– Сын лорда Уильяма заслуживает того, чтобы стать наследником. Не лишай его этого права. Иначе он может возненавидеть тебя до конца жизни.

– Мои сыновья – вот именно, мои! – любят Уэльс.

– Они не твои сыновья, – бросил он. – Как только они узнают, что в них течет английская кровь, им наверняка станет любопытно, кто их отцы и каково их наследство.

– Они никогда не захотят ничего английского!

– Ради Бога, женщина. Подумай, что может Уэльс дать ребенку лорда Уильяма? Ни собственных земель, ни замка, ни даже приличного дома. Поэтому придется ему довольствоваться глиняной лачугой с соломенной крышей, тогда как в Англии он мог бы стать хозяином необозримых владений. Ты думаешь, что можешь потягаться с английским лордом?

– Все эти богатства не будут для него ничего значить. У детей есть этот дом. У них есть этот лес, где они построят собственные жилища и найдут все, что им нужно, – упорствовала Уинн, хотя внутренне дрожала от мысли, что он прав. – Мы, валлийцы, презираем все английское.

– К черту твое презрение, – еще раз выругался Фицуэрин. Он крепче сжал пальцы на ее запястьях и впился в нее карими глазами. – Ты, безусловно, веришь тому, что говоришь. Но даже ты, так называемая валлийская колдунья, не сможешь устоять перед кое-чем английским.

Он поднял ее и рывком притянул к себе, так что она оказалась между ним и медленно раскачивавшейся веткой. Тяжелая ветвь качнулась вперед и подтолкнула Уинн еще ближе к нему.

– Есть некоторые притягательные вещи, не связанные ни с политическими границами, ни даже с нашими собственными желаниями. Как эта, например.

Прежде чем она успела подумать о побеге, его лицо приблизилось, и он прижался к ее губам в дерзком, требовательном поцелуе.

Если он рассчитывал заставить ее таким образом замолчать, то это ему удалось. Если он рассчитывал подтвердить свою мысль об извращенной притягательности по крайней мере, каких-то английских вещей, то это ему тоже удалось, потому что при первом же прикосновении его губ она потерпела полное поражение. Казалось, ее поглотили силы черной магии, которой он обладал. Лишив eе способности думать, заполнив ее чувствами, с которым: она не смогла совладать. Жар, холод, пронзительная легкость и угнетающая пустота – все это и даже больше он пробудил в ней своим теплым интимным прикосновением.

Она почувствовала, как его язык трепетно и настойчиво пытается проникнуть в ее рот. Хотя у нее не было никакого опыта, и благоразумие подсказывало ей отстраниться, вырваться и убежать от него как можно быстрее, она не могла так поступить. Губы ее раскрылись, уступая желанию узнать, насколько черна и глубока его магия, и в пленительном порыве он полностью завладел ее ртом.

Влажное прикосновение его языка потрясло ее до самой глубины. Она потеряла покой души. Внутри вспыхнуло пламя, и все тело охватила дрожь.

Он ведет нечестную игру, подсказывал ей остаток благоразумия. Однако жившая в ней вера это, что не все можно увидеть или объяснить, убеждала се, что это не имеет значения. Магия есть магия, сей дар используют наподобие острого зрения или быстрых ног. И впервые ей встретился человек, чьи колдовские силы были под стать ее собственным.

Когда его руки обняли, а затем скользнули ниже ее поясницы, Уинн изменила свое мнение. Его магия оказалась сильнее, призналась она, тая от его прикосновений. Это была древняя первобытная магия, против которой она бессильна.

Сама того, не сознавая, Уинн обхватила его шею руками, переполненная страстью оттого, что его язык то вторгался, то выскальзывал из ее рта. Англичанин принялся нежно покусывать и сосать ее нижнюю губу, а когда он завлек ее язык в свой рот, Уинн с готовностью подалась вперед, не в силах совладать с собой. Если бы он не оборвал поцелуй, что позволило обоим перевести дух, то неизвестно, чем бы все это закончилось. Когда взгляды их встретились, ее тут же пронзило острое сознание откровенности их объятия. Она была крепко прижата к нему животом и чувствовала, как он возбужден.

– Ты, в самом деле, колдунья, – пробормотал Фицуэрин одновременно удивленно и насмешливо. – Совсем меня приворожила.

Она приворожила его? Невозможно поверить – ведь она сама лишилась способности говорить, шевелиться и, как казалось, даже думать. Она смотрела, не отрываясь в его бездонные карие глаза, очарованная крошечными золотыми искорками, придавшими им теплоту, воспламененная тем, что только что произошло. Даже в самых невероятных мечтах она никогда, ни разу не представляла, что мужчина способен оказать на нее такое воздействие. Да к тому же англичанин!

