Барбара Картленд - Цветы пустыни

На узенькой улочке толпились торговцы, с надеждой глядя на маркиза: все знали, что владелец каравана должен быть человеком богатым.

Маркиз понимал, что Hyp лучше справится с покупкой необходимых продуктов.

Но он не мог противиться желанию купить мирры и ладана.

Еще ему попался на глаза небольшой ящичек для специй, который, как показалось маркизу, понравился бы Медине.

Когда он вернулся, она по-прежнему была без сознания.

Он остался в спальне и сидел там до тех пор, пока Hyp не принес ему еду.

Тогда маркиз перешел в общую комнату.

Hyp, как всегда, приготовил превосходные блюда. Поев, маркиз спокойно сказал:

— Я хочу кое о чем тебя спросить, и тебе лучше говорить правду!

В глазах араба мелькнула настороженность, а маркиз продолжал:

— Как зовут твою госпожу, которой ты служил много лет?

Он видел, что Hyp ждал этого вопроса.

Однако он молчал, и маркиз добавил:

— Ты должен понять, что я больше не заблуждаюсь насчет того, что мой проводник — мужчина. Поэтому я прошу тебя быть честным со мной и обещаю, что эта тайна останется между нами и никто о ней не узнает.

Hyp переступил с ноги на ногу и проговорил:

— Погонщики думают, молодой господин — мужчина.

— Так и должно быть, — сказал маркиз. — Но мне ты скажешь правду.

Hyp по-прежнему колебался, и маркиз мягко спросил:

— Каково ее настоящее имя?

— Медина Тевин, господин.

Hyp говорил так, будто слова из него вытягивали клещами. Маркиз посмотрел на него в изумлении.

— Тевин? — переспросил он. — Не дочь ли она Эдмунда Тевина?

— Да, господин.

— Тогда почему же она не с отцом? Где он сейчас?

— Он умер, господин, — ответил Hyp. — Он похоронен недалеко от Мариба.

Маркиз глубоко вздохнул.

Теперь ему стало понятно, почему Медина так много знает обо всем, что его интересует.

Разве могло быть иначе, если ее отец был автором книги «Духи богов»и другом Ричарда Бертона?

Известие о том, что человек, чья книга вдохновила его, человек, с которым он так мечтал встретиться, мертв, поразило маркиза.

Но в соседней комнате была его дочь.

— Когда умер профессор Тевин? — спросил маркиз.

Араб назвал ему дату, и маркиз понял, что это случилось непосредственно перед его приездом в Кану.

Теперь ему стало ясно, почему в иные минуты его юный проводник выглядел таким несчастным.

Сначала он решил, что сказал или сделал что-то, что обидело его. Маркиз знал, что некоторые арабы очень ранимы и легко обижаются, особенно на иностранцев.

Потом ему пришло в голову, что причина не в этом, а в том, что у юноши неприятности личного свойства.

Но сейчас он, разумеется, понимал, что Медина тосковала без отца.

Маркиз знал, что многие люди, пережив первое потрясение, вызванное смертью близкого человека, потом страдают сильнее, чем в тот момент, когда понесли утрату.

Проницательный человек, он нередко улавливал исходящие от Медины волны сжигающей ее изнутри душевной боли.

Но маркиз говорил себе, что это только его воображение.

Он был захвачен этой страной, ее странной духовностью, которой не ожидал встретить, и ее красотой, которая навсегда вошла в его сердце.

Улавливая эти волны, он лишь жалел, что она не доверяет ему настолько, чтобы попросить о помощи.

Тогда он понимал, что она не могла этого сделать, потому что, узнай он, что она женщина, их отношения были бы совсем иными.

Маркиз слишком хорошо знал, чего могли бы ожидать мужчина и женщина, оказавшись в одиночестве посреди неизвестности.

В мире, на который «западная цивилизация» не имела никакого влияния, где ее законы не действовали.

Потом он подумал, что с Мединой все было бы иначе, чем с такими женщинами, как Эстер, или другими, с которым ми он развлекался в Англии.

У него не было и тени сомнения в том, что, хотя с ней можно было говорить, как с мужчиной, и поражаться ее необыкновенному уму и запасу знаний, как женщина она была очень неопытна.

Он не раз замечал, что она не понимает кое-каких замечаний, которые маркиз порой бросал в разговоре с «Али», как мужчина мужчине.

Теперь он понимал почему.

