Маргарет Пембертон - Цветок на ветру

– А леди Гленкарти?!

– К сожалению, она чувствует себя даже слишком хорошо, – сухо ответствовал дядя.

Оливия уже и сама это поняла, услышав негодующий визг леди Гленкарти:

– В жизни не слышала о столь оскорбительном предложении! Да этот человек, должно быть, безумец! Идти в Пекин пешком?! Я скорее умру!

– Выбор за вами, – равнодушно ответил Льюис Синклер, вставая и направляясь к лошади. – Если останетесь здесь, к утру почти наверняка будете мертвы.

– Наглец! – не унималась леди Гленкарти, но в голосе ее явно прозвенели нерешительные нотки. – Сэр Уильям, прошу вас, сообщите этому… джентльмену, что сюда из Пекина уже идут войска, чтобы отомстить за это неслыханное преступление.

– Никаких войск не будет, – устало откликнулся сэр Уильям.

– В таком случае посланник должен позаботиться о том, чтобы войска прислали, – не сдавалась леди Гленкарти, удивительно к месту забыв, что всего несколько часов назад она яростно отрицала самую мысль о подобных действиях.

Несчастный сэр Уильям сдерживался из последних сил.

– Мы попали в чрезвычайно сложную ситуацию, – процедил он. – К этому времени «боксеры», конечно, поняли, что стреляли не солдаты, а если вернутся, одним ружьем их долго не удержишь.

Леди Гленкарти пронзила его яростным взглядом.

– Я не пойду в Пекин пешком, как простая крестьянка.

– Я тоже, Уильям, – дрожащим голосом поддакнула Летиция. – Мы станем посмешищем всей колонии. Что скажет леди Макдоналд?

Синклер с градом ругательств, заставивших побледнеть сэра Уильяма, повернулся и отошел. Сэр Уильям, с беспокойством глядя ему вслед, схватил жену за руку:

– Успокойся, Летиция! Леди Макдоналд скажет, что ты вела себя очень храбро.

– Но я не хочу быть храброй, Уильям, – заплакала Летиция. – Хочу, как предлагает Кларисса, остаться здесь в ожидании помощи.

– Никакой помощи не предвидится, дорогая, – тихо ответил сэр Уильям. – Никаких войск, и…

– Но у императрицы есть солдаты! Когда она услышит о случившемся, немедленно прикажет…

Но Уильям очень сомневался, что императрица Цыси, даже узнай она об их беде, прикажет солдатам выручать англичан. К тому же она ничего не узнает, поскольку Синклер успел объяснить, что все телеграфные провода перерезаны мятежниками.

Пришлось осторожно сообщить жене о невозможности связаться с Пекином.

– Вздор, – в страхе пробормотала леди Гленкарти. – Я отказываюсь этому верить! Я…

Уильям Харленд промокнул лоб платком. Позади догорало здание виллы. Слуги удрали. Обезумевшие лошади разбежались в разные стороны. Он отвечает за жизнь трех женщин, две из которых безмерно ему дороги. Здравый смысл подсказывал, что спасти их можно только с помощью Льюиса Синклера, а тот сказал, что уезжает из Пекина.

Холодный озноб прошел по его спине. Если Синклер продолжит путь, бросив их на произвол судьбы, их неминуемо ждет жестокая смерть. Летиция задыхается, даже пройдя несколько шагов от экипажа до прохлады своих комнат. Она никогда не сможет проделать пешком обратное путешествие до Пекина в жаре и пыли. Ей нужна лошадь Синклера, а всем им необходима защита его оружия. Решившись, он пригвоздил стальным взглядом леди Гленкарти:

– В качестве моей гостьи, Кларисса, вы обяжете меня, если подчинитесь всем требованиям.

Леди Гленкарти ахнула, открыла рот и… впервые в жизни промолчала.

Уильям Хартленд повернулся к племяннице:

– Куда ушел доктор Синклер?

– К привратницкой, – встревожено ответила Оливия. – Дядя Уильям, но если телеграфные провода уничтожены, значит, местность между Западными холмами и Пекином кишит «боксерами»!

– Придется рискнуть, – вздохнул дядя, с опаской оглядываясь на жену. – Оставаться здесь – непоправимая глупость. «Боксеры» не могли уйти далеко и вскоре вернутся посмотреть, чем еще можно поживиться.

Оливия испуганно оглянулась, почти ожидая увидеть бегущие к ним фигуры в красных головных повязках.

– Кроме того, наш долг сделать все, чтобы в Пекин сообщили о произошедшем. Когда я в последний раз говорил с сэром Клодом, тот считал, что «боксеры» сосредоточены в провинциях Чжили и Шаньси. Их появление так далеко на юге означает одно: они задумали напасть на город.

