Откинув голову, она вызывающе уставилась на него, словно подстрекая возразить. Но можно ли отрицать очевидное?!

Взбешенный ее сопротивлением и сознанием того, что оказался в той же ловушке, Холт схватил Амелию за плечи и легонько встряхнул.

— Мне тоже неприятны все эти уловки, но идет война. Как человек, преданный своей стране, я должен исполнить свой долг. Если ты ничем не обязана Англии, что вполне понятно, то подумай хотя бы о том, сколько жизней с обеих сторон ты сможешь спасти. Неужели не хотела бы предотвратить сражение? Еще не поздно.

— Тебе вовсе не это нужно! Я насквозь тебя вижу! Не о том, чтобы избежать битвы, ты заботишься! Стремишься передать Новый Орлеан в руки англичан, любыми способами нанести поражение американцам! Я родилась в этой стране и хотя признаю, что благодаря бабушке горячо полюбила и Англию, не стану смотреть, как ты замышляешь погубить все, что мне дорого!

— Не погубить. Захватить. Господи, ну почему я должен оправдываться! Я не обязан ничего тебе объяснять!

Одевайся, или я могу подумать, что ты просто кокетничаешь и хочешь заманить меня в постель.

Амелия рассерженно бросилась в спальню, но Холт невольно задался вопросом, действительно ли этот поединок им выигран. Будь проклят Николе и его помешательство на пользе шпионажа! Куда легче и быстрее сосредоточить всю энергию на завоевании Нового Орлеана, чем разыгрывать из себя креола и вынюхивать планы американцев! Это полковник придумал использовать Ами, и, честно говоря, сначала Холт сопротивлялся изо всех сил. Но подумав о том, что может случиться с Ами, если позволить ей вернуться к брату, согласился. И без того она едва избежала гибели на Бель-Терр из-за связей Силвера с Лафитом. Он просто не может ее отпустить!

Пусть Лафита и обитателей Баратарии пока терпят в Новом Орлеане, но придет день, когда преследования начнутся с новой силой, а оставить ее в опасности для него немыслимо.

Но почему? Что ему за дело до нее? Ему следовало бы радоваться возможности избавиться от такой обузы, от ее осуждающих взглядов, постоянного сопротивления, даже в кровати, где он больше не мог скрывать свою мучительную потребность владеть ею день и ночь. Он брал ее жестоко, страстно, исступленно и нежно, но в конце она всегда отдавалась ему с тихим вздохом и самозабвенно, что возбуждало его еще больше.

Пропади она пропадом! Холт не мог совладать с собой и подозревал, что это истинная причина его нежелания расстаться с Ами. Если война закончится завтра и Америка капитулирует, Ами все равно останется его пленницей.

Когда они вошли в театр «Сен-Филипп», оказалось, что Бернар де Мариньи, в доме которого несколько лет назад гостил сам герцог Орлеанский во время своего визита в Америку, уже прибыл вместе со своими братьями.

Статный красавец с огромными черными глазами и орлиным носом, Мариньи сразу приметил молодую даму рядом с Холтом, и, хотя ничем не выразил своего недоумения по поводу отсутствия компаньонки, в глазах светилось любопытство.

— Счастлив знакомством с вами, мадам, — заметил Мариньи, поднося к губам ее пальчики. — Нечасто в нашем обществе появляются такие красавицы.

Амелия, в прозрачном платье с завышенной талией, все еще модном у женщин того времени, учтиво улыбнулась одними губами.

— Вы мне льстите, месье.

— Надеюсь, месье д'Авриль не станет возражать, если вы почтите меня танцем?

Деверелл дал ожидаемое позволение, иронически поклонившись, чем заслужил уничтожающий взглядами. Но чего она хотела? Кроме того, девушка действительно блистала сегодня. Поистине неотразима. Розовый шелк только подчеркивает ее прелесть и не скрывает изящной фигуры.

Низкий лиф отделан лентой, невольно привлекавшей внимание к ее упругим высоким грудям и соблазнительной ложбинке между ними, а когда Ами танцевала, легкие юбки переливчатым вихрем развевались вокруг стройных ног.

Темные пряди, перевитые розами, были высоко заколоты на макушке, мелкие локончики свисали на виски и лоб.

Она буквально излучала ауру респектабельности, пусть и несколько подпорченной. И выделялась даже среди прелестных креолок, одетых по последнему крику моды: яркие шелка, тонкая тафта и затейливо вышитый бархат. По стенам шли два яруса лож, а поверх паркета настлали доски для танцев. Декоративные растения вились у входа, обрамляя стрельчатую арку.

В дверях показался Стэнфилл в обществе сэра Алекса. Последний был облачен в элегантный костюм, светлые волосы сверкали в сиянии свечей золотистым нимбом. Холт недовольно поморщился. Похоже, Стэнфилл опять что-то замышляет.