Маркиз, который всегда любил необычное, неожиданно для себя оказался в ситуации, которую не мог представить даже в своих самых безумных снах.

Но, как ни странно, сейчас он не знал, как ему поступить.

Солнце уже садилось. Он спросил Нура, что они еще могут сделать для Медины.

— Ее судьба в руках Аллаха, — ответил Hyp. — Когда она очнуться, разум еще будет страдать, но ей станет лучше.

— Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь, — сказал маркиз, — но, я полагаю, ты прав, и мы можем лишь уповать на Аллаха.

— Аллах велик, — сказал Hyp по-арабски.

Маркиз понимал, что теперь остается только ждать.

Он перенес свой матрац из маленькой спальни в общую комнату.

Двери между комнатами не было, только легкая занавеска, и он знал, что услышит ее малейшее движение.

— Я остаюсь с госпожой, — предложил Hyp, но маркиз отрицательно покачал головой.

— Полезай спать на крышу, — сказал он. — Я позову тебя, если она очнется.

Он думал, что Hyp будет спорить, но тот, видимо, слишком его боялся, чтобы перечить.

Араб послушно полез на крышу, а маркиз положил матрац возле открытого окна, но уснул не сразу.

Он думал о Медине и о том, что это имя удивительно ей подходит.

Ему хотелось узнать, почему ее так назвали.

Уже засыпая, он вдруг подумал, что с тех пор, как с Мединой случилось несчастье, он ни разу не вспомнил о статуе, которую нашел в Марибе.

Маркиз крепко спал, но был внезапно разбужен чьим-то голосом и сразу вскочил, как человек, которому в жизни не раз грозила опасность.

Потом он узнал голос Медины.

Он пошел в спальню, где оставил у кровати свечу, зажженную на случай, если она очнется.

У Медины был жар, и она металась на кровати в бреду.

Маркиз налил в пиалу немного отвара, который Hyp оставил на маленьком столике у стены, и, подойдя к кровати, встал рядом с ней на колени.

Он обнял Медину за плечи, осторожно приподнял ей голову и поднес пиалу к ее губам.

Она отвернулась, и он тихо сказал:

— Тебя мучает жажда. Попей, тебе станет легче.

Подчиняясь не словам, а лишь убедительной интонации его голоса, она отпила немного, и маркиз убрал пиалу.

Потом, когда он опустил ее голову на подушку, она вдруг едва слышно забормотала:

— Помоги мне… Отец… Помоги мне! Если он… пойдет в Мекку, то… умрет… И… я тоже не захочу… больше жить.

Ее голос дрогнул, и в нем послышалась неподдельная мука:

— Я… люблю его… Люблю!

Услышав это, маркиз словно окаменел.

Потом маркиз увидел, что по щекам Медины из-под сомкнутых век текут слезы.

Очень нежно он стер их, и через минуту Медина затихла и вновь погрузилась в бессознательное состояние, из которого ненадолго вырвалась.

Маркиз едва мог поверить тому, что услышал, и все же теперь он знал.

Это было невероятно, но Медина любила его.

Маркиза любили многие женщины, и он всегда понимал, когда женщина влюблена — по ее взглядам, жестам, по голосу и интонациям.

Как он говорил, «они трепетали».

И теперь он был поражен тем, что «Али» ни разу ничем не показал, что «его» волнует что-то еще, помимо обязанностей проводника и учителя языка.

Вероятно, это уродливые очки не позволили прочесть тайну Медины в ее глазах.

В ее голосе, который, как маркиз теперь понимал, был таким музыкальным, не было и намека на какие-то возвышенные чувства.

Как же мог он предположить, что «юноша», который казался столь необычным арабом, на самом деле был весьма необычной юной английской леди?

Этой сложности он не ожидал в своем путешествии.

Наконец маркиз вернулся в общую комнату. Улегшись на свой матрац, он подумал, что никто не поверит ему, когда он будет рассказывать об этой поездке.

Это было путешествие в неизвестное, и началось оно оттого, что Эстер с помощью шантажа хотела склонить его к браку.

Маркиз понимал, что единственный способ уберечься от ее цепкой хватки — убежать на край света.

Но и тут появилась женщина, посягающая на него.

Он сказал себе, что разумнее всего было бы, как только ей станет лучше, отправить ее назад в Кану, а самому продолжить свой хадж в одиночку.

Подумав об этом, он внезапно осознал, что будет очень опечален, лишившись ее общества.