Оливия побледнела. В городе жили четыреста европейцев. Многие были миссионерами, чья жизнь вращалась вокруг соборов и церквей, больниц и приютов. Остальные – дипломаты, такие как сэр Клод Макдоналд и американский посланник мистера Эдвина Конгера. Оба приехали с женами и детьми. Находились там и холостяки вроде Филиппа.

Сердце девушки сжалось. Возможно, именно сейчас «боксеры» идут на Пекин, чтобы без предупреждения напасть на беззащитных людей.

– Дядя, что требует от нас мистер Синклер?

Уильям поблагодарил Бога за то, что племянница так быстро поняла всю серьезность их положения и не впала в истерику.

– На его взгляд, мы должны отправиться в Пекин пешком. Если будем идти всю ночь, к рассвету окажемся на месте.

– Но тетя Летиция не в состоянии пройти пятнадцать миль по неровной дороге! – запротестовала Оливия.

– Она поедет верхом на лошади доктора Синклера.

– А леди Гленкарти?

Сэр Уильям устало потер глаза.

– Может, удастся раздобыть еще одну лошадь, – пробормотал он и едва не подскочил от радости при виде Льюиса, идущего навстречу с охапкой одежды.

– Я взял это в привратницкой, – коротко пояснил тот. – И привратника, и его жены след простыл. Полагаю, сбежали с остальными слугами.

Сэр Уильям растерянно оглядел китайскую одежду.

– Простите, Синклер, я не совсем понимаю…

– Дамам будет легче идти в туземном платье. В длинных юбках далеко не уйдешь, тем более не уедешь.

Летиция в ужасе уставилась на гору одежды.

– Не могу… Уильям, я не могу, – содрогнулась она. Ноздри леди Гленкарти раздулись, как у игрушечной лошадки-качалки.

– Нет! – отрезала она, вскинув голову величественно, как королева, несмотря на растрепавшуюся прическу и пятна сажи на щеках. – Никогда!

Оливия увидела, как Синклер раздраженно поджал губы.

– Леди Гленкарти, до Пекина пятнадцать миль. Ваша юбка не только длинная и прямая, но сзади еще и волочится дурацкий трен, о который я уже дважды споткнулся. В туземном платье вы сможете идти вдвое быстрее обычного.

– Нет, – упорствовала леди Гленкарти. И с ледяной отчетливостью добавила: – Эта одежда, доктор Синклер, принадлежала китайцам!

Оскорбительный намек на его жену был понятен каждому. Оливия увидела, как кожа на скулах Синклера натянулась, словно тонкий пергамент, и он сжал кулаки, так что пальцы побелели. Но тут же каким-то чудом Синклер сдержался и быстро направился к лошади.

Взглянув на отчаявшегося дядю, Оливия не задумываясь подхватила юбки и бросилась за Льюисом:

– Прошу вас, доктор Синклер! Леди Гленкарти не имела в виду…

Синклер развернулся, и она, глянув в его застывшие глаза, попятилась.

– Я прекрасно знаю, что имела в виду леди Гленкарти, – резко бросил он.

Оливия отшатнулась, как от пощечины.

– Да это просто невозможно, – слабо возразила она. – Одежда слишком мала для тети и леди Гленкарти. Она не налезет, как бы они ни старались.

Синклер нахмурился и оглянулся на полную фигуру леди Летиции и пышные формы леди Гленкарти. Пожалуй, с этим не поспоришь.

Он яростно выругался про себя и с едва сдерживаемым нетерпением процедил:

– Вы совершенно правы, мисс Харленд. Одежда для них мала.

– Если я оторву подол тетушкиной юбки до колен, она сможет сесть в седло.

Синклер кивнул, выпустив поводья, и Уильям Харленд облегченно вздохнул.

– Пойдем, дорогая – сказал он жене. – Нельзя терять время. Пусть Оливия сделает, как он велит. И позволь помочь тебе сесть на лошадь доктора Синклера.

– Оливия, нет! – вскричала тетка, когда Оливия схватилась за подол ее длинной юбки. – Это индийский шелк!

Оливия, невзирая на крики, оторвала длинную полосу. Леди Гленкарти снова вскинула голову.

– Мое платье, – отчеканила она, – останется в прежнем виде.

Синклер пожал плечами. Если она сломает ногу, спускаясь с холма, ей некого будет винить, кроме себя.

– Вы найдете, что в китайском платье легче идти, – обратился он к Оливии. Та кивнула и, поскольку переодеться было негде, побежала к привратницкой.

Пламя от догорающей виллы бросало тусклые красные отблески на окружающие холмы и деревья. Где-то в чаще прятались «боксеры». Оливия вздрогнула, открывая дверь пустой привратницкой. Быстро сбросив яблочно-зеленое платье с длинной юбкой, она натянула странную, но удивительно удобную одежду из грубого синего хлопка. Свободная блуза и широкие штаны позволяли двигаться легко и без помех.

