Розмари Роджерс - Твои нежные руки

Почему он это делает? Не любя, даже не желая… Но разве он когда-нибудь давал понять, что любит? Месть… им движет чувство мести, желание унизить ее за то, что посмела встать между ним и бабушкой.

— Уходи, немедленно убирайся, и я обещаю ничего не говорить брату.

Холт презрительно скривил губы.

— Бедная девочка! Так боишься, что тебя разоблачат? Я думал о тебе каждый день, каждый час своего рабства на этом адском судне, куда меня упекла ты со своим любовником. Вот тогда я и поклялся, что вы за это заплатите полной мерой.

Амелия изумленно уставилась на него. Только сейчас во мраке забрезжил свет. Так вот что привело его сюда! Но выслушает ли он ее? Поверит ли?

Но тут он обрушился на нее, и Амелия съежилась под градом уничтожающих слов.

— Какая же ты подлая, расчетливая дрянь! Даже не спросила о судьбе жениха. Или все-таки успела с ним обвенчаться? Но это не важно… он издох, проклиная тебя.

— Дон Карлос мертв? — выдавила она, окаменев от ужаса. — Но как? Это…

— Хочешь узнать, я ли его убил? О да, цыганская потаскушка, это я послал его в преисподнюю, и если справедливость существует, ему придется так же худо, как мне на борту «Форчун». Но не тревожься. Тебе дуэль не грозит. Есть другие способы отмщения, которые я нахожу более… приятными.

Потрясенная до глубины души известием о гибели дона Карлоса, она не двинулась, пока он срывал с нее лохмотья сорочки, и отрешенно наблюдала, как он расстегивает лосины. Странное ощущение неизбежного сковало ее. Она больше не противилась его прикосновениям.

Просто кошмары ожили, опасность и зло подступили совсем близко, в облике беспощадного зверя, который вот-вот разорвет ее… если она, конечно, позволит.

Что он говорил насчет справедливости и дуэли? Ах да, расплата…

Деверелл провел по ее округлым грудям, расплющил соски и, нагнув голову, втянул в рот сначала один, потом другой и принялся сосать, так сильно, что в животе зажглось пламя, мгновенно распространившееся вниз, сосредоточившееся в самой сердцевине ее женственности, где все горело и пульсировало. Она ожидала грубости, даже жестокости, но его месть оказалась куда утонченнее: он заставлял ее отвечать ему, участвовать в этой пародии на слияние любящих сердец.

Господи, как хорошо он знал, где дотронуться, в каком месте нажать, словно проник в ее сны, те, что заставляли ее метаться, оставляли неудовлетворенной, разгоряченной, с тупой ноющей болью там, внутри, где так давно не было мужчины…

Ошеломленная этой мыслью, Амелия начала вырываться, но он оседлал ее и сжал коленями, продолжая ласкать, силой вырывая глухие стоны наслаждения. А потом… потом легко развел ее бедра, коснулся тугой горошинки… пальцы скользили по влажным завиткам с небрежной чувственностью, заставившей ее судорожно выгнуться. На мгновение она снова очутилась в библиотеке, где он тоже обнимал ее, только куда нежнее, и шептал что-то бессвязное. Но тогда она еще надеялась на его любовь.

Однако эта иллюзия быстро рассеялась, разлетелась в осколки, когда он взял ее, грубо, как портовую шлюху, вонзился одним безжалостным выпадом, так глубоко, что она вскрикнула от боли и, беспомощно взмахнув руками, уперлась ему в грудь. Но Холт снова поймал ее запястья, поднял руки над головой и втиснул Амелию в пышные белые подушки.

— Чего ты ожидала, цыганочка? — прошептал он, нагнувшись над ней. — Радостного воссоединения? Мной движут только гнев и жажда мести — чувства, с которыми и ты, вне всякого сомнения, хорошо знакома.

Она снова попыталась завопить от ярости, горя и тоски, но он проворно заткнул ей рот. Все плохо… ужасно плохо… она просила, протестовала, но он оставался глух к ее мольбам и отнял руку только для того, чтобы впиться в ее губы, хищно, с дикарским бешенством.

Ах, отбиваться бесполезно… Разум призывал ее поберечь силы, но и сдаться она не могла. Не в ее натуре безвольно сносить надругательства и насилия! Но исход борьбы был неизбежным, хотя бы потому, что ей с ним не сладить, и бесплодная борьба только истощала ее энергию.

— Какое предсказуемое создание, — пробормотал он, на удивление нежно лаская ее груди. Утонченная эротическая пытка, экстатическое мучение, на которое он обрек ее неизвестно за что.