Он представил себе, как скучно будет в одиночестве медленно тащиться по горячим пескам.

— Я хочу, чтобы она осталась со мной! — сказал он вслух таким тоном, словно какие-то невидимые силы хотели ее у него отнять.

»Но она женщина — а ты ненавидишь всех женщин!»— сказал ему внутренний голос.

»Это правда, но до сих пор она не посягала на мою свободу — значит, нечего бояться, что она сделает это теперь».

»Но разве твое отношение к ней не изменилось?»

»Почему оно должно было измениться?»— с возмущением спросил маркиз сам себя, но он заранее знал ответ.

Медина была женщиной, и можно было ожидать, что она так или иначе постарается выказать свою любовь.

Ему ли не известно об уловках, мольбах и соблазнах, искушениях, с помощью которых женщины стремились поймать его в свои сети?

Он привык к тому, что женщины делали первый шаг к сближению раньше, чем он.

Он привык откликаться на приглашение во взгляде женщины и целовать их призывно сложенные для поцелуя губки.

Но их руки всегда обнимали его так, словно хотели не дать ему ускользнуть.

»Черт возьми, неужели в мире не найти такого места, где нет ни одной чертовой бабы, и они никогда не оставят меня в покое?»

Едва он подумал об этом, как тут же посмеялся над самим собой, над своей порочностью, циничностью и пресыщенностью.

Он вспомнил Эстер.

И содрогнулся, вспомнив их так называемую любовь, которая, как ни грустно теперь ему было это признать, была всего лишь обычной похотью»

Потом, лежа без сна и глядя на звезды, он вдруг осознал, что Медина, не важно, в женской или мужской ипостаси, совсем не такая.

Он не мог бы словами определить эту разницу, но знал, что она есть.

И еще он знал, что от нее ему убегать не нужно. Он может ее не бояться: она никогда не сделает ему ничего дурного.

Маркиз сам не понимал, почему он так в этом уверен.

Он знал только, что обстоятельство это не подлежит сомнению, что это такая же правда, как то, что он и Медина в Аравии и оба они — англичане.

Не представляя, куда заведут его эти мысли, он встал и вновь прошел в соседнюю комнату.

Медина лежала в той же позе, в какой он ее оставил; казалось, она успокоилась, и на ее губах теперь была видна слабая улыбка.

Маркиз только сейчас обратил внимание, что эти губы были такой же классической формы, как у античных статуй в Энджелстоун-Хауз, которыми он очень гордился.

Он стоял, глядя на нее, и думал, действительно ли она сказала, что любит его, или он только вообразил, будто это услышал.

Только в одном он был до конца уверен: в том, что она необычная женщина, совсем не похожая ни на одну из тех, кого маркиз знал до встречи с нею.

Она никогда не причинила бы ему вреда.

Он был так в этом уверен, будто она была ангелом, спустившимся с небес, чтобы защитить его.

Потом маркиз сказал себе, что во всем виноват звездный свет, который смутил его разум и вселил в него какие-то чудные мысли.

Женщины есть женщины, и нет никаких логических причин полагать, будто Медина какая-то особенная.

И все же, возвращаясь в комнату, где он спал, маркиз знал, что это правда.

Перед самым рассветом маркиз услышал, как Медина ходит в соседней комнате, но он не пошел туда.

Он слышал, как она выпила отвар, а потом вернулась к кровати и снова легла.

Наутро Hyp сказал ему, что благодаря отвару она будет спать, пока не выздоровеет, и маркиз подумал, что не стоит ее тревожить.

Он пошел взглянуть на нее, только когда она снова заснула.

Глядя на ее лицо, утопающее в подушке, и волосы, почти касающиеся плеч, он вновь подумал, что был слепцом, не догадавшись сразу, что она — женщина.

Hyp сказал, что она будет в состоянии встать приблизительно через три дня.

Поэтому маркиз занялся покупкой нового дромадера и забраковал полдесятка верблюдов, прежде чем нашел подходящего.

Кроме того, он подружился с муэдзином.

Это был умный и образованный мужчина; он объяснил маркизу некоторые места в Коране, которых тот раньше не понимал, и рассказал много нового об Аравии и истории этой страны.

На третью ночь маркиз спал на крыше, a Hyp — внизу, в общей комнате.

Проснувшись на рассвете, маркиз подумал» что, если они хотят отправиться в путь, пока еще прохладно, нужно выходить сразу после завтрака.