Кэтрин отвернулась и долго смотрела на огонь, пылавший в камине.

— Я полюбила его, дядя Гил, — тихо сказала Кэтрин и в этот момент стала такой беззащитной, как маленькая девочка, которую обидели. — Я не хотела. Я знала, что не должна — я старалась изо всех сил не поддаваться этому чувству, но… — Кэтрин затеребила платье.

— А этот мужчина, цыган, он тоже тебя любит?

— Нет, — покачала головой Кэтрин и, сделав над собой усилие, подняла глаза на дядю. — Но он в этом не виноват. Вначале я злилась. Я думала, что он меня просто использовал. Теперь я понимаю, что по-своему я была ему дорога. И он был честен со мной с самого начала.

— Он сказал, что не любит тебя? — Гил еле сдержался, чтобы не сказать, что он думает об этом негодяе Домини.

— Нет. Но я знаю, что он поклялся не жениться. И даже если бы он хотел жениться, ничего бы у нас не вышло. Я должна жить как графиня, а не как цыганка.

— Вот сейчас узнаю свою девочку, — с гордостью сказал Гил, обняв Кэтрин за плечи. — У тебя всегда была голова на плечах.

— Боюсь, дядя Гил, что один раз я все же потеряла голову.

Щеки Кэтрин вспыхнули, и Гил мысленно застонал.

С самого начала ее рассказа он понимал, что она не могла остаться нетронутой, но все же…

— Ты хочешь сказать, что этот цыган лишил тебя невинности?

Он из-под земли достанет этого ублюдка и убьет как собаку!

— Не совсем так. Скорее я сама отдала ему себя.

С удивлением Гил заметил, что Кэтрин не сожалеет о случившемся. Он вздохнул.

— Ты не первая девушка, ступившая на тернистый путь. Что бы ни случилось, все в прошлом. У нас прочное положение и много денег. Что-нибудь да придумаем.

Кэтрин кивнула. Она давно уже все обдумала и пришла к выводу, что ей удастся вернуть доброе имя. Но сейчас, когда все осталось позади, она чувствовала смертельную усталость.

— Давай продолжим разговор за ужином, — предложила Кэтрин. — Знаю, что слуги сразу начнут сплетничать, но, я думаю, мы сможем удержать их от сплетен хотя бы на какое-то время.

— Не волнуйся, Кэтрин. Слуг я возьму на себя, — решительно заявил дядя. — А пока, я думаю, тебе надо отдохнуть. Твоя спальня осталась такой же, как была. Я ничего не менял там.

Кэтрин радостно улыбнулась. С тех пор, как умер отец, она большую часть времени проводила в Лэвенхэм-Холле. Здесь находились и ее наряды, так что, благодаря чувствительности дяди, ей было во что переодеться.

— Я думаю, мне будет гораздо легче после отдыха.

— Конечно. И постарайся не думать о плохом. Как-нибудь все уладится.

Кэтрин кивнула. Разве не те же самые слова говорил ей Доминик? Все эти дни она ловила себя па том, что думает о Доминике, и только о нем. Где он? Что делает? Тоскует ли о ней? Или нашел другую подружку?

— Я так рада, что вернулась домой, дядя Гил, — проговорила Кэтрин, целуя старика в щеку.

Гил откашлялся и охрипшим голосом ответил:

— А уж как я рад…

Кэтрин медленно встала. Стараясь не обращать внимания на обескураженные взгляды слуг, она пошла к себе в спальню.


Но и во сне Кэтрин не было покоя. Образ Доминика тревожил ее. Она убегала от него, в глубине души надеясь, что он ее найдет. Она чувствовала, что сердце ее разрывается от одной мысли о расставании, но что-то заставляло ее прятаться от него. Она слышала, как он зовет ее, молит не исчезать. Потом вдруг раздался дерзкий насмешливый смех Яны.

И вот он снова с ней, обнимает ее, прижимает к себе, целует, его чудные смуглые руки ласкают ей грудь. По телу разливается тепло.

— Доминик, — шепчет она, прижимаясь к нему.

— Не покидай меня, — говорит он тихо, и она понимает, что на этот раз не сможет уйти.

Но что это? В комнате чужой! Кэтрин вскакивает с кушетки. Сердце ее бешено колотится, не сразу она осознает, где находится.

К действительности ее вернул испуганный шепот служанки:

— Простите, мадам, вы просили разбудить вас не позже семи. — Гэбби виновато смотрела на нее.

Кэтрин улыбнулась. Тепло от недавних объятий Доминика ушло, сердце забилось ровнее, но в душе была пустота. Один Всевышний знает, как она истосковалась по своему цыгану.

— Спасибо, Гэбби.

— Можно наполнить ванну?