Ами громко всхлипнула, когда он проник еще глубже: невыносимое, нежеланное вторжение, головокружительное обольщение. И она покорно подняла бедра, встречая его толчки, вздрагивая от каждого рывка, посылавшего озноб по спине. Он вонзался в нее бесконечно, неустанно, требовательно, пока перед глазами не растаяло все, кроме потребности достичь ускользающего берега, маячившего, казалось, совсем рядом, только руку протянуть. Того острого, слепящего экстаза, который он уже дарил ей однажды. В ушах ее все нарастал шум, как вкрадчивый шорох прибоя о берег, набирающего силу и разбивающегося на мелкие брызги.

И когда она, вздрагивая, обмякла, он услышал тихую жалобу-рыдание. Только ее, ничего больше.

— Будь ты проклят…

— Не стоило дразнить меня, — смеясь, прошептал он, — если не хотела показать, чего я лишился, кошечка моя. Неужели ты считала, будто я настолько невежлив, что откажусь посетить тебя?

Господи, какой стыд! И ведь он прав, во всем прав.

Она именно этого и добивалась. Добилась!

Не думая о последствиях своего поступка, она вцепилась в его рубашку, оттолкнула и, когда он не пошевелился, с размаху провела ногтями по его плечу, оставляя кровавые борозды. Холт выругался и вывернул ей руку.

— Черт возьми, неужели тебе всего мало? Достаточно и того, что устроила мое похищение, едва не свела бабушку в могилу! Она была уверена в моей смерти, подлая ты дрянь!

— Да пойми же, — рассердилась Амелия, — я тут ни при чем! И ведать не ведала ни о каком похищении! Кстати, ты не только жив, но и прекрасно выглядишь. Видно, все не так уж плохо!

— Да ну? Потрогай мою спину — и сразу поймешь, что мне пришлось вынести, хотя, должно быть, тебе этого недостаточно.

Он потянул ее дрожащую руку к своей спине, и она провела кончиками пальцев по жестким буграм и рубцам, длинным шрамам, рассекавшим кожу. Провела — и в ужасе отстранилась.

— Это отметины «кошки», и если человеку повезет, он может выжить и вынести наказание. Правда, многие умирают, но какое тебе до этого дело?

Потребовалось сверхчеловеческое усилие, чтобы не отвернуться от этих полыхающих глаз. Но она не доставит ему такого удовольствия. Не станет пресмыкаться перед ним!

— Я не имею никакого отношения к твоей вынужденной службе на корабле и не могу отвечать за все деяния дона Карлоса, — с удивительным даже для себя хладнокровием объявила Амелия — Веришь или нет, но до твоего появления здесь я была уверена, что ты по-прежнему в Лондоне.

Он стиснул ее плечи, не заботясь о том, что причиняет боль.

— Ты законченная актриса, любовь моя. Если когда-нибудь вздумаешь вернуться в Англию, произведешь фурор на сцене! — резко бросил он, но впервые за все это время в голосе проскользнули нотки нерешительности, побудившие ее снова заговорить:

— Я сказала чистую правду, но, к сожалению, ничем не могу доказать свою невиновность.

— Господи! Нужно быть последним идиотом, чтобы слушать тебя!

— А кто ты, по-твоему? — усмехнулась девушка.

Он ничего не ответил и, отодвинувшись, накинул на нее край простыни и натянул лосины. Сотрясаясь от внезапно пронзившего ее холода, Амелия сгребла простыню и прижала к груди. В неярком свете лицо Холта казалось замкнутым, бесстрастным, и, повинуясь внезапному импульсу, она коснулась его руки. Холт брезгливо отстранился.

— Мне твое сочувствие ни к чему! Не находишь, что оно немного запоздало? Черт возьми, очевидно, в твоих глазах я не только глупец, но и жалкое ничтожество! Что заставляет меня верить тебе? Даже зная, кем ты стала, я все равно не в силах…

— Кем же я, по-твоему, стала? — оборвала его Амелия, вставая на колени и придерживая простыню. — Потаскухой? Ты ведь это хотел сказать? Но ведь ты и раньше так думал, еще в Лондоне. Я читала это в твоих глазах, в каждом слове, даже прикосновении. Поэтому ты и поразился так, когда я оказалась невинной. Ожидал, что я похожа на других твоих девок, готовых на все и не слишком разборчивых! Каким ударом, должно быть, стало для тебя это открытие!

Уголок его рта покривился в циничной ухмылке.

— Вот тут ты права! Полная противоположность той, какой я хотел тебя видеть!

— Хотел?

— Вот именно, хотел! Черт побери, а ты что, воображала, будто цель моей жизни — насиловать несчастных девственниц? Несмотря на твое невысокое мнение обо мне, я не такой уж подлец.

