Мара направилась к двери. Михал приветливо улыбнулся ей и попятился в коридор, давая дорогу. Когда она вышла, Родерик двинулся за ней следом, не сводя глаз с де Ланде. Выйдя за нею следом, принц захлопнул дверь и повернул ключ, торчавший в замке с наружной стороны. В коридоре была еще одна дверь, стоявшая приоткрытой, и через щель можно было видеть толстуху. Кратко кивнув в ее сторону, Родерик опустил ключ в карман.

Они пересекли коридор и спустились по шаткой лестнице. За спиной было слышно, как де Ланде кричит и молотит кулаками по запертой двери. Никто из них не оглянулся на шум. Родерик на ходу сорвал с плеч плащ и набросил его на Мару, обхватил ее за талию и ускорил шаг. Они прошли три лестничных марша и наконец оказались на улице. Воздух был прохладен и свеж, сумерки быстро сгущались, предвещая наступление ночи.

— Ты можешь идти? — спросил Родерик. — На улицах столько пешеходов, что мы решили не ехать верхом и не брать карету: это было бы слишком заметно.

— Теперь уже могу, — ответила Мара и зашагала, стараясь не отставать от мужчин, быстро удалявшихся от дома, где ее держали в плену.

— Что значит «теперь»? — с тревогой спросил Михал.

— Я была связана. Веревки оказались слишком тугими.

— И вы уговорили де Ланде их развязать? Да, смелости вам не занимать, я просто поражен. И несказанно горд за вас. А ты, Родерик?

— В высшей степени разделяю оба чувства, — ответил Родерик, всматриваясь в глубину улицы перед ними и не глядя на Мару.

Его отчуждение обидело ее. Она сделала решительный вздох и сказала:

— Я должна тебе кое-что объяснить.

— Не сейчас. Мы еще не выбрались из этой передряги, — бросил он через плечо.

— Это важно!

— Остаться в живых — вот что важно. В опасности есть своя прелесть.

Его острый слух различил то, чего за разговором не заметили Мара и Михал: отдаленный ропот большой толпы. Шум накатывался волнами, подобно морскому прибою, и становился все ближе. Они шли по узкой улице, обсаженной с двух сторон деревьями. Свет факелов и фонарей в руках демонстрантов создавал впереди толпы сияние, освещавшее фасады домов, витрины магазинов и сдающиеся внаем комнаты над ними. Только увидев светящиеся во мгле огоньки, Мара поняла, что уже спустилась ночь.

— Михал, ты смешаешься с толпой. Узнай, кто они и куда направляются.

Бывали дни, когда гвардейцы оставляли свои мундиры дома и делали вылазки в город и за город по приказу Родерика, переодевшись в цивильное платье. Очевидно, для Михала наступил один из таких дней, потому что под плащом на нем был какой-то невзрачный сюртук с жилетом и пара обычных брюк. Выслушав приказ, он сбросил плащ, отдал его Родерику и вытащил из кармана картуз. Нахлобучив картуз и сдвинув его на затылок, он сунул руки в карманы и с беззаботным видом фланирующей походкой направился вперед по улице.

Родерик мгновенно завернулся в плащ Михала, скрыв белеющий в темноте мундир, взял Мару под руку и втянул ее в глубокую тень какого-то парадного.

Толпа подходила все ближе. Над головами у демонстрантов развевались самодельные красные знамена. В толпе можно было видеть и университетских студентов, и курсантов Военной школы, но в основном она состояла из ремесленников и мастеровых, все еще одетых в кожаные фартуки и безрукавки, сжимающих в руках молотки и другие инструменты. Здесь были не только мужчины, но и женщины, настроенные весьма решительно, судя по лицам, освещенным огнем факелов. В толпе то и дело слышались крики и взрывы хохота, то и дело кто-то запевал песню, а другие подхватывали. Толпа не буйствовала и ничего не рушила на своем пути, но в голосах явственно слышался вызов. Демонстранты упорно двигались по самой середине улицы, не признавая тротуаров.

Они прошли мимо того места, где стояли Мара и Родерик. Топот их грубых башмаков по булыжнику гулко отдавался между стенами зданий. Они нагнали Михала, он перебросился шуткой с кем-то из толпы и влился в ее ряды, как щепка, которую уносит течение реки.

Когда шум толпы затих вдали, Родерик вышел на улицу, ведя с собой Мару. Но не успели они сделать и ста шагов, как от ближайшего перекрестка послышался гомон новой приближающейся толпы. На сей раз можно было явственно различить гневные выкрики и ругань. Эта группа была малочисленной, но более буйной.

