Розмари Роджерс - Твои нежные руки

Наконец она подняла голову и взглянула ему в глаза.

— Мы встречались всего однажды, и то ненадолго, и поэтому вряд ли можем считаться кем-то кроме случайных знакомых, милорд.

— Очень жаль.

— По вашему голосу этого не скажешь. Однако я восхищаюсь вашей способностью скрывать истинные чувства, — выпалила Амелия и тут же осеклась, прикусив язык. Годы, прожитые в обществе леди Уинфорд, научили ее не только правильно произносить слова, пользоваться столовыми приборами, но и высказываться откровенно: качество, вполне допустимое в даме высокого положения, но совершенно неприемлемое для никому не известной девушки.

Деверелл тихо засмеялся. Амелия вздрогнула от внезапного озноба. Легкий ветерок неожиданно принес с собой струйку холода. Звуки популярного вальса сверкающим каскадом рассыпались в воздухе.

Амелия отступила и, решив, что немного вежливости не повредит, пробормотала:

— Я должна вернуться к бабушке. Она уже гадает, куда я пропала, и кроме того, мне нужно начать танцы.

— Совершенно верно, бабушка станет беспокоиться, поэтому я провожу вас…

— Нет!

Куда резче, чем она намеревалась, но отказ ничуть его не взволновал.

— Боюсь, мисс Кортленд, что вам придется начать танцы в паре с внуком леди Уинфорд. Нельзя же пренебрегать правилами этикета, верно?

— Я в жизни не слышала о таких…

— Поверьте, существует бесчисленное множество тонкостей, о которых вам не известно, но сейчас не время их перечислять. О нашем танце уже объявлено Или вы вообразили, что я искал вас по собственной воле? Либо мы идем в залу, либо вы отправляетесь туда одна и во всеуслышание объявляете, что отказываетесь танцевать со мной, — сообщил Холт, с пренебрежительной усмешкой наблюдая за ее реакцией. Опять эти вскинутые брови! Как же он ее бесит! И при этом знает, что она не может отказаться, не вызвав сплетен и пересудов! — Чего вы боитесь? — мягко осведомился он и, не дождавшись ответа, шагнул вперед с поистине кошачьей грацией, живо напомнившей ей хищного зверя. Сильная рука легла ей на плечо, и, вспомнив, как он тогда прижимал ее к стене, Амелия вздрогнула.

— Это всего лишь танец.

Всего лишь танец…

Нет, это куда больше, и она ясно это понимала. Не танец. Вызов.

Первобытный мужчина, заранее уверенный в победе, думает, что она либо сбежит, либо, как последняя дурочка, бросится в его объятия. Что ж, его ждет разочарование.

— Прекрасно, милорд. Если мы вынуждены танцевать друг с другом, я исполню свой долг. Как вы сказали, это всего лишь танец.

Но как она ошибалась! И осознала это в тот момент, когда он увлек ее на середину зала. Вальс! Неожиданное начало… О, конечно, он сам выбрал такой… такой неприличный танец. Бабушка никогда не допустила бы ничего подобного, хотя вальс совсем недавно вошел в моду. Это лишь предлог, чтобы обнимать Амелию за талию, едва ли не прижимать к себе, несмотря на все ее старания незаметно отодвинуться.

Они кружились одни, как велел обычай. Первый танец принадлежал королеве бала, и она ощущала сотни любопытных жадных взглядов. Лицо Амелии пылало, в животе что-то тревожно сжималось. Он прекрасно понимает, что скажут люди! Злые языки беспощадны, и если ему вздумается опозорить ее, уничтожить репутацию, ни один порядочный человек не женится на ней.

Несмотря на возрастающий ужас, Амелия старалась не терять спокойствия и прилагала все усилия, чтобы удерживать его на расстоянии.

И танцевал он хорошо: легко, изящно, словно все эти годы упражнялся в балетном искусстве. Только мышцы слегка подрагивали под ее лежавшей на плече ладонью, выдавая его напряжение.

Она уже ничего не различала вокруг, кроме радужных красок, слившихся в единое целое, и пыталась сосредоточиться на фигурах вальса и игнорировать жар, исходивший от могучего тела. Амелия и раньше танцевала вальс, но не так близко к партнеру и, уж конечно, не с Холтом!

Наконец, когда показалось, что прошли годы и учтивая улыбка примерзла к лицу и, если начнет таять, кожа потрескается, как лед, мелодия смолкла. Они не обменялись ни единым словом в продолжение всего танца. Музыканты заиграли полонез, и на паркете выстроились пары.