За свою жизнь она не раз готовила приворотные зелья для томящихся от любви девушек и хорошо знала, как действует на человека физическое влечение. Девушки вздыхали и хихикали, рассказывая шепотом о том, что они испытывают к своим возлюбленным, как по всему телу расходится тепло и трепет и кажется, что вот-вот умрешь, если он не обратит на тебя внимания. Уинн даже случалось делать девушкам амулеты, чтобы обольстить Дрюса – дорогого, надежного старину Дрюса. Если бы он только знал, сколько девушек о нем вздыхают, а может быть, уже и знает.

Но сама Уинн никогда не испытывала ничего подобного. Ни к одному человеку. Даже сейчас она не была уверена, что все так просто. Он наверняка обладает какой-то силой. Только так! Это единственное объяснение. Иначе, когда он приблизил к ней лицо во второй раз, она вырвалась бы из его объятий. И предотвратила бы поцелуй. Только она ничего не сделала. Когда его губы коснулись ее губ, она так же, как и в первый раз, была околдована их теплотой и соблазнительностью. Но теперь она знала, что последует дальше, и ее охватил огненный трепет ожидания.

Однако Уинн пришлось разочароваться, потому что англичанин отстранился, даже как следует, не поцеловав ее. Правда, сначала он почти неистово раздвинул ей губы языком и только потом отпрянул.

– Колдунья, – повторил он, тряхнув головой, словно для того, чтобы прийти в себя. – Если ты задумала сбить меня с пути, Уинн, предупреждаю, ничего у тебя не выйдет.

– Что? Сбить с пути? – В первую секунду она даже не поняла, о чем шла речь. Потом оттолкнула его от себя. Отделавшись от магии его прикосновения, она лихорадочно собиралась с мыслями. Значит, он опасался, что она сбивает его с пути этим поцелуем? Неужели он испытывал то же самое, что и она, когда они целовались? Уинн настороженно взглянула на него и увидела, как учащенно он дышит и как ярко блестят его глаза. Она не ошиблась – его выдавала предательская выпуклость между ног, – и хотя обрадовалась, что догадка ее верна, не могла не обратить внимания на очень странную и тревожащую дрожь, которая при этом пробежала по ее спине. Да, она действительно оказывает на него воздействие, но с таким же успехом он воздействует на нее. А вдруг могущество двух колдунов возрастает оттого, что они вместе?

Она не могла дать ответ. Да и не хотела его знать. А, кроме того, напомнила себе Уинн, он самый злейший ее враг, и она всегда должна относиться к нему как к врагу.

Она заставила себя вздернуть подбородок, надеясь, что так у нее будет более уверенный вид.

– Вы ничего не выиграете, задержавшись здесь. Даже наоборот, очень много потеряете, потому что я никогда – слышите, никогда! – не отдам ни одного из моих детей. И я буду сражаться с вами насмерть, если это потребуется.

Вместо того чтобы ответить на ее гнев таким же гневом, англичанин вздохнул и обеими руками провел по своим черным волосам.

– Я действую лишь в интересах ребенка. Как только ты придешь в себя после первого потрясения, то сама поймешь. Ребенка ждет настоящее королевство – если это мальчик. Он не простит тебе, когда узнает, чего ты его лишила.

Уинн не обратила внимания на его последнюю фразу, неприятно напомнившую ей предупреждение Гуинет.

– Если это мальчик. Если! Если от вашего лорда родилась девочка, тогда она ему просто не нужна. Что же это за отец?

У Фицуэрина хватило такта сделать вид, что он пришел в легкое замешательство.

– У него уже есть четыре дочери. Я уверен, что он все равно примет ребенка, даже если это окажется девочка. Он будет о ней заботиться…

– Но она ему не нужна, – оборвала его Уинн. – Если это девочка, она ему не нужна. Вы сами знаете, что это правда.

Наступила короткая напряженная пауза, в течение которой они пристально смотрели друг на друга.

– Который ребенок его? – наконец спросил он. – Не вздумай лгать мне, потому что я все равно узнаю правду. Который ребенок его?

Уинн злобно сверкнула глазами, затем горько рассмеялась.

– Я на самом деле не знаю. Думаю, скорее всего, даже их матери не знали. Англичане были очень неразборчивы, разбрасывая свое гнусное семя. Им подходила любая. Сморщенная старуха. Цветущая девушка. Даже беременные женщины! – выкрикнула она.

