Ида Мартин - Твой последний шазам

У Гришиных друзей оказались такие же палочки, как у меня. Лучше бы мы просто по пятьдесят рублей в костер бросили и то было бы символичнее.

Хоровод образовался, когда костёр постепенно начал оседать.

В последний раз я водила его в детском саду и вспоминала об этом без ностальгии. Но здесь деться от него было некуда: люди толпились, как на проход к эскалатору в метро. Впереди меня оказалась Оксана, позади Якушин, а перед Оксаной Пинап. Мы шли друг за другом под музыку, и я всё думала, как бы мне подобраться к Пинапу, но руки никто не расцеплял.

Музыка ускорилась, я еле успевала переставлять ноги. Алёна радостно взвизгивала, Оксана пританцовывала, Якушин раскраснелся и повеселел.

Но когда из колонок вдруг послышался голос Верки Сердючки и её «Гоп-гоп», хоровод безжалостно рассыпался и подхватившись, народ ринулся отплясывать. Начался полный хаос.

Я и глазом не успела моргнуть, как какой-то ряженый мужик подхватил меня под локоть и, высоко подскакивая, помчался галопом кружить. Раскрутил, а потом внезапно выпустил. Я думала буду лететь до самого карьера, но под локтем уже была рука веселого татарина.

Всё рябило, мелькало, вертелось и подпрыгивало: «Гоп-гоп»…

Татарин перекинул меня Лёхе, тот кривозубому мужичонке в очках, после него был конопатый мальчик, пузатый краснолицый дядька, высокий костлявый парень. Меня мотало почище, чем на американских горках. И, когда вдруг передо мной оказался Саша, я вцепилась в него, как в спасательный круг и следующие две песни боялась отпустить.

— Вообще-то я не танцую, — смеясь сказал Якушин.

— Я заметила.

— Хочешь, уйдем?

— Сейчас не могу. У меня дело, — я поискала глазами Пинапа.

— Расскажешь?

Наверное, мне стоило рассказать ему или может даже попросить помощи, но это означало снова нарваться на неприятный нравоучительный разговор о том, какая я глупая, и что Амелин мне не подходит.

— Потом.

— Ну, как хочешь, — он взял меня за руку и потянул в цепочку, играющую в ручеек.

Это было, конечно, уже слишком, но среди них я заметила панаму Пинапа и только поэтому согласилась.

Я выбирала его три раза, но каждый раз, дольше минуты простоять вместе у нас не получалось.

В первый раз я лишь успела прокричать:

— Я — Тоня.

— Я запомнил, — ответил он.

— Хорошо.

Пинап кивнул и его тут же увела какая-то женщина.

Во второй раз он рассмеялся:

— Опять ты.

Я закричала:

— Хочу с тобой поговорить.

— Прямо сейчас?

— Нет, вообще.

И меня утащил Лёха.

Людей было много, на их лицах гуляли отсветы костра, но большинство оставалось в тени и, высматривая панаму Пинапа, я успела сменить человек десять, когда наконец нашла его.

Пока бежали под сводом рук, быстро сказала:

— Давай отойдем, поговорим.

— Вообще-то я дела с отдыхом не смешиваю. Приходи завтра.

— Мне срочно нужно.

— У меня с собой всё равно ничего нет.

Мы встали в общий ряд.

— Но если прям невтерпёж, попроси у Ники, у неё всегда заначки есть. Может, продаст.

— Я ничего покупать не собираюсь, я поговорить.

— Тогда подходи через десять минут к палаткам, — едва он успел это произнести, как кто-то резко дёрнул меня за руку и стремительно потащил за собой.

Только бы Пинап теперь не послал меня куда подальше, а назвал свою цену. Он мог, конечно, потребовать, чтобы Амелин извинился перед ними или что-то в этом роде.

И это было бы справедливо. Если вдруг так случится, то я готова лично привести его к ним. Хоть пинками. Они же должны понимать, что обвинение в убийстве слишком высокая цена за утопленные телефоны. А если не поймут, если у нас не получится договориться, я всё равно придумаю, как заставить их забрать заявления. Пусть это будет и неправильно и, возможно, как-то нехорошо, но, в отличие от Амелина, «терпеть» я не умела.

Игра в ручеёк для меня закончилась. Я дёрнула руку, собираясь тут же отправиться к палаткам, но ничего не произошло, человек, с которым я стояла в паре, крепко сжал мою ладонь.

