Сильные руки Санберна скользнули вверх по телу Лидии и обхватили ее под мышками. Виконт прижал ее спиной к книжному шкафу, склонился над ней, так что на мгновение сверкнули его серебристые глаза, и страстно впился ртом в ее губы. Этот поцелуй получился более грубым, сильным, но и более приятным. Она уже не думала о том, что может его шокировать. Вкус мужской плоти воспламенил ее кровь. Пальцы Лидии цепко впились в плечи виконта, притягивая его к себе с такой силой, что мужской торс до боли вдавился в ее грудь. Пальцы Санберна уже сжимали ее руку до синяков, но боль казалась только приятной. «Сильнее, сильнее, еще сильнее», — неслышно повторяла Лидия, скользя руками вверх, захватывая пряди его волос и дергая их до боли. Поцелуй виконта был по-прежнему страстным и сладким. Жаркий, влажный, ненасытный поцелуй… Не выдержав, Лидия отвернула голову в сторону. Но вкус волшебного поцелуя остался на ее губах.

— Прекратите, — нашла в себе силы произнести она. Санберн выпрямился. Из рассеченной губы сочилась кровь. Когда же Лидия дрожащей рукой провела себе по рту, она увидела кровь на своей ладони. Боже милостивый! От вида крови ее возбуждение стало затихать и рассудок вернулся на свое место. Какой ужас! Они покалечили друг друга, словно безумные дикари!

Лидия подняла глаза. Теперь она рассматривала виконта через пелену просыпающегося здравого смысла. Перед ней было чье-то совсем чужое лицо. Лидия осознала, что для нее гораздо важнее сохранить уважение к самой себе, чем из чистого любопытства искать сомнительных радостей от поцелуев с этим развращенным субъектом. Она стала отодвигаться от Санберна, задевая спиной кожаные переплеты книжных томов. Когда же Лидия оказалась достаточно далеко от виконта, она отважилась на трезвую оценку случившегося:

— Надеюсь, вы получили удовольствие от этого развлечения.

Сердце девушки все еще сильно колотилось в груди. Санберн тоже возбужденно дышал. Помедлив, он откашлялся и подыскал ответ.

— Не думаю, что оно было односторонним.

Но теперь Лидия уже могла разговаривать с ним на равных и спокойно заметила на это:

— Разумеется, не одна же я умею хорошо играть свою роль!

Губы виконта сложились в улыбку, скорее недоверчивую, чем дружелюбную.

— Уж не хотите ли вы меня назвать распутником, мисс Бойс?

— Больше подойдет «грубияном».

Глаза Санберна изучающе сузились.

— Подумав хорошенько, я могу представить себе лишь один мотив, как-то согласующийся с поведением, которое вам угодно было счесть грубым. Мой отец убежден, что вы недотрога. Поэтому мне было бы очень приятно опровергнуть его мнение, даже если знать об этом он не будет.

Лидия ощутила во рту кислый вкус.

— Значит, это просто очередной эпизод в ваших амурных похождениях? Воистину, чувство стыда вам неведомо.

— Зато я честен, — спокойно заметил Санберн. Лидия неожиданно поняла, что виконт не шутит. Каковы бы ни были его мотивы, этот человек переживал их взаимное чувственное возбуждение столь же сильно, как и она.

Это открытие потрясло Лидию. Но ведь Санберн, насколько ей известно, обручен.

Лидию пронзил укол боли — или унижения? Миссис Чаддерли — одна из красивейших женщин во всей Англии. Какой же он мерзавец!

— Вашей невесте все это вряд ли понравилось бы. Санберн удивленно поморщился:

— Моей… вы это про Элизабет?

Господи, да неужели у него несколько невест, ждущих его благосклонности?

— Все наоборот, моя дорогая. Думаю, ее наше маленькое приключение скорее позабавило бы.

Вот они, нравы этих богачей. Тем не менее из-за огромного потрясения от произошедшего в библиотеке Лидия никак не могла вызвать в себе чувство презрения.

— Для меня такое выглядит противоестественным, и я не могу не осуждать ваше поведение.

— Здесь нечего осуждать, — пожал плечами виконт. — Во всяком случае, мы с ней не обручены. Это лишь слухи, которые она считает для себя полезными. Они остужают пыл охотников за богатым приданым.

— Ха-ха! — Неужели он считает ее настолько легковерной? — Действительно, удобное объяснение. Для вас.

— Но я говорю абсолютно искренне. Можете сами убедиться в этом.

«С какой соблазняющей улыбочкой сказано!» — подумала Лидия.