Но прежде чем он успел приблизиться к ним, вернулись Амелия с Мариньи, спросившим, нравится ли ему бал.

— Там, где вы, всегда царит приятная, дружелюбная атмосфера, месье де Мариньи. Думаю, сегодня мы сыграем в кости!

— А, вы уже знаете о моей страсти, — улыбнулся Мариньи. — Поверьте, одним броском костей выигрывались целые состояния.

— И проигрывались тоже.

— Тут вы правы. Но думаю, некоторых людей такие мелочи беспокоить не должны, тем более что на кону стоят вещи куда более ценные, чем деньги.

— Склоняюсь перед вашим знанием жизни, месье. К сожалению, последнее время фортуна не столь добра ко мне.

— Печально. Возможно, вы не ту игру ведете.

— Вполне вероятно, — вкрадчиво улыбнулся Холт.

Но если Мариньи и намекал на что-то, все же не потрудился ничего объяснить и ограничился радостным восклицанием:

— А, вот наконец и шевалье! Нужно непременно познакомить вас!

— Мы встретились, когда я только прибыл в Новый Орлеан. Он был так добр, что взял меня под свое крыло и объяснил разницу между французами и креолами. Оказывается, она достаточно велика, хотя чужаки об этом вряд ли подозревают!

— Верно, — рассмеялся Мариньи. — Но пойдем поздороваемся со старым бретером.

Пожилой джентльмен, известный как шевалье, не придерживался нынешних мод и облачился в пудреный парик с косичкой, панталоны до колен, шелковые чулки, гофрированные манжеты, кружевную манишку и серебряные пряжки на туфлях. Он с безукоризненной вежливостью приветствовал Ами и поднял вопросительный взгляд на Деверелла.

— Пришли проводить меня? Наконец-то настал миг моего триумфа, ослепительного счастья, как, впрочем, и для Мариньи, любезно согласившегося посетить мой праздник. Как хорошо быть среди своих, без этих грубиянов американцев!

Хорошо известный своей ненавистью к американцам, престарелый аристократ не стеснялся открыто выказывать свое отвращение к радикальным идеям равенства, проникшим даже в креольскую среду со времен Террора.

Вот и теперь разразился возмущенной тирадой едва ли не на четверть часа и мог бы говорить еще бог знает сколько, если бы не появление ставших на время неразлучными Стэнфилла и Мейтленда.

Подозрительность во взгляде шевалье мигом растаяла, едва виконта представили как британского торговца, но особой приветливости старик тоже не проявил.

Что за странная война, позволяющая врагам встречаться на празднествах, балах и вечерах! Улыбки, приветствия, учтивые беседы… и завтрашние кровавые сражения по разные стороны баррикад, думал Деверелл, с циничным любопытством разглядывая сэра Алекса. Все-таки что привело его на другой конец света, в Новый Орлеан?

Мейтленд низко склонился над рукой Ами, прикоснулся губами к пальцам и выпрямился. Серые глаза так беззастенчиво рассматривали ее, что девушка вспыхнула, — Вот мы и встретились снова, мадам Камбр, — тихо выговорил он, и Деверелл скорее ощутил, чем увидел, как она вздрогнула. Черт возьми, неужели она до сих пор неравнодушна к этому фатоватому щеголю?

Он спокойно положил ладонь на ее руку, словно утверждая свое право на девушку, и встретил взгляд Мейтленда жесткой улыбкой. Молчаливое предостережение было невозможно игнорировать. Мейтленд, пожав плечами, отступил и обратился к шевалье, хотя последующие его слова были явно предназначены для Деверелла.

— Моя мать, — сказал он на прекрасном французском, — родилась здесь, и ее родственники все еще владеют землями вдоль Ривер-роуд, за Сент-Джон-Байю.

Мой долг, как младшего сына в семействе, время от времени навещать их.

Это сообщение вызвало новый поток оживленных замечаний со стороны шевалье, любившего порассуждать о Франции, Луизиане и Наполеоне. Амелия не проронила ни слова. Только плотно сжатые губы выдавали ее состояние. Деверелл не переставал гадать, насколько близка она была с Мейтлендом. Неужели тот явился сюда из-за нее? Слишком странное совпадение, а если вспомнить все вопросы, на которые он не получил тогда ответа…

Он пытался защитить Кокрина, за ним следили и в конце концов похитили и бросили на борт голландского судна. Почему? Кому он так помешал? Еще одно совпадение?

Виги и тори вечно на ножах, и их схватки в парламенте временами причиняют Англии куда больше вреда, чем Бонапарт. Может, именно тогда они чего-то не поделили? Но на время войны все свары затихли, и кто знает, вдруг ему удастся разгадать эту загадку?

