Дебра Маллинз - Твое прикосновение

Она услышала слабое, но мерное биение его сердца.

Вздохнув с облегчением, она едва не разразилась слезами. Его глаза медленно открылись, и он с трудом улыбнулся.

– Я не собираюсь сдаваться без боя, – прошептал он. Она взяла его руку и, не стыдясь, расплакалась. В это мгновение в комнату быстро вошел Кернс.

– Леди Кэролайн, его светлость…

– Он очень слаб, – сказала она, укладывая руку отца на подлокотник. – Прощу тебя, отведи его в комнату.

– Хорошо, леди Кэролайн.

Кернс дал знак, и двое слуг поспешили на помощь герцогу.

Кэролайн отступила, наблюдая за тем, как слуги помогают отцу подняться на ноги. Он медленно двигался к двери, преодолевая расстояние нетвердыми шагами. Проходя мимо нее, он бросил на дочь взгляд, исполненный уверенности в завтрашнем дне.

Он покинул комнату в сопровождении слуг. Ее отец, такой энергичный, всегда внушавший уважение и страх, превратился в тень самого себя. Он сильно похудел, и теперь от его большой мощной фигуры остался скелет. Его руки дрожали, а темные глаза казались запавшими, но когда она смотрела в них, то видела прежнего отца, так как огонь борьбы не угасал в нем. Он был намерен оставаться сильным до последнего вздоха.

Она цеплялась за старый образ отца, когда нынешнего герцога Белвингема верные слуги фактически выносили из гостиной. Он ускользал от нее, как песок, текущий сквозь пальцы. И она ничего не могла поделать.

* * *

Роган просмотрел содержание письма, которое только что прибыло с курьером от Габриэля Арчера. В нем сообщались главные факты о Рэнделле Альторпе, хотя Арчер заверил его, что еще не начинал заниматься этим делом. Он лишь представил информацию, которую получил за последние два дня. Известные факты из жизни объекта наблюдения. Теперь, по словам Арчера, им надо было определиться с тем, что из них правда, а что – вымысел.

Роган восхитился профессионализмом этого джентльмена, когда пробежал глазами строчки письма. Альторп приложил немало усилий, чтобы сохранить свою репутацию незапятнанной. Если бы все, изложенное Арчером, оказалось правдой, то Альторпа можно было смело причислить к лику святых.

Ни один живой человек не мог быть столь безгрешным.

Нет, репутация Альторпа казалась столь безупречной, что, похоже, достаточно будет Арчеру копнуть глубже, и несомненно, в поле зрения попадет неприглядная правда. Женщины, долги чести, шулерство, непродуманные финансовые решения. Что-то. Герцог был уверен: Альторп не только мошенник, но и убийца.

И теперь они должны были это доказать.

Роган поднял взгляд, услышав, как открывается входная дверь.

– Кэролайн?

– Да.

Она прошла в гостиную, не снимая ни шляпки, ни перчаток. Выражение ее темных глаз заставило его отложить в сторону письмо и подняться со стула навстречу жене.

– Кэролайн, что случилось?

Она вздохнула и покачала головой, снимая перчатки.

– Папа. Ему все хуже.

– Мне так жаль. – Он подошел к ней и положил руки ей на плечи.

Она перебирала ленты на шляпке.

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Нет. – Она улыбнулась грустной улыбкой, которая едва не разбила ему сердце, а потом он взглянул на ленты, которые ей каким-то невероятным образом удалось стянуть в узлы. – О, что за досада!

– Позволь мне.

Он мягко отстранил ее руки, а затем начал развязывать ленты. Она стояла молчаливая как статуя. Столь безмолвная, что он уже готов был поверить, что она из мрамора.

Наконец узел поддался. Он победоносно взглянул на нее, но улыбка замерла на его губах, когда он увидел, как по ее щеке катится слеза.

– Кэролайн?

– Он умирает, – прошептала она, когда он поправил шляпку.

Ее взгляд замер. Ее прекрасные темные глаза умоляли его об утешении.

– Он умирает, и я не могу ничего сделать.

– Я знаю.

Он смахнул слезы с ее щеки большим пальцем.

Она потянулась к нему в поисках сочувствия. Она схватила его за полы сюртука, ее тело сотрясали рыдания. Он прижал ее заплаканное лицо к своей груди, и ее печаль переполнила его сердце.

Он должен был рассказать ей об Альторпе, и ему плевать на желания герцога. Рассказать об отравлении. Может, это заставит ее чувствовать себя не такой беспомощной.