И ведь он сможет снова убедить ее. Лидия не понимала, как Санберну удается подчинять ее своей власти. Так или иначе, кажется, каждая клеточка ее тела жаждала увлекательного приключения, пусть даже недолгого. Она сложила руки на груди, вспоминая, как хорошо и уверенно чувствовала себя после принятого решения не иметь больше никаких дел с мужчинами. Нервное возбуждение, щекочущая дрожь в области живота — признак жалкой неуверенности — все эти непривычные ощущения совершенно вывели Лидию из равновесия. Но именно сейчас ей ни в коем случае нельзя было поддаваться на соблазны. Однако, вне всякого сомнения, справиться с ними ей может помочь лишь трезвое понимание того, как вся история выглядит со стороны виконта. Санберну доставляет удовольствие знать, что он сумел довести ее до возбуждения, видеть, как здравомыслящая женщина, вопреки своим принципам, поддается его ласкам, пьянея от счастья. Потом он сможет вдоволь хохотать со своими приятелями, вспоминая этот любовный эпизод. «Конечно, не бесстрастный „синий чулок“, — станет говорить он, — скорее, просто безнадежная для любовных дел дама».

Лидия похолодела. Нет, она не настолько глупа, чтобы повторять собственные ошибки. И не станет средством развлечения для развращенного ловеласа. Она решительно направилась к двери.

— Не приближайтесь больше ко мне, — бросила Лидия через плечо, запоздало понимая, что в этот раз, как и в прошлый, она сама пришла к Санберну.

Слава Богу, виконт ничего не ответил. Только когда Лидия уже была на пороге, он окликнул ее насмешливым певучим голосом, напоминавшим голос капризного ребенка:

— Ну, мисс Бойс, подарите мне хотя бы один танец.

— Я не танцую, — жестко ответила она и захлопнула за собой дверь, даже не взглянув на его прощальную улыбку.

Глава 7

Этот месяц был плох уже потому, что Джеймсу пришлось два раза навещать отца. Когда он входил в его дом, все тело протестовало: неприятная сухость в горле, мышечное напряжение в плечах. Казалось, он спустился в мрачное подземелье. Застоявшийся сырой воздух — на десять градусов холоднее, чем на улице. От сильного запаха орхидей и лимонной мастики у Джеймса кружилась голова, пока он шел к библиотеке.

Дверь была открыта. Виконт немного помедлил, пока глаза привыкали к полутемной комнате. Но тут раздался голос отца, мрачный и ядовитый, словно табачный дым.

— Так поздно? Какая неожиданность.

Морленд сидел в небольшом кресле, рядом с низеньким столиком возле камина. Он не встал при появлении Джеймса, но зато поднялся другой человек, сидевший рядом с графом. Темные, коротко постриженные волосы, чисто выбритый подбородок, прямая осанка. Военное прошлое? Губы Джеймса скривила презрительная улыбка. Вот уж действительно, для наведения порядка в этом сумасшедшем доме не помешала бы пара солдат.

— Это мистер Денбери, — промолвил отец. К его креслу была прислонена трость — такого Джеймс еще не видел. Несомненно, старый негодяй из гордости не появлялся с тростью на людях. — Служащий из Кенхерста.

— Как поживаете? — протянул руку Денбери для приветствия. Пальцы были вялые и влажные, рукопожатие — безвольное.

— Терпимо, — ответил Джеймс, и они сели в кресла. — А что, Дуайер не мог сам приехать?

Денбери поежился:

— Нет, сэр. В данный момент он не совсем здоров.

— Хорошо. — Бедный малый, наверно, сейчас отлеживается где-то, свернувшись в клубочек, и дрожит.

— Какая неловкость! Уж на этот раз я бы обошелся с ним поделикатнее. Не забудьте сказать ему об этом.

— Санберн, — предостерегающе прервал его отец. Граф еще сильнее похудел и выглядел совсем неважно. Высокие скулы заметнее подчеркивали впалые щеки на его лице. Глубоко посаженные глаза, яркие и необычайно голубые, как у Стеллы, совсем ввалились. Да, с каждым днем он выглядел все хуже. Джеймсу оставалось лишь надеяться, что старик не доживет до такого вида, когда дети станут пугаться его.

Зевнув, Санберн протянул руку к графину с портвейном.

— Денбери! Вы производите впечатление человека, привыкшего к строгому порядку и дисциплине.

Его собеседник еще сильнее выпрямился.

— Да, сэр. У вас наметанный глаз. — Морленд недовольно фыркнул, и Денбери на мгновение помедлил, но продолжил: — Я служил в сорок третьем полку в Бирме.

