей взяться в промозглом октябрьском Питере? Неоткуда. В Питере не водятся змеи, не приживаются. Но я подпрыгнула и заорала, ведь на часах было уже два часа. Без трех минут. Я опрометью помчалась в бизнес-центр. Сотрудники безопасности стояли навытяжку. Каменные солдаты. Зомби. Изваяния. Все лица незнакомые. «Максихаус» полностью обновился. Свежая краска на стенах, новые лица в здании, прочищенный ветер в кондиционерах. Приятно. Свежо. Бодрит. Охранник с мрачным взглядом долго вертел в руках мой паспорт, разглядывал фотографию, затем меня, долго сравнивал, сличал – вдруг это не мой документ. А я в ответ состроила серьезную мину. Получилось, вышло, мина сработала, наконец меня пропустили. А я так боялась. Будто преступница какая-то. Пришла на бывшую работу и требую справедливости. Я и требую, но мирным способом, и не бунтую, а резюмирую. Исключительно по Интернету. Молодой человек в униформе с вежливым видом проводил меня в отдел кадров. Отдел по работе с персоналиями, кажется, именно так мы называли этот злополучный коллектив. Но в офисе ни одного знакомого, даже «слона» не видно, и женщины нет, а за большим столом уютно расположился приятный баритон. Командный голос молчит и пристально всматривается в мое лицо, но баритон по телефону точно принадлежит ему и никому иному. Баритон вдруг расплылся в широкой улыбке, что явно означало – ничего криминального в моем лице не обнаружено. И это стало чудесным предзнаменованием. Я растянула губы в японское смирение. Сама покорность. Продвинутость. Легкая придурковатость. «Максихаус» не прогадает от такого мудрого кадра.

– Вы раньше работали в «Максихаусе»? – пророкотал баритон.

Черт. Он все знает, видимо, порылся на досуге в компьютере, нашел там старые списки уволенных сотрудников и сейчас прогонит меня. Я вновь попыталась вызвать на поверхность воображение, но оно крепко дремало на краю сознания. Не уйду. Я вежливо присела на стул, вопреки указаниям делового этикета. Сидящего человека сложнее выставить за дверь. Попробуйте сами. Убедитесь на опыте.

– Да, работала. Мне нравится «Максихаус». Здесь мой дом. У меня высокая квалификация. И меня устраивает зарплата в «Макси», – заикаясь, пробормотала я.

Воображение мгновенно проснулось, оно выскочило из закоулков и нарисовало картинку, яркую, пеструю, как лоскутное одеяло. Сейчас отставной полковник вызовет охранника, и тот с каменным выражением на лице выпроводит меня из здания бизнес-центра. Я плотнее прижала попу к стулу, почти вросла в него. Слилась воедино. Если и выпроводят меня, то заодно с мебелью. А казенное имущество необходимо беречь. Ведь все военные – люди чрезвычайно бережливые.

– Анастасия Николаевна, в нашей компании произошли структурные изменения, и руководство «Максихауса» категорически настроено против приема на работу бывших сотрудников. Но вы у нас классный специалист. «Красный» диплом. Ни одного замечания. Сплошные премии и поощрения. Вообще не понимаю, почему вас уволили, – все рокотал и рокотал приятный баритон.

Дивная музыка. Я наслаждалась звуками мужского голоса. Самый приятный голос на свете, пусть бы он говорил и говорил бесконечно, а я бы слушала и слушала, замирая от удовольствия, не в силах оторваться от стула.

– Я лично поговорю с Марком Александровичем Горовым по вашему вопросу, ведь структурные реформы компании – исключительно его идея. Если он даст согласие, вы снова будет работать в «Максихаусе». Кстати, а где ваши фотографии? – и тембр голоса неожиданно переменился.

Непорядок в строю, налицо отсутствие формы. Нарушены отдельные пункты устава. Приятные ноты баритона мгновенно сменились грозовыми раскатами.

– А у меня нет фотографий, я забыла сфотографироваться, – пролепетала я, теребя ремешок сумочки.

– Не знаю, вряд ли у меня что-нибудь выйдет, Марк Александрович Горов рассматривает документы будущих сотрудников только при наличии фотографий, – сказал кадровик и взглянул на меня с неприкрытым осуждением, будто я совершила неприличный поступок.

Вроде как пукнула. Или громко булькнула горлом. В общем, произвела на свет что-то очень антиобщественное. Слезы заструились по моему лицу, начисто смывая нарисованное японское смирение.