Деверелл незаметно сделал знак Стэнфиллу, и оба отошли к небольшой нише между двумя гигантскими пальмами в горшках, оставив Амелию с Мейтлендом и шевалье.

— Так ты потребовал ее присутствия из-за Мейтленда? Интересно, какая часть из всего, что он наплел, — правда? — пробормотал Деверелл.

Виконт беспечно пожал плечами:

— Нас интересуют только его связи и вытекающая из них польза. Мейтленд тоже может пригодиться.

— Как все мы.

Стэнфилл слегка наклонил голову, но тут же отвел глаза, притворившись, будто наблюдает за танцующими.

— Орел, о котором уже шла речь, летает куда быстрее, чем это представлялось возможным, — прошептал Стэнфилл, едва шевеля губами, и, наклонившись якобы для того, чтобы поближе рассмотреть кружевной побег пальмы, добавил:

— Он уже здесь. Тебя вызывают на корабль.

Значит, все интриги ни к чему не привели. Как только армия Джэксона войдет в Новый Орлеан, битва неизбежна.

Деверелл отыскал глазами Ами. Та по-прежнему стояла на месте с приклеенной к губам улыбкой. Прекрасная статуя в летящих шелках… Вот она обрадуется, когда узнает, что он бежит из Нового Орлеана! Но он не собирается оставлять ее в лапах таких подлецов, как Алекс Мейтленд!

Беседа, и без того тянувшаяся довольно вяло, угасла почти сразу же после ухода шевалье. Алекс подступил ближе, и Амелия невольно поежилась, ожидая потока обличений.

— Давайте покончим с любезностями и перейдем к делу, — пробормотал сэр Алекс и, несмотря на легкое сопротивление, увлек Амелию в центр зала. — Вы здесь с Девереллом, под чужим именем, в то время как весь Лондон считает вас женой дона Карлоса. Умоляю, просветите меня, какие события привели вас из Испании в Новый Орлеан. Я сгораю от любопытства.

— Не сомневаюсь, — улыбнулась Амелия, позволяя ему закружить ее в вальсе. У нее начиналась мигрень, и единственным желанием было очутиться в маленьком домике, где она по крайней мере могла скрыться от назойливых глаз и нескромных расспросов. Как посмел Холт притащить ее сюда, выставить напоказ, дать всем понять, что теперь она его любовница! Но почему, почему она не может ненавидеть его? Если быть до конца честной, приходится признать, что он служит своей стране. Жестокий рок сделал их врагами.

Вальс сменился контрдансом, но Мейтленд не отпустил ее. Почему она воображала когда-то, что влюблена в него? Он кажется таким ничтожным по сравнению с Девереллом! Бледное подобие мужчины, терзавшего ее безнадежными мечтами о жизни, которой никогда не будет, о счастье, которое ей не суждено. Даже когда танец закончился и Мейтленд, усадив ее в укромном уголке, принес бокал пунша и улыбнулся той самой улыбкой, которая неизменно согревала ее, она ни на минуту не подумала, будто между ними еще что-то возможно.

С той самой ночи, когда был уничтожен Бель-Терр, она твердо знала, что влюблена в Холта Брекстона, человека, царившего в ее снах с той самой поры, когда Амелии было семнадцать лет. Хоть бы Кит когда-нибудь простил ее за это, ибо сейчас он наверняка винит Деверелла за налет на остров.

Отчужденность между ней и братом… что может быть страшнее? Деверелл сообщил ей, что Кит сейчас в Новом Орлеане и выдает себя за богатого виргинского торговца.

— Но почему? — недоуменно спросила она. Ответом послужил злобный смех.

— Потому что, сокровище мое, — бросил он, сверкая глазами и бесстыдно разглядывая ее грудь, — это позволяет ему вращаться в тех же кругах, что и я, а следовательно, таким образом легче меня убить.

— Убить?

— Да, но не стоит волноваться из-за подобных пустяков. Я не намереваюсь сразу сдаваться.

— А тебе не приходило в голову, — язвительно заметила она, — что я беспокоюсь за него?!

Последнее время ее гнев лишь забавлял его, и это, вероятно, было к лучшему, поскольку теперь он постоянно выводил ее из себя. Необходимость скрываться и вести уединенную жизнь в доме на Рампарт-стрит, а также его теперешняя манера держать ее на почтительном расстоянии бесили девушку. Почему он не хочет снова обнять ее, как на Бель-Терр, — с нежностью и состраданием, так похожими на любовь? Он словно боится подпустить ее чересчур близко. А вдруг она заглянет за крепостную стену, которую он так успешно возводил вокруг себя все эти годы, и узнает, что небезразлична ему?