Очнувшись от своих мыслей, я подняла голову и увидела ослепительно белую улыбку на чёрном, разрисованном наподобие боевого раскраса индейцев, лице.

— Что ты здесь делаешь? — едва опомнившись от удивления, сказала я.

— За тобой слежу.

— Зачем?

— Просто подумал, что с выбором — это я сглупил. Переборщил чуток. Да? Как ты считаешь?

Какая-то девчонка не глядя схватила его, но на этот раз удержала я.

— И давно ты здесь?

— С самого начала. Сразу за вами пошёл. И всё время стоял рядом. Только ты меня не замечала. Мы с тобой даже танцевали, а ты меня не узнала. И сейчас как будто не узнаешь.

Я вспомнила суматоху с танцами.

— Тебя невозможно не узнать, — насчёт этого сомнений не было. — Почему ты не подошёл?

— Тебе очень идёт это платье, и если бы я подошёл, то уже не смог бы смотреть на тебя, а если бы мы стали танцевать, то уже вообще ничего не видел.

Меня всегда удивляло это его умение сочетать робкую, детскую улыбку с бесстыдным разглядыванием.

— Но, Костя, ты не боишься, что тебя кто-то узнает? — я огляделась, но до нас никому не было никакого дела.

— Индейцы, нанося краску на лицо и собираясь выступить на тропу войны, говорили: "Сегодня отличный день, чтобы умереть". Так что я готов!

С этими словами он выдернул меня из ручейка и потащил танцевать.

Из-за этих его танцев все здравые мысли и планы моментально вылетели у меня из головы, я совершенно позабыла и о договоренности с Пинапом, и о том, что пришла туда с ребятами, я и саму себя толком не помнила. Только здесь и сейчас, только музыка, костёр, звёзды, трепет и ритм. Огромное, самозабвенное ощущение восторга и притяжения. Свобода, зависимость и полное погружение в вечность.

В тот вечер моё сознание уже не поддавалось никакому контролю, оно просто отсутствовало. Но когда мы под утро совершенно вымотанные добрались до дома, и я согласилась на Милину кровать, Амелин обрадованно сказав: «Надеюсь, ты быстро привыкнешь», завалился на свою раскладушку и долго глазел на меня через предрассветные сумерки комнаты, пока я не пригрозила, что уйду.

Никита

К жаре мы немного привыкли и о внешнем виде почти не беспокоились, девчонки на крышу по-прежнему приходили, но мы про них уже всё знали и видели вблизи, так что особо можно было не стараться. Мы им и так нравились, а они нам не очень.

Точнее мне не нравились, Макс же вполне неплохо проводил время. Он рассчитывал раскрутить свою носатую Катю на нечто большее, чем поцелуи на лавочке, а у меня даже такого интереса не возникало.

Обе Юли хоть не возражали против моих «знаков внимания», но всё это было такое искусственное, что мне за самого себя делалось неловко.

Зато Дятел вдруг нашёл общий язык с «тельняшкой» Лизой и оба вечера, когда мы ещё встречались с ними, проболтал с ней, рассказывая что-то вроде: «Глазами лягушки проталкивают пищу в рот. Ты знала? Моргают и проталкивают. А ещё, в старину лягушек бросали в молоко, чтобы оно не скисало. Это потому что их кожа имеет клетки, способные вырабатывает антибиотики. И дышат они кожей, а жабр у них нет».

Лиза так зачаровано слушала всю эту фигню, что самоуверенность Дятла подскочила до предела, и тем же вечером перед сном он докопался до меня.

— Никит, — понизил голос, чтобы спящий Трифонов случайно не подслушал. — А у тебя это уже было?

Я сначала вообще не понял, о чём речь, но потом взглянул на блестящие ангельские глазки и сразу догадался.

— Само собой.

— А с кем? Расскажи. Как всё это вообще? На самом деле.

Он моментально так прилип, что врать предстояло по полной.

— Я тебе что Криворотов трепать о таком направо и налево?

— Ну, я же по-нормальному спрашиваю и никому не расскажу. Обещаю.

— Всё, отвали, — я отвернулся.

— Или может не было? Ты просто скажи и всё. Я отстану. Чего такого? У меня тоже не было.

В умении выбесить на ровном месте с ним никто не мог сравниться.

— При чём тут ты? Ты — это ты, а я — это я! Не видишь разницу?!

— Я понял. Значит не было, — запросто резюмировал Дятел.