— Сюда, — сказал Родерик. — В сад.

Они проскользнули вдоль решетки кованого железа, за которой виднелась покрытая неизменной парижской копотью стена здания, и вошли в калитку. В саду среди вечнозеленых кустарников высотой в человеческий рост были проложены дорожки. Мара, шедшая впереди, свернула на одну из них, остановилась и протянула руку, чтобы остановить Родерика. Впереди маячила высокая мужская фигура с занесенной вверх рукой, смутно вырисовывающаяся на фоне темного неба. Через минуту Мара судорожно перевела дух. Мужчина был в римской тоге, не шевелившейся под ветром. Это была мраморная статуя.

Они оставались на месте, пока опасность не миновала. Когда они вышли из темного сада, Родерик остановился и долго смотрел вслед удаляющейся толпе. Потом, взяв Мару за руку, он двинулся следом.

Они шли в противоположную от дома сторону.

— Что ты делаешь? — спросила Мара, задыхаясь от быстрой ходьбы.

— Я послал Михала с поручением, которое должен был выполнить сам.

— У него подходящий костюм, а у тебя — нет.

Но у нее не было желания спорить. Ей самой хотелось узнать, что происходит. Все эти вооруженные толпы, похоже, устремлялись в одном направлении — к реке. Если она все поняла правильно, они в конце концов пересекут Сену по Королевскому мосту и выйдут на площадь Согласия, то есть именно туда, где Ламартин собирался держать речь перед реформистами, но собрание было отменено королем.

Ветер усилился, стало холоднее. У Мары слезились глаза, края плаща вздувались и бились вокруг ее ног. Без фонаря они то и дело спотыкались в темноте на неровной мостовой. На ногах у Мары были мягкие лайковые туфельки, которые она носила только дома. Они не предназначались для долгой ходьбы, тем более по грубо отесанным камням. Но она не жаловалась, все еще пребывала в состоянии радостного возбуждения от того, что Родерик вырвал ее из лап де Ланде, спас, увел с грязного сырого чердака. Она была с Родериком и вдыхала чистый ночной воздух. И если над ними сгустились тучи, как еще от них избавиться, если не двигаясь быстрым шагом вперед?

Улицы близ моста были запружены народом. Атмосфера царила прямо-таки карнавальная: люди высовывались из окон, перекликаясь друг с другом, уличные торговцы продавали жареные каштаны, горячие пирожки с мясом, засахаренные фрукты и букетики фиалок, шарманщик с обезьянкой играл на углу. Но, покрывая весь этот веселый шум, раздавались выкрики: «Да здравствуют реформы!», «Долой Гизо!» и старый лозунг, доставшийся нынешней Франции от давней революции, — «Свобода, равенство и братство!»

С моста они видели толпу на площади Согласия. Факелы и фонари светились, как светлячки, отбрасывая причудливые отсветы на громадную каменную глыбу обелиска, подаренного Луи Филиппу вице-королем Египта Мохаммедом Али. На площади собралось несколько тысяч человек, их голоса напоминали отдаленный рев.

— Что они делают? — спросила Мара, когда они подошли ближе.

Она ничего не видела из-за чьих-то спин, но в воздухе клубился густой черный дым, ничего общего не имеющий с зажженными факелами.

— Ламартин пытается говорить. Слушают его немногие. Остальные сооружают костер из стульев, принесенных из Тюильри.

— Что? Но зачем?

— Наверное, хотят согреться.

Тут толпа раздалась, и она увидела справа фасад дворца Тюильри. Оттуда шли мужчины и несли над головами стулья, словно это были военные трофеи. У нее на глазах на верхнем этаже было выбито изнутри окно, и на площадь рухнул трон Луи Филиппа, встреченный оглушительными восторженными воплями. Трон тут же подхватили и поволокли к костру. Маре все происходящее показалось чудовищным кощунством: трон и дворцовые стулья уцелели в революционных бурях и вот теперь погибли в акте бессмысленного варварства.

— Франция должна сказать спасибо, что кровати и шкафы не пролезают в окна, — сухо заметила она.

Вновь послышался звон стекла со стороны одной из боковых улиц, где было много магазинов. Родерик стремительно повернулся на звук.

— Похоже, они нашли себе новое развлечение. Я увидел все, что хотел. Идем.

— А как же Михал?

— Он сам позаботится о себе.

