Зия выглядела страшно напуганной. Нэнси подавила желание утешить ее. Вместо этого она сказала вялым, опустошенным голосом:

— Рамон никогда ни о чем не узнает.

Зия заплакала. Чипс обнял ее. Нэнси отвернулась. Они были старыми и напуганными, но ей не хотелось их успокаивать. Немного помолчав, Нэнси сказала:

— Вы должны понять, что я не могу здесь оставаться. Даже ради Верити.

— Но ты должна дождаться ее. — Отчаяние Чипса было очевидным. — Ты написала ей письмо, в котором сообщила, что уходишь от ее отца после восемнадцати лет супружества. Она, наверное, чуть не сошла с ума. Ты не можешь допустить, чтобы Верити, проделав такое путешествие, не застала здесь тебя.

Нэнси не знала, что делать.

— Рамон, — сказала она беспомощно. — Я не могу здесь жить и видеть его.

— Рамон уезжает, — мрачно сообщила Зия. — Он оставался в «Санфорде» только ради тебя, потому что ты была здесь счастлива.

— Мы оба были счастливы здесь, — поправила Нэнси и, не в силах смотреть на них, повернулась и быстро пошла по душистой траве к открытым дверям отеля.

— Раскладывай все, — устало сказала она Марии. — Мы не сможем уехать еще недели две. Сюда приезжают моя дочь и ее муж.

— Хорошо, мадам.

Марии всегда нравилось служить у миссис Камерон, но сейчас она подумала, что лучше вести хозяйство в собственном доме.

— Сеньора Энрикес хотела поговорить с вами, мадам.

Вечером должен был состояться большой бал-маскарад, и проблем было много. Хилдегард объявила о своем намерении нарядиться последней русской царицей, а великая княгиня возмутилась и поклялась совершить убийство, если та сделает это.

— Благодарю, Мария. — Нэнси совсем забыла о своих регулярных утренних встречах с сеньорой Энрикес. Раздражение экономки сразу улеглось, когда она увидела бледную Нэнси и солнцезащитные очки, которые та не снимала даже в кабинете, где не было солнца.

— Я сама поговорю с Хилдегард, — сказала Нэнси, когда они сели за огромный письменный стол. — У Салли есть восточный костюм, от которого Хилдегард будет не в силах отказаться. Правда, он больше подходит для танца живота, чем для нашей темы — исторические царствующие особы, но это лучше, чем гнев великой княгини. А что будет играть оркестр? — Она быстро пробежала глазами репертуар и одобрительно кивнула. — Хорошо. Хосе сделал все, как я предлагала, и включил достаточно много венских вальсов. А цыганский оркестр здесь?

— Да, мадам. Цыгане прибыли вчера вечером из Лиссабона.

— Прекрасно! Настоящая цыганская музыка очень понравится нашим многочисленным русским постояльцам. Сделал ли шеф-повар то, о чем я просила, и все ли готово к вечеру?

— Да, мадам. В дополнение к основному меню он приготовил, как вы просили, горячий суп, отбивные котлеты, перепелов и холодные закуски, которых хватит на весь вечер. Ему понравился английский рецепт приготовления почек с пряностями, яиц и копченой грудинки, а также других острых закусок. Вы и мистер Санфорд могли бы…

Изящная золотая авторучка выпала из руки Нэнси и покатилась по полированной поверхности стола.

—…принимать гостей на верхней площадке лестницы, а не в дверях танцевального зала.

— Сожалею, Карлота. — Сама того не заметив, Нэнси назвала экономку по имени. — Я не смогу принимать гостей вместе с мистером Санфордом на этом вечере, как, впрочем, и в будущем.

— Но миссис Санфорд еще очень слаба. Доктор осматривал ее сегодня утром, и ее состояние не стало лучше, а наоборот — ухудшилось.

— Мистер Санфорд сам примет гостей.

Сеньора Энрикес была ошеломлена:

— Это просто невозможно. Обязательно должна быть хозяйка вечера.

— Конечно, должна быть, — сказал Рамой ровным голосом, стоя в дверном проеме. — Так как миссис Камерон образцово справлялась с обязанностями хозяйки, я не вижу причины, почему бы ей не продолжить выполнять эту роль, пока она гостит в отеле. Ее… услуги… просто неоценимы.

Он растягивал слова, сверля ее взглядом. Нэнси почувствовала, как вспыхнули ее щеки.

— В моих услугах уже нет нужды, — сухо сказала она и была благодарна Богу, что в ее холодном, внешне равнодушном тоне не было ни гнева, ни боли.