Но не сейчас, когда она прильнула к нему, когда ее сердце разбито от горя.

У него еще будет время, подумал он, зарываясь лицом в ее темные волосы. Он скажет ей все. Вскоре.

Жеребец лорда Тенсли был настоящим дьяволом.

Завязывая ленты на своей шляпке, Кэролайн наблюдала из окна спальни за тем, как ее муж управляется с этим чудовищем. Его необыкновенное терпение в отношении животных потрясало ее, особенно в сравнении с тем, каким сильным приступам ярости он был подвержен, когда дело касалось людей. Ей казалось, что в нем уживаются два человека, один мягкий и добрый, а другой неукротимый и терзаемый вспышками гнева.

Сейчас он пытался приручить жеребца лорда Тенсли: он открыл ладони и опустил руки, демонстрируя дружелюбие. Таллоу и Графтон стояли поодаль, зная, что только господин Роган с его талантом и мастерством способен справиться с такой непредсказуемой бестией, как эта лошадь. Кэролайн казалось, что она слышит обрывки песни на древнем языке. В его голосе, в его мягкости, в его убаюкивающих словах было обещание спокойствия и безопасности, которое имело огромную силу.

Она это хорошо знала, потому что оно оказывало свое действие и на нее.

Ее взгляд скользнул по прекрасной фигуре мужа. Работая с лошадьми, он всегда надевал обычную рубашку и поношенные брюки, тем не менее оставаясь воплощением мужской привлекательности.

Ветер ерошил его смоляные кудри, а ткань его рубашки плотно прилегала к груди и плечам. Она ахнула от изумления: как женщине ей не могла не льстить мысль о том, что такой красивый человек принадлежит ей. Продолжая заниматься Одиссеем, он сменил позу, и под плотно облегающими его тело брюками рельефно обрисовались мышцы бедер и ягодиц.

Вдруг осознав, что она смотрит на его спину и ниже нее, Кэролайн резко отвела взгляд, заливаясь густой волной румянца. Ей показалось, что платье душит ее, и она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы прийти в себя. Что она себе позволяет – предается греховным мыслям о собственном муже среди бела дня? Разве он не дал ей понять, что она его не возбуждает? И даже если он ощущал ее женскую привлекательность, то она все равно была не способна пойти дальше одного или двух поцелуев.

Она отвернулась и потянулась за накидкой. Ее пальцы дрожали, когда она набросила ее на плечи. Она заставила себя смотреть на застежки вместо того, чтобы пялиться в окно на своего мужа. Как молодая лошадь, она страстно желала поддаться чарам Рогана. Его присутствие манило ее, заставляя забывать о страхах. Она вдруг поймала себя на мысли о том, что ей хочется ощутить его сильные объятия, почувствовать вкус его губ. Ей хотелось распахнуть ему сердце и позволить увести себя в новый мир, который ей предстояло открыть.

Но недоверие поднимало голову всякий раз, когда она начинала смело смотреть вперед. Недоверие к самцу, которое тяжелым отпечатком легло на ее сердце. Она не в силах была его преодолеть. Она понимала, что лишь разрушив стену подозрительности, она сможет принять своего мужа и предложить ему себя. До этих пор она не смела приближаться к нему слишком близко.

Кроме того, возможно, он и не хотел ее.

Ее пальцы замерли. Куда делся огонь их брачной ночи? За те дни, что они были женаты, вспышки страсти больше не повторялись. Она больше не ощущала его горячей потребности в ней. Все сводилось лишь к невинным поцелуям, которые длились все дольше каждый раз перед тем, как они расходились по отдельным спальням. Может, он сказал ей правду, и его возбуждение было лишь естественной реакцией, случавшейся каждое утро? И это не имело никакого отношения к ней.

Совсем никакого.

И если это так, ее задача только усложнялась: она не знала, как приблизиться к нему.

Кроме того, оставалась и его необузданность. Ее поражало, как мог человек с таким добрым сердцем так легко поддаваться ярости. Неконтролируемой ярости.

Из того, что он рассказал ей о своей семье, она сделала вывод, что в детстве его не научили управлять своим характером. Ей даже показалось, что у его родных было принято затевать ссоры и набрасываться друг на друга подобно голодным волкам по любому поводу.

Когда Рогана охватывал гнев, создавалось впечатление, что он отдается ему целиком. Позже он раскаивался, понимая, что такое поведение было неоправданным, однако он, похоже, ничего не мог с собой поделать.