Когда она вернулась, леди Гленкарти уничтожающе прошипела:

– Выглядите просто позорно, Оливия.

– Вовсе нет, – возразил Льюис Синклер. – Китайская одежда вам идет.

Она подняла голову. Их глаза встретились, и ее охватило непонятное ощущение.

– Будет еще лучше, если вы распустите волосы, – продолжал Синклер, оценивающе оглядывая ее. – Если на нас нападут, скорее всего, примут за китаянку.

Не успела Оливия опомниться, как он шагнул к ней и принялся ловко вытаскивать шпильки из волос. Щеки ее загорелись.

– Вот теперь вы настоящая китаянка, – неожиданно мягко заметил Синклер.

Она поспешно отвернулась, странно смущенная, мгновенно вспомнив о существовании его жены. Где она сейчас? Наверное, он ехал, чтобы встретиться с ней?

Оливия вскинула подбородок. В конце концов, это не ее дело. Она не станет думать о Синклере или о его жене-китаянке. Лучше станет вспоминать Филиппа! Высокого, светловолосого, неотразимо обаятельного Филиппа. Правда, черты его лица почему-то расплывались, но это, должно быть, от усталости.

Она расправила плечи. Впереди пятнадцатимильный путь, большая часть которого проходит по бездорожью. Нельзя позволять себе распускаться.

Она снова попыталась подумать о Филиппе, но, шагая вслед за Синклером прочь от виллы, в темноту, вдруг увидела перед собой его глаза и вспышку боли, которую случайно подсмотрела. Боли такой мучительной, такой беспощадной, что она едва не задохнулась. Чем вызвана эта боль? Какую жизнь он вел в провинции, вдали от Пекина?

– Как ты, дорогая? – спросил дядя, когда они осторожно спустились по каменистой дорожке, которую так легко преодолела коляска с лошадьми всего несколько часов назад.

– Хорошо, – пробормотала Оливия, уже успевшая унестись мыслями куда-то далеко.

Раньше Оливия не понимала, что такое настоящая ночная тишина. В окружающем молчании их шаги на узкой тропе казались оглушительно-громкими. Она вздрогнула, когда из-под конских копыт веером полетели камешки. Боже, их сейчас услышат! «Боксеры» наверняка где-то поблизости!

Леди Гленкарти тяжело дышала, но даже не подумала отстать и упрямо держалась рядом, чем заслужила невольное восхищение Оливии, по мере того как позади оставались миля за милей.

Из-за прикрытия облаков медленно выглянула луна. Деревьев стало меньше, и перед ними раскинулась иссушенная солнцем равнина. Льюис Синклер, идущий впереди, остановился, и леди Гленкарти почти рухнула на большой камень.

Сэр Уильям поспешил подойти к Льюису и встревожено оглядел открывшийся пейзаж.

– «Боксеров» не видно? – с тревогой спросил он, стараясь отдышаться и делая вид, что совершенно не обеспокоен предстоящим спуском.

Льюис покачал головой.

– Слава Богу, – пробормотал сэр Уильям, противясь искушению последовать примеру леди Гленкарти. Он и не подозревал, что так слаб! Сердце больно колотилось о ребра, а ноги ныли.

Синклер повернулся и, слегка хмурясь, окинул взглядом взмокшую леди Гленкарти. Он прекрасно понимал, что сэр Уильям может не выдержать предстоящий спуск. Должно быть, и леди Гленкарти испытывает то же самое. Да и неудивительно: тяжеловесная шестидесятилетняя женщина, не привыкшая к физическому труду…

Он взглянул на Оливию. Она одна не выказывала признаков усталости. Густые темные волосы, доходившие почти до талии, разметались по плечам. Туземный костюм подчеркивал стройность фигуры.

Сердце Льюиса куда-то покатилось. На какой-то момент ему показалось, что перед ним стоит Жемчужная Луна. Жемчужная Луна, могилу для которой он вырыл голыми руками, после того как «боксеры» дотла сожгли деревню, где они жили. Жемчужная Луна с ее добротой, нежностью и счастливым смехом… Жемчужная Луна, которую он любил и навеки потерял.

Руки сами собой сжались в кулаки. На скулах бешено заиграли желваки.

Жемчужная Луна была христианкой, а обращенных в христианство китайцев «боксеры» ненавидели также люто, как европейцев. Когда случилось нападение, сам Льюис находился в дальней деревушке, у постели сломавшего ногу крестьянского мальчика. Его не было рядом, когда она умерла. И, утопая в море нестерпимой боли, Льюис гадал, сумеет ли когда-нибудь простить себя.