Нэнси заметила, как в глазах Рамона мгновенно вспыхнула злость. Ворот его белой рубашки был расстегнут. Он выглядел так, будто только что играл в теннис. Рамон подавил гнев и медленно произнес:

— До тех пор пока моя мать не поправится, вы можете продолжать играть роль хозяйки отеля. До свидания, миссис Камерон. До свидания, сеньора Энрикес.

Рамон скользнул взглядом по Нэнси с наглым равнодушием и ушел. Руки ее тряслись, когда она снова взяла ручку.

— Я бы добавила еще кое-что к меню ужина, — сказала она дрожащим голосом. — Мусс из цыплят, палтус под майонезом, пирожки с омарами, цыплячьи гребешки и языки, помидоры под соусом тартар, кнели из фазана, ромовые бабы, желе из груш и эклеры с абрикосами. И пожалуйста, напомните официанту, что леди Бессбрук пьет только розовое шампанское.

— Хорошо, мадам.

Теперь сеньора Энрикес поняла, почему миссис Камерон так не похожа на себя. Сдержанные слова мистера Санфорда обжигали, словно удары бича. Ей стало жаль Нэнси. Если бы она не была замужем, то стала бы хорошей хозяйкой отеля. Она взяла пространное меню ужина.

— Я передам его шеф-повару. Зал уже украшен цветами, и из погребов доставлено достаточное количество водки для цыган.

— Благодарю, Карлота. — Нэнси посидела за письменным столом еще минут пять, после чего решительно встала и направилась по тропинке через сады и девственные заросли к скалам и морю в спокойную, непритязательную компанию Джованни Ферранци.

Ее первая картина была закончена. Джованни взглянул на нее и почувствовал охватившее его волнение. От картины веяло силой и страстью. Это был примитивизм в лучшем своем проявлении.

— Я еду в Рим в конце недели, — сказал он, моя кисти и убирая палитру и шпатели. — Мне хотелось бы захватить с собой ваше произведение.

— Зачем?

— Чтобы показать своему другу — агенту по продаже картин.

— Но я не собираюсь продавать ее, — сказала она, удивленная такой возможностью.

— Тогда и я не стану торговать ею. Однако я все же возьму ее и верну назад.

Они шли рядом по крутой извилистой тропинке.

— У меня предстоит выставка в Риме, и я должен быть на ее открытии. Но я непременно вернусь.

— Если меня здесь не будет, когда вы вернетесь, не могли бы вы передать картину моей дочери?

— Конечно.

Он знал, что Нэнси имела в виду. Возможно, к тому времени она умрет. Взглянув на нее при ярком свете солнца, Джованни мог вполне поверить в это. Она действительно выглядела очень больной.

Вир сидел на своей террасе. Нэнси с облегчением заметила, что он один. Она не знала, что он ждал ее возвращения уже несколько часов.

— Можно поговорить с тобой по-соседски? — спросил он весело, когда она вышла на балкон.

— С большим удовольствием.

Он взял бутылку виски и бокал и присоединился к ней. Она сидела за столиком. Он взял еще один бокал в ее комнате и молча наполнил оба неразбавленным виски.

— Я одновременно и друг, и родственник, — сказал он наконец. — Но все-таки в большей степени, наверное, близкий друг?

— Неужели по мне заметно, что я нуждаюсь в друге?

— Конечно.

— Некоторые вещи очень трудно кому-то рассказывать.

Она вспомнила про Клариссу. Вир знал о ней много предосудительного, но держал все в секрете.

— Это из-за Санфорда? — спросил он сочувственно.

— Да. Наша связь… наш роман закончился. — Нэнси отхлебнула глоток и вздрогнула. Она никогда не пила виски без содовой. — Боже, как я ненавижу это слово, Вир! Оно такое избитое и пустое и совсем не отражает то, что называется любовью.

— Многие люди вступают в подобные отношения без всякой любви, — сухо заметил Вир.

Нэнси усмехнулась, вспомнив о Бобо, Венеции, Ники и Люке Голдинге.

— Конечно, для них это слово приобрело совсем иное значение, не так ли? Новый «даймлер», новая норковая шубка, новый любовник…

— Санфорд дурак.

— Нет. — Нэнси покачала головой, глаза ее приобрели трагическое выражение. — Это не его вина, Вир. И даже не моя. Если я скажу, что это судьба, то мои слова прозвучат глупо и мелодраматично, однако я начинаю уважительно относиться к этому понятию.

— Что ты собираешься делать?

— Уеду. Я бы сделала это завтра же, если бы мбгла. Даже на грузовом пароходе или парусном шлюпе! Но сюда едет моя дочь. Я должна дождаться ее прибытия.

— Не очень-то удобное положение, — сказал Вир с английской сдержанностью.

— Особенно если Рамон настаивает, чтобы я продолжала выполнять обязанности хозяйки.