Девушка не выразила неудовольствия, когда он проводил ее в другой конец залы, продолжая держать под руку, словно ничего более естественного в мире и быть не могло. Только когда они подошли к занавешенной нише, она подняла глаза и, увидев знакомую издевательскую ухмылку, дала волю гневу.

— Я бы просила разрешения, милорд, поговорить с вами наедине, — сухо бросила девушка.

Холт пожал плечами, молча наклонил голову и, повернув ручку, распахнул дверь в маленькую гостиную.

— Только после вас, мисс Кортленд.

Амелия переступила порог и подождала, пока он закроет дверь и обернется. Ярость туманила ей голову. Она уже открыла было рот, решив высказать все, что думает о его постыдных выходках, но Холт в два прыжка очутился рядом, рывком притянул ее к себе и, сжав ей затылок так, что она не могла пошевелиться, стал жадно целовать, отчего Амелия чуть не задохнулась. Ни малейшей нежности, ни страсти, ни желания — одна животная алчность и палящее пламя, обжигавшее губы. Ошеломленная и шокированная, девушка попыталась оттолкнуть его, но не тут-то было. Разве способны ее тонкие руки сладить с этим гигантом?! Смущение и стыд охватили ее вместе с осознанием собственного бессилия.

Только когда он отпустил ее и отступил так резко, что Амелия пошатнулась, голова перестала кружиться.

Рассудок и дыхание вернулись к ней. Она пронзила его злобным взглядом, возмущенная и расстроенная неприятными воспоминаниями об их первой встрече.

Пощечина застала Холта врасплох. Он даже не успел увернуться. Удар не причинил боли, да этого и не требовалось. Она хотела разгневать его, и это ей удалось. Холт ловко поймал ее руку и стиснул запястье.

— Какого дьявола…

— Именно того! Того самого! Как вы посмели, сэр, позорить меня перед людьми, настолько пренебрегать моей репутацией, чтобы мелочно мстить за то, что случилось между нами почти четыре года назад! Это омерзительно, и я не позволю вам ставить меня в подобное положение!

— Не позволите? Вы?! Вряд ли вы, в своем положении, имеете право что-то запрещать или позволять, мисс Кортленд.

Холодный тон противоречил бешенству, полыхавшему в его глазах, хотя голоса он не повысил.

— Если вам так противны мои поцелуи, не стоило звать меня в укромный уголок.

— Я пригласила вас сюда, чтобы высказать свое мнение, а вовсе не напрашиваться на ласки! Неужели вы так тщеславны, что считаете, будто каждая женщина, которая заговаривает с вами, на самом деле просто заигрывает? Как банально!

Он вдруг выпустил ее руку и хрипло засмеялся.

— Значит, вы не собирались танцевать со мной? Но и я не собирался приглашать вас на вальс!

— Позвольте в этом усомниться! Второго такого самонадеянного человека, как вы, я просто не знаю! Это был ваш замысел с самого начала! Опозорить меня перед людьми! Не хотите же сказать, будто ваша бабушка…

— Иисусе! Бабушка! По ее словам, именно вы потребовали начать танцы вальсом! Мне следовало бы сразу распознать, чьих это рук дело! По какой-то непонятной причине она желает, чтобы мы подружились.

— Боюсь, тут ее ждет разочарование, милорд.

— Похоже, вы правы.

— Завтра весь Лондон будет шептаться о нас. Если вы и не нанесли непоправимого вреда моей репутации, то, уж конечно, дали пищу злословию. Вам следует гордиться собой, милорд, ибо вы, вне всякого сомнения, преуспели в своих намерениях.

Глаза Холта чуть заметно сузились.

— И каковы, по-вашему, мои намерения?

— Отомстить, разумеется, и только потому, что, по-вашему, именно я — причина ссоры между вами и бабушкой. Очевидно, вы так и не простили меня за появление в Англии.

Несколько долгих мгновений он молчал, прежде , чем небрежно пожать плечом и тихо обронить:

— Похоже, вы куда более наивны, чем я предполагал, мисс Кортленд.

— Ну, не настолько я наивна, чтобы не распознать низость, когда сталкиваюсь с таковой.

— Вы это так называете? — фыркнул он. — Похоже, вы путаете месть или низость с куда более примитивными инстинктами, но я ничуть не удивлен.

Девушка неуверенно нахмурилась.

— Не понимаю…

— Разве? А мне кажется, вы не так глупы.

Он протянул руку и бесцеремонно коснулся ее щеки.

— Бедная маленькая колонистка! Позолоченная птичка в клетке, простой воробей, превратившийся, как по волшебству, в яркую колибри… и все же не вылетевшую из клетки.

