— Ага. С маслом и колбасой.

— Чего так? Наталья ж тебя до хозяйства не допускает? — Этот факт был предметом многих шуток и большой зависти сослуживцев-мужчин.

— Да вот, понимаешь… Обстоятельства изменились.

Антопель вопросительно поднял брови.

— У нас прибавление ожидается.

— Да ты что? — С предсказуемой расстановочкой и деланным изумлением.

Антон кивнул и развел руками: мол, все под богом ходим — невольно подражая тем, с кем аналогичная история случалась раньше. Сам от себя не ожидал. Обычно он по серьезным поводам с народом не заигрывал.

— Слушай, надо отметить! Зайдем в кафе?

Антон замялся.

— Ладно тебе! Задержишься на двадцать минут, всего делов! Потерпит твоя Натаха. Пользуйся, пока можно, потом так припашут, что ни вздохнуть, ни… ну, ты в курсе. — Все знали, что Антон не любит бранных слов и пошлости.

Будущий отец неохотно согласился и полчаса спустя с удивлением обнаружил, что занят ровно тем, что еще недавно осуждал. Он сидел за столиком с кружкой пива, трепался с приятелем… и его впервые за долгое время отпустили тревоги.

Они обсудили экономику, политику, футбол. Возникла пауза, и Антон уже собирался предложить отправиться за продуктами, когда Антопель спросил:

— Теперь-то поженитесь наконец?

Антон ответил тем, что называют «громким молчанием».

— Не хочешь, не отвечай, я так, — засуетился собеседник. — Оно и не обязательно. Извини, если…

— Нет, ничего, — успокоил Антон. — Все нормально. Поженимся конечно. Только мне сначала развестись надо.

— А-а, ну да…. — Антопель не знал, что сказать, но глаза его зажглись любопытством. Он помялся, поерзал, и все же закинул удочку: — Моя, кстати, интересовалась, не слышно ли чего о твоей Клеопатре. Вы общаетесь?

— Нет. — Антон не рискнул продолжать, боялся не совладать с голосом. Он не ожидал, что так бурно отреагирует: под ним как будто провалилось дно лифта.

— Даже не знаешь, где она?

— Нет.

— Жалко, что у вас не сложилось. Уж такая она у тебя была… — с аппетитом начал Антопель и опомнился: — Нет, Наталья тоже супер и… я тебе один вещь скажу, только не обижайся… как жена она тебе лучше подходит. Хозяйственная, спокойная… — Он заметил испарину на лбу Антона. — Ну, неважно… не мое дело. Извини.

— Ерунда, — махнул рукой Антон, плохо изображая равнодушие, и вдруг с откровенной грустью добавил: — И вообще ты, наверно, прав.

— Еще бы! — радостно подхватил Антопель: слава тебе господи, обошлось. Не обиделся. — Я, между прочим, знаю, что говорю. На собственной шкуре испытал. Была у меня одна, еще до Олеськи… вроде Лео твоей: яркая-жаркая… секс обалденный… с ума по ней сходил, жениться хотел… ревновал — страх! Вместе не жили, хоть я предлагал, но она все тянула: подождем, подождем. Так, веришь, минуты покоя не знал! Что она, с кем? Проверял по телефону, на квартиру заваливался неожиданно… А когда отставку получил — нашла, гадина, другого, — чуть не сдох. Но, видишь, прав оказался: значит, крутила хвостом! Иначе откуда тот хрен взялся? С Олеськой иначе… тихо-спокойно, волноваться не за что…

— Почему? — удивился слегка захмелевший Антон. — Она же такая симпатичная?

— Да, красивая, но по-другому, вроде твоей Натальи — тихая, домашняя. У таких в голове своя программа: гнездо вить. А всякие… Клеопатры, они… опасные… с ними не то что гнезда не совьешь, а так о землю хряснешься, костей не собрать!

Антопель остекленевшими глазами уставился в пространство и ощутимо затосковал. Антон слушал с интересом. Он, естественно, считал свою историю уникальной и не думал, что подобное происходит и с другими. Алкоголь развязал ему язык, и он спросил:

— А у тебя это совсем прошло? Ну, к той… опасной?

— Да, да, — закивал Антопель. — Совершенно!

Но по его тону не слишком проницательный Антон догадался, что все не совсем так — а может, и совсем не так.

М-да. Печально.

Но вслух он сказал:

— Значит, оно и правильно. К лучшему.

Антопель, как заведенный, продолжал кивать. И вдруг встрепенулся:

— Слушай! Можно спрошу?….

— Валяй.