Амелия молча покачала головой, не зная, что ответить. Разве и она не хотела его? Он оставался в ее грезах так долго, даже когда она считала, что ненавидит его. Но не может ли быть так, что он питает к ней чувства, куда более глубокие, чем сознает сам?

— Ты прав, — нерешительно пробормотала она, — я отдалась тебе по доброй воле, ожидая получить кое-что взамен.

— Плату за услуги, как водится у цыган? — поддел он, и Амелия вскинула голову.

— Речь идет не о деньгах. О том, чего у тебя нет. Ты не зря сказал мне, что не можешь дать того, чего не имеешь, и предложил мне место в своей постели. Но не имя.

И не положение. Я не забыла твоих слов.

— Вижу.

Они снова замолчали. Холт отчего-то показался ей измученным: резкие морщины по обе стороны рта, шрам на щеке — последствия его каторги? — как белый серп на темной коже. Он пристально посмотрел на нее и опустил ресницы.

— Ты не сказала брату, кто я?

— Нет, но обязательно скажу. И если обладаешь хоть каким-то чувством самосохранения, уберешься, прежде чем он вспомнит о тебе.

Он с улыбкой погладил ее по щеке.

— Значит, у кошки есть когти? Выдашь меня?

— Будь уверен, я сделаю все на свете, чтобы защитить Кита! — воскликнула девушка и, немного помявшись, пообещала:

— Если уйдешь сейчас, я подожду до утра. К тому времени он тебя не настигнет. Если же останешься, Кит тебя убьет.

Холт одним гибким движением вскочил с кровати.

— Не считаешь ли ты, что это довольно трудно сделать?

— Ничего, Кит справится. Хочешь проверить?

— Я никогда не бежал от дуэли раньше и сейчас не собираюсь.

Он нагнулся, схватил ее за плечи и поднял, не обращая внимания на то, что простыня свалилась, оставив Амелию обнаженной.

— Иисусе, мне бы стоило взять тебя с собой! Ты представляешь не только проблему, но и угрозу, и если я оставлю тебя здесь…

Холт осекся, но тут же невесело рассмеялся.

— Но я этого не сделаю. Пусть о тебе позаботится это адское отродье, твой братец.

Он медленно провел рукой по ее телу, впиваясь пальцами в кожу, сжимая ягодицы и притягивая к слишком очевидному доказательству своего желания.

Да, он снова хочет ее и возьмет, и никто на свете его не остановит!

Задыхающаяся, перепуганная, возбужденная и смущенная, Амелия ощущала тревожный стук сердца. Ее груди терлись о мягкое полотно его сорочки, пуговицы болезненно вдавливались в мягкие холмики.

И тут она услышала звук: сокрушенный, покорный стон… полностью сломленного, сдавшегося человека. Зарывшись лицом в ее шею, он неразборчиво бормотал, и Амелии едва удалось разобрать несколько фраз:

— Господи, я, должно быть, безумен, но не хочу оставлять тебя здесь. Ты моя беда и несчастье, понимаешь? Будь у меня хоть немного здравого смысла, я вернулся бы на судно и навеки забыл о твоем существовании…

Но, говоря это, он одновременно толкнул ее на постель, подмял под себя и стал осыпать поцелуями щеки, лоб, виски… Дрожащими руками он сбросил с себя одежду и снова скользнул в Амелию, доводя ее до экстаза. На этот раз она с радостью открылась ему и, обняв, прижала к себе в порыве новой надежды, спалившей все, кроме исступленного желания познать его еще раз. Только теперь она была уверена, что он ее любит.

И когда страсть наконец угасла, а масло в лампе выгорело до конца, погрузив комнату во мрак, Амелия сонно подумала, что пересекла полмира лишь для того, чтобы добиться его любви. И тут сон завладел ею, глубокий и спокойный.

Беспощадные утренние лучи тянули по полу длинные пальцы, били прямо в глаза. Амелия нехотя приподнялась, выбросила вбок руку, но нащупала лишь простыню и, проснувшись, поспешно села. Измятое его ласками тело было в крошечных синяках и следах поцелуев, но Холт исчез. Ни записки, ни слова прощания, ничего, кроме молчаливой пустоты. Когда она оделась и спустилась на берег, как ни искала, не смогла увидеть его корабля. Он отплыл с утренним приливом, оставив ей воспоминания о еще одной ночи, проведенной с ним. Третьей.

Кит с подозрением оглядел ее, но ничего не сказал, когда сестра уныло пробормотала, что слишком много выпила накануне.

— Меня не будет всего несколько дней, — сообщил он, обнимая Амелию. — Патурзо и Мигель приглядят за тобой.