Но она умела останавливать его. Возможно, что как только она поможет ему научиться обуздывать свой нрав, он заставит ее позабыть о прошлом, переступить через страхи и свободно войти в супружескую спальню, где их брак скрепится по-настоящему. Возможно.

Она стряхнула меланхолию, навеянную столь серьезными мыслями. Заметив, как болен ее отец, она решила с благословения Рогана продолжить благотворительную деятельность в Белвингеме. Дважды в неделю она будет выезжать по своим делам в деревню, как это было и до ее брака. Такое расписание позволяло ей без потерь заниматься домом и проверять счета. Когда она навещала больных и читала детям в школах, она чувствовала себя нужной. Ей казалось, что часы словно поворачивали свой ход назад, к тому времени, когда ее отец был здоров и полон сил и ей не о чем было беспокоиться, кроме погоды.

Она разгладила свою светло-серую юбку и подхватила книги, которые хотела прочесть приходским детям.

И вдруг в воздухе раздалось громкое ржание. Она едва не уронила книжки. Ржание слышалось со двора. Она рванулась к окну: Графтон уводил незнакомую лошадь, в то время как жеребец Тенсли метался по двору в сильном волнении, насторожив уши. Он пронзительно ржал, словно звал на помощь.

Кэролайн заметила, что у забора в самой грязи катаются двое мужчин. В одном из них она узнала Рогана.

– Неужели снова, – пробормотала она, спеша вниз.

В тот момент, когда Кэролайн выскочила наружу, лошадь лорда Тенсли била копытом по луже и фыркала, как разъяренный бык. Таллоу попытался разнять двух мужчин, но получил мощный удар, и его отбросило в сторону. Графтон прибежал с конюшен.

Кэролайн не собиралась становиться между двумя великанами, которые втаптывали друг друга в грязь. Испытывая отвращение ко всему мужскому полу, она подняла юбки и прошла на кухню. Когда она вернулась, в ее руках было наполненное до краев ведро воды. Она удерживала ручку двумя руками, пытаясь не пролить содержимое.

С усилием она поставила ведро на землю и снова взглянула на Рогана и Колина (несмотря на то, что мужчины были с головы до ног покрыты пылью, она узнала брата мужа). Они продолжали драку. Судя по всему, они были намерены свернуть друг другу шеи.

– Прекратите! – закричала она. – Оба немедленно прекратите!

Никто из них не обратил на нее никакого внимания. Она прищурила глаза от раздражения, наклонилась и попыталась поднять тяжелое ведро. Графтон поспешил ей на помощь. Вдвоем они обрушили поток воды на сплетенных в клубок ненависти братьев.

Ощутив пролившийся на них ледяной душ, они вскрикнули от изумления. Они немедленно отпустили друг друга и подскочили на ноги. Графтон быстро ретировался, явно не желая, чтобы гнев за содеянное обрушился на его бедную голову.

Роган, промокший до нитки, грязный и злой, нахмурившись обратился к Кэролайн.

– Объясните свое поведение, мадам.

Она поежилась, услышав грозные нотки в его голосе. Она уже слышала их в тот день, когда они купили у Петерсона лошадь. Тем не менее она решилась ответить.

– Я должна была что-нибудь сделать, чтобы остановить вас. Вы вели себя как необузданные школьники.

– Школьники? – Нахмурив брови, Роган упер руки в бедра и сердитым взглядом уставился на нее.

Она не отвернулась, хотя ее сердце стучало, как у загнанного зверька. Перед ней был ее муж, их окружало еще трое человек. Он ничего ей не сделает.

Во всяком случае, не в присутствии свидетелей.

Она поборола свою нервозность и повторила его жест, уперев руки в бока и смерив его не менее яростным взглядом.

– А как бы ты назвал двух мужчин, которые валяются в грязи?

– Братьями, – ответил Колин, и в его голосе послышалось веселье, несмотря на то что у него даже лицо было перепачкано.

– Замолчите! – выпалила она, а затем снова повернулась к Рогану.

Она заметила, что в его взгляде поубавилось спеси.

– Ты только что приказала моему брату молчать?

– Да, и тебе советую сделать то же самое.

Колин усмехнулся и бросил взгляд в сторону Рогана.

– Она похожа на нашу маму.

Раздраженная до предела, она сложила на груди руки и повернулась к Колину. На ее лице читалось неодобрение.