Мы уже прошли ту стадию отношений, когда за каждое слово мне хотелось его убить. Поэтому я просто перестал разговаривать. Надел наушники и врубил погромче Sum 41. Дятел отлично знал, что если я так делал, то в ближайшие минут пятнадцать он может хоть на ушах стоять, я всё равно не буду на него реагировать, поэтому замолчал.

В день, когда Артём должен был уехать, с самого утра неожиданно пришёл Борис.

Сидели, завтракали, кидали ножик в самодельный дартс — кусок картонки, которую Артём притащил с площадки.

— Ребят, — сказал Борис. — Хорошо бы вам сегодня закончить. Завтра контейнеры с утра пораньше увезут и новые поставят. Просто с той машиной, которая их возит очень сложно договориться, у них там график и всё расписано. Нужен марш-бросок. Сделаете? И тогда завтра у вас будет выходной, а я экскаваторщику позвоню, чтобы второй корпус приехал ломать.

— Сделаем, — не раздумывая пообещал Трифонов.

На первый взгляд, там оставалось немного, но мы-то уже были опытные и знали, что это очень обманчивое впечатление.

Кроме того, в последние дни производительность Дятла упала до минимума. Он заметно подустал и от былого рвения не осталось и следа. Если бы не страх опозориться в глазах Трифонова, наверняка бы уже скуксился. Оставаясь со мной наедине он несколько раз пытался пожаловаться, но я делал вид, что ничего не понимаю.

Отъезд же Артёма означал, что фактически нас остается трое.

— Мы не успеем, — сказал я, когда Борис ушёл. — Втроём.

Все поняли, о чем я, а Дятел только хлопал глазами и никак не мог сообразить, чего мы замолчали и переглядываемся.

В конечном счёте, взгляды остановились на Артёме, который специально встал пораньше, сложил вещи и даже оделся.

Без труда прочитав нашу молчаливую просьбу остаться, он недовольно фыркнул.

— Ну, вы чего? Я уже решил. У меня на послезавтра билеты забронированы. Вите ещё собраться нужно будет.

— Так это же послезавтра, — сказал Макс. — Завтра утром приедешь и послезавтра улетите в свой Диснейленд.

— Диснейленд? — недоверчиво переспросил Трифонов.

Артём ничуть не смутился.

— Ну, да. Дети же это любят.

— Ничёсе, — ахнул Дятел. — В настоящий Диснейленд?

— Видишь, — Артём подмигнул Тифону.

— Так предупреди её заранее, — предложил Макс. — Как все люди нормальные делают.

— Это должен быть сюрприз.

— Своими выходками ты её испортишь.

— Знаю. Но ничего не могу с собой поделать.

— Диснейленд?! Это такой пафос. Ты, Тёма, отстойный мажористый придурок.

— Пошёл вон, — запросто откликнулся Артём. — Зато от восторга она забудет обо всём неприятном.

— Ага, чтобы ты потом ещё как-нибудь похуже с ней поступил.

— Откуда тебе знать, что будет потом? Мы живем сейчас.

Трифонов внимательно прислушивался к их разговору, хотя обычно чужие отношения его не интересовали, потом вдруг спросил:

— Сколько это стоит?

Макс с Артёмом удивлённо повернулись в его сторону.

— Диснейленд много стоит? — повторил он.

— Много, — ответил Артём.

Трифонов удовлетворенно кивнул:

— Ладно, поезжай. Мы сами тут.

— В Диснейленде классно, — сказал Дятел. — Знаете, какой у них слоган? «Самое счастливое место на земле». Там есть правило No Sad Kids. Если сотрудник парка видит грустного ребенка, он должен его утешить или развеселить. Я бы хотел в Диснейленд.

— Нашелся мне тут грустный ребенок, — я пихнул его в бок.

Он замолчал. Но отчего-то грустно стало всем.

Артём встал.

— А как же фермеры? — предпринял ещё одну попытку Макс.

После того нашего «кукурузного забега» его переклинило на фермерах. Никак не давало покоя, чего они там так тщательно охраняют. И кто они вообще такие. Из-за того, что у них было оружие, фермеры казались Максу очень подозрительными. Он даже подбил Артёма на вылазку к их дому за скошенным полем, и они на полном серьёзе обсуждали, как туда забраться и всё разузнать.

— Никиту возьми. Я в вас верю, — Артём победно потряс кулаком, закинул на плечо рюкзак и ушёл.

Провожать его мы не пошли. Даже Макс. Торопились на площадку.

Пандора медленно прокатилась мимо нас на аллее, Артём посигналил, мы вяленько помахали руками.