Он принял вызов с непроницаемым каменным лицом.

– Должен же быть какой-то способ, чтобы установить, кто их родители. Может быть, из их матерей кого-то звали Анжелина? Где их матери?

Их матери. При мысли о матерях ее детей девушка горестно застыла, покончив с остатками воспоминаний об их кратком неистовом объятии.

– Они мертвы. По крайней мере, трое. И ни одну из них не звали Анжелина.

– Анжелина – это не настоящее имя. Просто он так ее называл.

– Вы хотите сказать, что он даже не знал, как ее зовут на самом деле? – Она презрительно сощурилась. – Ладно. Я расскажу вам об этих женщинах, которых англичане изнасиловали и бросили. Что ж, начну с Артура. У его матери были другие дети, казалось, она переносила беременность довольно хорошо. Но потом попыталась избавиться от плода, используя острый прут. Она чуть не умерла, но Бог решил сохранить ей жизнь, хотя бы до рождения ребенка. Она умерла от родового кровотечения. Естественно, ее муж не захотел оставить у себя английского бастарда, который стоил его жене жизни и сделал сиротами его детей. Вот так Артур оказался у меня.

– Затем Бронуин, – продолжала она так, словно каждое слово наносило ей свежую рану. – Ее мать сама была еще совсем ребенком. Она была такая маленькая, что чуть не умерла при родах. Если бы младенец не родился таким крошечным… – Уинн замолчала, с трудом сглотнув. – Родители сказали ей, что младенец родился мертвым. Бронуин они передали мне.

– Рис и Мэдок появились у меня позже. Их мать оставила младенцев у себя. Ее нареченный супруг женился на ней, несмотря на запятнанную честь. На ее запятнанную честь! – повторила Уинн с яростью.

Потом глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и вымученно скривила рот в ироничной улыбке.

– Она умерла годом позже, пытаясь подарить мужу их собственное дитя. После этого он не захотел оставить в своем доме близнецов. Поэтому они тоже перешли ко мне.

Пусть только он теперь посмеет сказать хоть слово о правах английского лорда на покинутого им незаконнорожденного отпрыска.

– Но почему они все оказались у тебя? – наконец спросил Фицуэрин. – И какова история Изольды?

Уинн подавила дрожь и прикрыла глаза, вспоминая ужасный миг зачатия Изольды. Истеричный вопль сестры. Грубый мужской смех. Спустя какое-то время, длившееся бесконечно долго, крики Марадедд перешли в беспомощные стоны. Мужской смех превратился в животное хрюканье.

Уинн слышала все это, спрятавшись за свиной кормушкой. Она подавляла собственный крик, кусая себя за руку. Но ей никогда не забыть того ужасного дня.

Всхлипнув, она заставила себя поднять на него глаза.

– Изольда – моя племянница, дочь моей единственной сестры. Но она могла бы оказаться и моей собственной дочерью. Сестра спрятала меня. Отдала себя в жертву… английскому подонку, который намеревался овладеть мной… – Голос ее дрогнул, и Уинн неловко отвернулась от его пристального взгляда.

Она не хотела расплакаться в его присутствии. Этого никак нельзя было себе позволить. Но даже ее безграничный гнев не мог заглушить пронзительную боль воспоминаний.

– Уинн, – начал Фицуэрин самым нежным тоном, на какой был способен.

К ней тут же вернулась ее решительность. Она посмотрела на него через плечо и продолжила ледяным тоном:

– Сестра родила ребенка. А потом прыгнула со скалы. Покончила с жизнью…

Голос подвел ее, и она сжала зубы, чтобы справиться с нахлынувшими эмоциями.

– Я стала заботиться об Изольде как о собственном ребенке, а когда об этом прослышали в деревне, то ко мне понесли оставленных детей. Я воспитывала их всех как родных – они и в самом деле мне родные. И никто – ни вы, ни ваш могущественный лорд, ни даже сам проклятый король – не сможет у меня их отнять.

Казалось, он не находил слов, и Уинн была очень благодарна ему за это. Еще одна минута такого разговора – и она залилась бы слезами.

Мысленно приказав ему уйти, она услышала, как он удаляется, пересекая безмолвную поляну. Шаги его стихли, когда он ступил на покрытый мхом берег ручья и покинул ее укромный уголок. Уинн порадовалась бы его уходу, если бы верила, что теперь он ушел навсегда, но она знала, что это еще не все. Видимо, его тронул ее страстный монолог, но она боялась, что на этом он не остановится.