Правда, чистая правда… О Господи, он каким-то образом понял беспокойные порывы, тревожные желания, которыми она не делилась ни с кем. И все же постоянно ощущала, что оказалась в ловушке. В шелковой паутине роскоши и благодарности. И он это знает.

Судя по тому, как иронически дернулись ее губы, каким пренебрежительным стало выражение глаз, Холт понял, что попал в цель.

Повернувшись, он шагнул к двери и неслышно закрыл ее за собой.

Она вдруг вспомнила сны, преследовавшие ее по ночам все эти годы. Неосуществимые желания, неотвязную боль, так часто будившую ее. Бессвязные грезы волновали Амелию; неразличимый во мраке незнакомец тем не менее обещал несказанные наслаждения, так и не познанные ею, и это с каждым разом все больше тревожило.

Только теперь до нее дошло, что голос из темноты принадлежал Девереллу, как и руки, касавшиеся, но никогда не утолявшие голода, а чувство опасности, неизменно сопровождавшее сны, тоже исходило от него.

Не обращая внимания на тихие звуки музыки, проникавшие сквозь дверь, девушка стояла, словно пригвожденная к месту, прислушиваясь к неслышному грохоту разлетевшихся в прах иллюзий.

По залу порхали мелодии Моцарта, перебиваемые громкими, пронзительными голосами полупьяных гостей. Холт шагнул к высокой стеклянной двери, ведущей на веранду. Погода выдалась необычайно теплой для сентября, и в доме было невыносимо душно и несло смешанными запахами духов и пота.

Бабушки нигде не было видно, что, впрочем, и неудивительно: теперь она всячески будет избегать внука, пока его гнев не сменится легким раздражением. Что же, весьма мудро. Ему, как и каждому человеку, не слишком нравится оставаться в дураках, а такой удар по самолюбию снести нелегко. Подумать только, девица искренне оскорблена его ошибкой. Черт бы ее побрал: взирает на него брезгливо, как на гнусную жабу. Ни одна женщина до нее так к нему не относилась. Он не привык к подобному обращению!

Нет, он не настолько тщеславен, чтобы считать, будто все женщины от него без ума, но и далеко не так наивен, чтобы пренебрегать авансами молодых особ, польщенных вниманием богатого знатного поклонника.

Одно это означало, что сезон для них будет успешным, чтобы не сказать более, и немало заботливых мамаш из кожи вон лезли, чтобы заполучить его для своих дочерей, зачастую не слишком красивых. Одно это убеждало Холта, что его считают завидным женихом, хотя перспектива поймать графа Деверелла в сети брака оставалась крайне сомнительной.

Но эта маленькая выскочка из колоний в ужасе съеживается от его прикосновения и в штыки встречает всякую попытку завести беседу. Можно подумать, она царица бала и признанная красавица! Нищенка, без гроша в кармане, живущая благотворительностью, и к тому же почти старая дева! Двадцать один год — возраст опасный.

Ей давно пора быть замужем, иначе скоро ее начнут лицемерно жалеть, считая лежалым товаром!

Интересно, что за игру она затеяла? Действительно ли терпеть его не может или разыгрывает обычный спектакль кокетки, желающей поймать завидную добычу?

Разве мало он встречал женщин, разыгрывавших безразличие? Не такой уж глупый план. Наживка притворного равнодушия всегда манит неопытных мужчин. Вот именно, неопытных. Не таких, как он, искушенных в хитростях противоположного пола!

Положив сжатый кулак на каменные перила, он молча рассматривал раскинувшийся внизу сад. Бикон-Хаус.

Прихоть бабушки. Такое безрассудство вполне в ее духе!

Слишком велик, слишком стар, чересчур дорого обходится, а по комнатам и коридорам гуляют сквозняки.

Правда, у бабушки есть собственное состояние, и, нужно отдать должное, она не притронулась к деньгам, посылаемым ей раз в месяц через поверенного. Это немало удивляло Холта, ибо леди Уинфорд была настоящей мотовкой и проклятая благотворительность стоила ей куда дороже, чем это чудовищное строение.

— Милорд?

Холт неохотно обернулся и уже хотел было бросить что-то резкое, как узнал рыжеволосого мужчину с военной выправкой.

— Лорд Кокрин! А я думал, что вас перевели на Балтику!

Капитан Томас Кокрин, сын шотландского графа, покачал головой и мрачно улыбнулся:

— В свете моей нынешней непопулярности у парламента сомневаюсь, что в ближайшее время такое случится.