Они пробирались через сад Тюильри, стараясь уйти подальше от грохота и звона, треска взламываемых дверей магазинов и воплей мародеров. Среди голых деревьев и подстриженных кустов все еще толпились люди, но теперь они слонялись бесцельно. Карманный вор, застигнутый с поличным, пробежал мимо них, преследуемый толпой. Тут и там, пользуясь всеобщей неразберихой, среди вечнозеленых кустов целовались парочки.

Улицы между Сеной и Лувром были темны и пустынны. Родерик шел, положив руку на рукоять пистолета, настороженно поглядывая по сторонам. Впереди и слева от них высилась громада старинного здания. Это была одна из резиденций французских королей. Справа, тихо журча, несла свои воды Сена. Здесь ветер был сильнее, и в нем чувствовалась сырость.

У Мары болело все тело, она падала с ног от усталости и пережитого волнения; теперь, когда опасность осталась позади и возбуждение угасло, она совсем пала духом. Она и не заметила, что они миновали крыло дворца и подошли к Новому мосту. Толпа выросла перед ними буквально из-под земли: поднялась из подвала разграбленного магазина. Их было немного, не больше дюжины, но они представляли собой чрезвычайно странное зрелище. Лица были раскрашены, как у североамериканских индейцев, они размахивали тесаками и ножами, вращали факелами в воздухе, испускали воинственные крики. Все были увешаны трофеями: женскими платьями, нижними юбками, панталонами.

Скрыться от них было невозможно, убежать — тем более. Они были вооружены, и любая попытка Родерика проложить себе дорогу с оружием в руках обернулась бы самоубийством, хотя он, наверное, рискнул бы, если бы был один. Он остановился, заслонив собой Мару.

И тут, в тот самый миг, когда толпа погромщиков стала надвигаться на них, ветер взметнул концы его плаща, открыв взорам белые форменные брюки с лампасами и начищенные сапоги. Мелькнули даже золотые планки и обшивка мундира.

Стремительным и точным движением, словно отработанным на маневрах, Родерик повернулся спиной к толпе и правой рукой подхватил Мару. Левой рукой он запрокинул ей подбородок. Его рот опустился и смял ее нежные полуоткрытые губы. На миг она застыла, потом ее сердце яростно забилось, в мозгу ослепительной вспышкой мелькнула догадка. Она испустила стон и обвила руками его шею, вплела пальцы в золотистые вьющиеся пряди у него на затылке.

Посыпался град непристойных шуток, их толкали, несколько мужчин, проходя мимо, остановились поглазеть. Мара и Родерик не обращали на них внимания.

— Прижмись ко мне, — прошептал Родерик.

Передвигаясь медленно, как сомнамбулы в трансе, они тронулись вперед по дорожке, ведущей под мост. Париж всегда уважал права влюбленных. Грабители дали им пройти.

В темноте под мостом Родерик остановился, прислушиваясь, вглядываясь вверх. Основная часть толпы прошла по мосту, через несколько минут к ним присоединились отставшие, выкрикивая на ходу непристойности. Потом наступила тишина.

Мара слепо повернулась к Родерику, ухватилась руками за его плащ, спрятала лицо у него на груди. Ее била дрожь, и это было похуже любой лихорадки. Его сильные теплые руки сомкнулись вокруг нее. Он молча прижимал ее к себе, словно делился с ней своей силой. В его объятиях чувствовалась забота, а не гнев.

Мара с трудом подавила рыдание и отстранилась.

— Я должна рассказать тебе, что я сделала.

— Не трудись. Кое-что я слышал, а об остальном догадался. — Он немного помолчал. — Сам не знаю, как это получилось, но я словно переселился в тебя, когда ты была там с де Ланде. Я как будто мысли твои читал.

Мать Мары обладала даром ясновидения, но она не была уверена, что получила этот дар по наследству.

— Нет, позволь мне…

— Позже, — прошептал он и прижался губами к ее губам, на этот раз с нежностью.

18.

Здесь было все, чего только можно пожелать: безопасность, тепло, укрывающая от посторонних глаз темнота. Опасность отступила — во всяком случае, на время. Они были живы и упивались этим ощущением, все их чувства были обострены, как никогда. Мара прижималась к мужчине, который ее обнимал, и внутри у нее что-то таяло. Перед ней был Родерик, принц Рутении, но сейчас это было неважно. Что он за человек, что он сделал и еще может сделать в будущем, для нее не имело значения. С нее было довольно того, что она его узнала, поверила ему. Может, им и недолго оставалось пробыть вместе, но этих кратких мгновений у них никто не отнимет.