— Откажись.

— Не могу. Не могу отказать ему в том, что еще способна сделать.

Это было выше понимания Вира. Он чувствовал, что кто-то должен вправить мозги Санфорду или, наоборот, вышибить их. К сожалению, Вир знал, что он не тот человек, который может это сделать. Он не был трусом, но понимал, что проиграет в этом столкновении и ничего не добьется, даже удовлетворения.

— А как у тебя дела, Вир? Мы так долго не виделись и не говорили. Когда ты возвращаешься в Англию?

— Еще немного побуду здесь. У меня есть одно незаконченное дело. — Его голубые глаза ожили, благородные черты воодушевились.

— Это связано с графиней Запари, не так ли?

— Как ты догадалась? — Вир был искренне удивлен, ведь он действовал с предельной осмотрительностью. Он питал отвращение ко всякого рода сплетням и не собирался делать свою любимую Алексию предметом всевозможных пересудов.

Нэнси засмеялась:

— Встретившиеся взгляды в переполненной комнате могут многое сказать наблюдательному человеку, Вир.

Его щеки слегка зарделись от замешательства. На нем были белые брюки и белая рубашка с кашемировым пуловером. Светлые волосы выглядели так, словно их никогда не касалась рука человека, а его безукоризненно подстриженные усы сверкали золотом в лучах полуденного солнца. Он выглядел таким аккуратным, таким истинным британцем. Нэнси не могла представить, чтобы Вир поднял руку на женщину. Он никогда бы не заставил ее силой опуститься на колени и не стал бы оттягивать назад голову так, что могла сломаться шея, а тем более ругаться и обзывать ее сукой. Но она также не могла представить Вира в постели, занимающегося любовью со страстной и грубой сексуальностью, которая была второй натурой Рамона. Нэнси закрыла глаза. Она так хотела его, что ощущала почти физическую боль.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросил Вир.

Нэнси открыла глаза и с трудом улыбнулась:

— Ничего. Немного устала. Сегодня состоится костюмированный бал, и надо хорошо все продумать. Хелен и Флэр обе хотят прийти в костюме Марии Стюарт. Хелен — потому что у ее семьи огромные владения в Шотландии, а Флэр — потому что королева была женой французского дофина.

— Говорят, что Хилдегард самонадеянно решила предстать в роли последней русской царицы.

— Будь это графиня Запари, я уверена, никто не стал бы возражать. Думаю, слишком выпуклые части тела Хилдегард неизбежно вызовут недовольство. Многие гости до сих пор относятся к царице с глубоким почтением.

— Я вспоминаю о ней с благоговением, — сказал Вир. — Она была очень красивой, но ей не хватало сердечного тепла в отношении людей. Исключение составляла лишь ее семья.

Солнце скрылось в облаках, и терраса погрузилась в тень. Несколько минут оба думали об ужасной участи семьи последнего русского царя. Затем Нэнси сказала:

— Я должна быть уверена, что все костюмы распределены надлежащим образом. Кажется, людей охватил необычайный патриотизм. Костюм французского королевского двора, по недосмотру попавший итальянцу, может привести к кровопролитию.

Вир остался на террасе. Он уже говорил с Запари и сообщил ему, что хочет жениться на его супруге. Граф прищурил свои маленькие, как у ящерицы, глазки и наотрез отказался дать жене свободу. Алексия — его единственное сокровище. Она — все его достояние. Вир истолковал его слова именно так, как хотел граф, и сказал, что тот мог бы очень выгодно поместить свое богатство. То есть если граф согласится на развод и позволит Алексии вернуться в Англию вместе с Виром на борту «Рослин», то получит сто тысяч фунтов наличными в качестве компенсации за ущерб, причиненный его самолюбию.

Вир никогда в жизни не испытывал большего смущения. Он абсолютно не представлял, сколько денег можно предложить за Алексию. Подобная сделка не имела прецедента. Когда сто лет назад американцы покупали черных рабов, цены, вероятно, были известны. Но кто знает, сколько теперь стоит такая прекрасная жена, как Алексия.

Граф усмехнулся, но Вир был достаточно проницательным, чтобы не заметить, что причиной усмешки была сумма, а не суть предложения.

— Двести тысяч.

Граф в раздумье погладил свой подбородок, но все-таки отрицательно покачал головой. Лицо Вира оставалось бесстрастным. Он понял, что Запари постарается вытянуть из него как можно больше. Не то чтобы Вир оценивал Алексию только в двести тысяч фунтов, но будь он проклят, если отдаст в сальные лапы графа большую часть молсворских денег, которые крайне необходимы ему самому. Надо также подумать и о Клариссе. Он должен обеспечить ей приличное существование, да и его развод будет стоить немало.