— А если б твоя Лео сейчас приехала, ты бы…

— Что?

— Смог от нее отказаться? — Выпалив это, Антопель скорчил испуганно-виноватую физиономию: только не убивайте.

Антон и не стал убивать. Он помолчал, справляясь с эмоциями, и спокойно, размеренно ответил:

— К счастью, вопрос риторический. Этого не произойдет. Исключено.

— Ну и отлично! — с облегчением выдохнул Антопель. Разговор получался дурацкий, бабий. Все пиво, подлое, виновато. — Слыш, а не пора сворачиваться? Дома-то заждались.

— Пора, — отозвался Антон.

Они в дружеском молчании прошлись по магазину, купили что нужно, попрощались на выходе и разошлись в разные стороны.

Наташа, услышав: «Засиделся за пивом», посмотрела взыскующе, и Антон в странном прозрении понял, что этой сцене предстоит не раз повториться. Он глупо, виновато улыбался, парадоксально радуясь тому, что за ним в кои-то веки есть грешок, и думал, что ему позарез, непременно, обязательно необходимо повидаться с Лео. Чтобы окончательно все понять и все для себя решить.

Благо есть повод: развод.

А для Наташи ничего не изменится. Точно.

Глава 2

Иван недолго ломал голову над вопросом, почему его уволили. Ясно как божий день: Главный прознал про их с Мурашовым левые заработки. И уж тем более ясно, от кого. Иван был не настолько наивен, чтобы после визита Лео не ждать неприятностей; при ее-то чудесном характере? Дождался. Что же, он не маленький, с самого начала знал, в какую игру ввязывается. Кстати, из-за нее же, предательницы Лео; очень хотелось денег на новую жизнь. Точнее, хотелось новой жизни, а на нее требовались деньги. Эх, подсмотреть бы тогда где-нибудь в волшебном блюдечке, чем все обернется! Он бы, конечно, действовал иначе, но, увы, фарш невозможно провернуть назад…

По тем временам ситуация виделась совсем в другом свете.

Он как сейчас помнил их с Лео разговоры, ведь прежде чем подкатить с «пикантным» предложением к Мурашову, Иван обсуждал это с ней, и не раз. В принципе, хотел, чтобы отсоветовала. Но Лео, наоборот, убеждала: никакое тут не преступление, не воровство.

— Ваш Главный на вас давно миллиардером стал, причем не рублевым, — возмущалась. — Собственную старость обеспечить не забыл. А у тебя, случись чего, подкожных запасов ноль. Ты, между прочим, сидишь на его должности и задницу его от государства прикрываешь, работаешь за него — он, блин, небось, и не помнит, как это делается, знай себе купоны стрижет! Но тебе проценты почему-то выдаются как большой подарок. От щедрот.

— Ну, монастырь-то его, — примирительно улыбался Иван. — Соответственно и устав тоже.

— Пусть засунет свой устав в одно место, — отмахивалась Лео. — Я тебя не прошу общие порядки менять. Ты о себе позаботься, и хватит. И уж обо мне, кстати. А то на что кушать будем? Ты ж свою тунеядку по гроб жизни содержать вознамерился!

— Она моя жена, мать моего ребенка. — Здесь Иван был неколебим, и это до чертиков бесило Лео. Про «мать» она слышать спокойно не могла; обязательно передразнивала противным голосом: «Перемать переребенка».

— И вообще: жена! Бывшая, не забыл? Вы разошлись! И про ребенка молчи: не ребенок, а лоб здоровущий, самому сто лет работать пора!

— Закончит институт и будет работать, — в сотый раз отвечал Иван, втайне изумляясь: откуда у него эти мерзкие, долдонистые интонации? — Но учти, помогать им я буду всегда. Предупреждаю заранее.

— Даже если они сами зарабатывать начнут? Даже если Тата снова замуж выйдет? — вопила Лео.

— Что это меняет? — холодно вопрошал Иван. Он тщательно скрывал, что мысль о новом Татином замужестве для него точно нож вострый: как это, его семья, и вдруг перестанет в нем нуждаться? Считать семьей Лео он так и не научился. — В жизни всегда много проблем. В любом случае можно дарить подарки. Что я, не имею права? Хотя бы сыну.

— Повезло лоботрясу, — ворчала Лео, но и это использовала как аргумент: — Но тогда по-любому нужен дополнительный доход. Чтобы и нам с тобой при всех делах с голоду не подохнуть.

Иван неохотно кивал, чесал в затылке. А потом решился — была не была! — и поговорил с Мурашовым, благо, знали они друг друга давно и тесно сработались с тех пор как Иван директорствовал.