— Будь добра. Теперь я буду относиться к этой роскоши так, как она того заслуживает, — с благоговением.

Кэтрин нежилась в теплой воде, пока она не остыла, затем вышла из ванны. Гэбби накинула на хозяйку свежее полотенце. Порывшись в шкафу, Кэтрин остановила выбор на бледно-голубом шелковом платье, с чуть присобранными у плеч рукавами и изящной вышивкой жемчугом на подоле.

Гэбби причесала Кэтрин, собрав волосы в упругий пучок на затылке. В сопровождении служанки Кэтрин спустилась в гостиную. Дядя подал бокал вина.

В своем строгом темно-синем сюртуке с высоким стоячим воротничком, жилете в бордовую полоску и бледно-серых брюках он выглядел моложе, чем днем.

— Ты чудесно выглядишь, дорогая.

Гил усадил Кэтрин на диван из вишневого дерева рядом с облицованным мрамором камином.

Кэтрин заерзала. Привыкшая к свободному цыганскому платью, в этом наряде девушка чувствовала себя неуютно.

— Спасибо, дядя, — сказала Кэтрин. С одной стороны, приятно снова быть нарядно одетой, но с другой… трудно объяснить… но после цыганской одежды немного неловко чувствуешь себя в приличном платье.

Гил сел в кресло-качалку напротив камина.

— В жизни все, как и медаль, имеет свою лицевую и обратную сторону. Цыгане обладают самой большой свободой, и в то же время именно эта свобода ограничивает их возможности. Наше общество весьма несовершенно, по благодаря своей жесткой структуре, оно помогает каждому из нас найти свое место в жизни и многого добиться.

— Теперь я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, — улыбнулась Кэтрин и, глотнув вина, добавила: — Вот мы и подошли вплотную к самому неприятному.

— Да, — вздохнул Гил. — Ты, пусть и не по своей вине, оказалась далеко за пределами того, что в наших кругах принято считать допустимым.

— Я много об этом думала, дядя. Хочешь послушать мой план?

— Очень хочу, тем более что мне в голову ничего не приходит.

Кэтрин подалась вперед. Без совета дяди Гила ей пришлось бы тяжело. Он хорошо знает свет и сразу найдет просчеты в ее плане.

— Пока еще рано говорить о деталях, но в целом все будет выглядеть так: леди Кэтрин и ее кузен Эдмунд страшно ссорятся вечером накануне исчезновения девушки. Чтобы досадить брату, Кэтрин, никому ни слова не говоря, скрывается в уединенный домик в своем поместье в Девоне. Она и понятия не имела о трупе девушки, найденном в Темзе, поэтому и предположить не могла, что ее сочтут умершей. Она хотела всего лишь проучить брата, но сейчас искренне сожалеет обо всех неприятностях, которые принесло ее внезапное исчезновение. — Кэтрин вопросительно взглянула на дядю. — Но нам, конечно же, понадобится помощь Эдмунда и Амелии. Они должны нам подыграть.

— Думаю, они согласятся, — ответил Гил в задумчивости. — Эдмунд так казнился из-за всего. Считает себя виноватым, понимаешь.

— Неужели? Мне кажется, узнав, что я вернулась, он расстроится еще сильнее.

Гил посмотрел на племянницу и увидел, что она не слишком верит в искренность Эдмунда.

— Я понимаю, что у него есть серьезные причины, но неужели ты способна поверить, что он…

— Я только хочу сказать, что его скорбь несколько просветлили обретенный титул Арундейлов и немалое состояние.

— Ублюдок! — выругался дядя, вставая. — Как он смел!

Кэтрин тоже встала.

— Кузен Эдмунд был мне как родной брат. Мы с детства росли вместе. Я не обвиняю его ни в чем, по крайней мере, пока не обвиняю.

Герцог хлебнул вина из хрустального бокала и заходил по комнате.

— Я не мог не учитывать такую возможность, — заговорил он, — да и остальные тоже. Но он так искренне переживал, что никто не смел и предположить такое. Ты знаешь, на похоронах на Эдмунда было страшно смотреть.

— Похоронах?

Герцог усмехнулся:

— Весьма пышных, как и положено для графини, Эдмунду пришлось потратиться. Твоя смерть влетела ему в копеечку.

— Ты хочешь сказать, что они стоили мне состояния?

Гил усмехнулся:

— Пожалуй, что так.

Кэтрин села. Глотнув вина, она спросила:

— Хорошо, если Эдмунд ни при чем, но тогда — кто?

— Есть люди, для которых подобное — просто развлечение, — возразил Гил, — хотя мы с Эдмундом не исключали возможность того, что ты угодила в беду из-за того, что входишь в Общество, как там его… дружбы.

— Общество помощи бедным? Но какое оно имеет отношение ко всему этому?