— Так вы из пехоты? — Джеймс открыл крышку графина и поднес его к носу, принюхиваясь. — Замечательно. Теперь понятно, почему нам подали этот второсортный портвейн.

Морленд негодующе ударил тростью об пол.

— Черт возьми! Да это же урожай сорок шестого года, болван ты этакий!

— Ха, это тебе дворецкий сказал? Он тебя надул. Я всегда подозревал, что этот тип водит тебя за нос. — Повернувшись к Денбери, Джеймс продолжил: — Должно быть, вам пришлось нелегко. Я имею в виду переезд из тропического климата в Гемпшир.

Денбери откашлялся.

— Нет, сэр. Не могу сказать, что я об этом пожалел. Вне всякого сомнения, мирная жизнь предпочтительнее.

— О да. Конечно, в сумасшедшем доме все так мирно и спокойно.

Морленд раздраженно проворчал:

— Хватит светской болтовни. Перейдем к делу. Денбери вручил графу и виконту по стопке бумаг. На верхнем листе было четко отпечатано имя Стеллы. — Это квартальный отчет про леди Боуленд.

Надо же! Словно Стелла какой-то актив, об успешном развитии которого нужно готовить схемы и расчеты для обсуждения акционерами. Джеймс с нарастающим отвращением перелистал страницы. Что она ела на завтрак, по дням. Как долго спала в каждую из ночей. Ее отношение к вечернему обслуживанию. Уровень проявленного интереса к развивающим текстам. «17 марта. Леди Б. отказалась взять экземпляр „Опыта благочестия“. Бросила в голову санитара сборник „Рассказы для инвалидов“».

— Что это? Лекарство от скуки? Господа да я сам сойду с ума, если меня заставить читать Ханну Мор!

Денбери с изумлением посмотрел на виконта:

— Прошу прощения, сэр, но Кенхерст — это не место для развлечений. Наша обязанность там состоит в полном восстановлении у пациентов морали и добродетели.

Мораль и добродетель. Боже милостивый, если бы можно было изгнать из английского языка всего два слова, то он выбрал бы именно эти.

— Разумеется. Как раз в этом вечно были проблемы у моей сестры. А то, что Боуленд едва не убил ее, вас совершенно не интересует. Ведь вся проблема в недостаточной морали моей сестры.

Морленд вновь ударил тростью по полу.

— Джеймс, твоего присутствия при этом разговоре совсем не требовалось. Веди себя прилично, а не то я велю вышвырнуть тебя вон!

— Но ведь это так интересно, — с вызовом ответил Джеймс. — Тебе не кажется? В конце концов, мы же обсуждаем судьбу твоей дочери. Скажите, Денбери, а как именно оценивается моральность человека? Неужели ее оценка зависит от… — он наугад открыл одну из страниц отчета, — от того, сколько жевательных движений он делает, откусив кусок хлеба?

— Ну, можно сказать и так, сэр. — Денбери бросил неуверенный взгляд на Морленда. — В Кенхеррте мы привыкли считать, что правила и установленные порядки — это ключи к здоровью тела, духа и рассудка.

— Боже! А вот эта фраза звучит очень знакомо. Полагаю, Дуайер заставляет всех своих подчиненных заучивать ее наизусть?

— Благодарю за предоставленный отчет, — сухо вмешался Морленд. — Можете доложить Дуайеру, что я доволен.

Когда Денбери поднялся, Джеймс недоверчиво хмыкнул:

— Да неужели? Разве ты не хочешь узнать, возможно ли досрочное освобождение Стеллы?

Искреннее удивление на лице Морленда поразило Джеймса сильнее, чем если бы его вдруг ударили по лицу.

— Вернись на землю, Джеймс. Суд никогда не примет такого решения.

— Старина, вспомни, сколько судей обязаны тебе?

— Все это не так просто, как ты думаешь…

— Но ведь досрочное освобождение — не бог весть какая редкость.

Морленд презрительно зашипел:

— Она ведет себя так, что об освобождении говорить не приходится. Вспомни, это ведь она настояла, чтобы мы не навещали ее.

— Еще не мешало бы выяснить, что именно она обратилась с такой просьбой, — сдержанно произнес Джеймс. — Например, взглянуть на письмо, написанное ею собственноручно. Но ты предпочитаешь слепо верить всякому вздору, которым потчует тебя Дуайер, не так ли? Ей-богу, ты, похоже, счастлив, что она остается там гнить заживо.

Лицо Морленда побагровело.

— Ради Бога, давай не продолжать этот бесполезный спор. Поговори лучше с родными Боуленда.