После разговора он вздохнул с облегчением: зря боялся. Мурашов не только не осудил его, но признался, что сам уже некоторое время подумывает о чем-то подобном. Дело к пенсии, накоплений шиш, а начальство давно при виллах в Италии.

План они разработали следующий: при оформлении заказов на программистские работы для своей организации Мурашов часть этих работ проводит по фиктивному договору через третью фирму, принадлежащую университетскому сокурснику Ивана — чьим согласием Иван заранее заручился. Фактически же данные работы в рамках общей задачи выполняют программисты Ивана, и тогда деньги, выделенные конторой Мурашова под якобы самостоятельный проект, Мурашов, Иван и его сокурсник смогут по-братски распиливать на троих.

Так и повелось. Схема работала; ни у кого из вышестоящих не возникало никаких вопросов. Лишь однажды Иван, договариваясь с Главным об увеличении процентных выплат для своего «подельщика» — на чем реально настаивал мурашовский директор, — почувствовал, что у Главного зародились подозрения: не сговор ли у них с Мурашовым. Пару месяцев он боялся, что Главный, пытаясь разоблачить мнимое мошенничество, раскроет истинное, но этого не случилось, и Иван успокоился — настолько, что, выражаясь его собственными словами, скоррумпировал еще троих клиентов. Человек жаден, аппетиты растут… Жаль, не успел он разлакомиться, как кормушка, спасибо Лео, с грохотом накрылась медным тазом.

Ему донесли, что его бывшая подруга захаживает на работу к Протопопову. Иван про себя иронично хмыкнул: «И почему я не удивляюсь?». После пропажи ежедневника — и его внезапной реинкарнации в совершенно неудобоваримом месте, — только идиот не догадался бы, чьих это рук дело. Ничего инкриминирующего среди записей не было, но в изобретательности и коварстве Лео сомневаться не приходилось, оставалось лишь гадать, какую форму примет месть.

Что ж, снимаем шляпу — мучиться в неведении почти не пришлось. Ладно, бог ей судья. А на Протопопова злиться и вовсе грех: это ж как человек терзался завистью и ревностью! И Тата здесь не при чем, разве что слегка, довеском. Нет, тут амбиции, гордыня, желание непременно показать: царь горы — я! Если кто не в курсе. Но почему Протопопов видит в нем соперника? Загадка. Работы на фирме невпроворот, всем бы хватило. Впрочем, с больного человека какой спрос. Надо надеяться, теперь успокоится — при условии, что еще хоть на что-то годен.

Себе Иван цену знал и не сомневался: с работой все утрясется. Его уже пригласили в несколько хороших мест, но он пока размышлял и главным образом вот над чем: не открыть ли собственное дело? Идея и раньше мелькала, а тут вроде сам бог велел, да и возраст… если не сейчас, поздно будет. Возможно, удастся переманить часть клиентов, предложив условия повыгодней… Смешно, что как раз насчет Мурашова он не уверен. Согласится ли тот работать с ним дальше, при его-то заморочках? В особенности по поводу землячества с Протопоповым: от корней, видите ли, нельзя отрываться. И еще любимая фишка: «Если б не тот договор с вашей фирмой, у меня в Москве вообще ничего бы не вышло».

Бредятина.

«Он ведь нашу контору талисманом своего успеха считает», — подумал Иван и тут же поправился: — «Больше уже не нашу, не мою… Но неважно, тоже мне талисман… К несчастью, рассудок перед верой бессилен. Хотя… За последние годы Мурашова и со мной многое связало, попробовать стоит. Вдруг получится? Утру нос Главному: из всех сибирских контактов мурашовская организация самая солидная».

Не унывай, подбодрил себя Иван. Выплывем.

И Туська уже приехала… В смысле личной жизни Иван придавал своему увольнению глубоко мистическое значение. Он понимал, что идет по стопам суеверного Мурашова, но все-таки, если от печки — что привело к разрыву с Татой? Его работа. Если б не она, он не познакомился бы с Лео, верно? Ну вот. А теперь Лео и контора в прошлом, можно переписывать судьбу с чистого листа. Авось Тата снизойдет подумать о восстановлении семьи, и тут неприятности окажутся ему на руку. «Она его за муки полюбила» и т. д. С Майком у нее не получилось, что ей терять? Америку? Да пусть катается туда сколько хочет или сколько издательские дела потребуют, он камнем под ноги бросаться не собирается.

Иван так ясно видел их будущее, правильное, разумное, счастливое, что ему не терпелось поскорей усадить перед собой Тату и все-все обстоятельно ей расписать.