— Эти объединения становятся все более непопулярными. В последнее время они находились под сильным огнем критики.

Кэтрин знала, как сейчас говорят: учить детей босяков — значит вести страну к революции. После того, что случилось во Франции, в Англии очень боялись, что чернь может взбунтоваться.

— Но я мало кого знаю из этого общества. Да и вообще, как из такой глуши, как Девон, могли просочиться слухи, да еще настолько угрожающие, что могли стоить мне жизни?

— Твой отец не делал секрета из своей деятельности. Он не раз подвергался порицанию со стороны высшего общества, а многие из его противников были настроены весьма радикально.

— Ну что же, тогда это действительно может быть причиной.

— Я именно так и думал. Я нанял людей для расследования. Пока еще ничего не удалось установить, но я надеюсь, что сейчас нам будет проще найти преступника.

— Спасибо, дядя. Мне бы хотелось поскорее покончить со всем этим, Кстати, когда, по-твоему, я могла бы приступить к осуществлению своего плана?

— : А сама ты когда хочешь сообщить о своем возвращении Эдмунду?

— Сомневаюсь, что он обрадуется лишению герцогства и состояния. Я бы хотела, чтобы ты, дядя, сам поговорил с ним,

— Можешь на меня рассчитывать, дорогая. — Гил встал. Кэтрин тоже встала и взяла Гила под руку. — Ты можешь также не сомневаться в том, что Совет Посвященных в Девоне, к которому принадлежал твой покойный отец и принадлежу я, окажет тебе самую горячую поддержку.

— Так, значит, ты считаешь, что все получится?

Гил повел Кэтрин в столовую, усадил на стул из орехового дерева с высокой резной спинкой. Сам сел во главе стола. Позолоченные канделябры тускло блестели на фоне белоснежной с золотыми ободками фарфоровой посуды. Белые розы в хрустальных вазах источали изысканный аромат.

— Твой план — лучшее из того, что можно придумать, но своим «вздорным» поведением ты настроишь против себя многих.

— Я знаю.

— Мы попробуем заручиться поддержкой нескольких влиятельных семейств, — задумчиво протянул Гил. — Соммерсет у меня в долгу за то, что я помог его старшему сыну, и Мэйфилд тоже… Хорнбакл, конечно, тоже будет на нашей стороне; Щези — весьма вероятно, хотя это человек ненадежный. Мы убедим женщин, что ты умираешь от раскаяния и очень переживаешь из-за своей безрассудности, терзаешься, что заставила нас с Эдмундом страдать, и, учитывая мягкосердечие и доброту вышеупомянутых семейств, ты, вероятно, можешь рассчитывать на то, что к тебе отнесутся как к пострадавшей стороне. Думаю, мы добьемся своего.

Кэтрин перевела дух. Однако, даже если положение в обществе удастся сохранить, остается еще одно — подходящая партия. Теперь нужно искать того, для кого не имеет значения, девственница ли невеста или нет.

Так каким он будет, ее будущий супруг?

При мысли о том, что придется за кого-то выходить замуж, у Кэтрин защемило сердце. Она подумала о Доминике. Где он? Уехал в Англию или нет? Или решил остаться во Франции?

— С тобой все в порядке, дорогая?

Гил смотрел на нее с удивлением, и Кэтрин поняла, что говорит вслух.

— Прости, дядя. Я, кажется, еще не совсем успокоилась.

— Ничего, дитя мое, я понимаю.

«Хорошо, что хоть кто-нибудь способен меня понять», — вздохнула про себя Кэтрин. В который раз она приказывала себе отбросить всякие мысли о Доминике. Если дядя и понимал, что с ней происходит, то самой Кэтрин было до этого еще очень далеко.

Глава 13

Доминик Эджемонт шел по залам Грэвенвольда к спальне хозяина замка.

Вторую неделю он жил в отцовском поместье, после того как, покинув Марсель на испанском судне, следовавшем через Марокко, прибыл в Англию. По дороге домой он на день остановился в Лондоне. Там нанял сыщика с Боу-стрит, который обещал ему собрать сведения о его рыжеволосой Кэтрин.

Доминик даже не знал ее фамилии. Он совершенно точно мог сказать, где находится та ямочка у нее под коленкой, от прикосновения к которой она готова была стонать. Из сотни оттенков он мог бы безошибочно указать тот, что соответствовал абрикосовому оттенку ее сосков, легко узнал бы ее походку. Но имя! Он не мог даже поручиться, что то, которым он называл ее, не вымышленное.

Почему, почему он не пытался разузнать о ней побольше? Доминик казнил себя за эту оплошность. Впрочем, когда он был среди цыган, он тоже становился цыганом до кончиков ушей. Цыганом, которому нет дела до имени.