В этот день нам предстояло «убиться» на площадке и все это понимали. Даже у Трифонова, у которого в мыслях уже поселился Диснейленд и Зоины восторги, энтузиазма не было никакого.

Понемногу раскачались. Большие куски, хоть и тяжелее, но куда приятнее носить. Вытащил часть оконной рамы или блок стеновой панели и сразу видно, что дело идёт. А оставшаяся куча камней, кирпичей, досок, стёкол, руберойда, мелких цементных осколков и песка, казалась нескончаемой. Старались больше таскать на носилках. Нагружали по максимуму. Так что когда отрывали их от земли, мышцы на руках норовили вот-вот лопнуть от натуги.

Артём вернулся неожиданно. Минут через пятнадцать, после того, как мы взялись за дело. Очень тихо подкатил на машине, вышел и курил, облокотившись о капот, ждал, когда посмотрим в его сторону. Он успел переодеться в рабочую одежду и всем своим видом показывал, что он как минимум Бэтмен, готовый пожертвовать собой, ради спасения Готэма.

С его появлением боевой дух нашего сникшего отряда заметно возрос и мы, почти не прерываясь на обед, к шести часам всё-таки «дожали» злосчастную кучу.

После чего, изображая первобытные победные танцы, скакали размахивая лопатами под орущих из Пандоры Palaye Royale. Девчонки на крыше хохотали, но нам было пофиг.

Саша тоже смеялась. Её «сделка» закончилась два дня назад, однако она всё равно приходила. Это было странно и нагло.

Впрочем, после той моей выходки я с ней больше не разговаривал. Даже извиняться не стал. Решил пусть думает, что хочет.

А вечером, дружно «забив» на девчонок, долго сидели у мангала, болтая о всякой ерунде.

Дым от костра смешался с запахами леса, жареного мяса, сигаретного дыма и нашей, пропитанной солнцем кожи. Между ветвей проглядывали звёзды и до меня вдруг дошло, что имел в виду папа, говоря, что в восемнадцать все хотят изменить мир.

А потом Артём предложил пойти на озеро и все сразу согласились.

Вода оказалась тёплая, как в ванной. Над ней клубился туман. Мы купались голые, а потом валялись на земле, ощутимо подмерзая, но пытаясь впитать в себя этот утренний холод, чтобы потом вспоминать о нём во время дневной жары.

— Между прочим, земля лечит, — сообщил Дятел, распластавшись на пузе лицом вниз и раскинув руки так, словно собирался обнять весь земной шар. — У неё отрицательный ионный заряд и соприкосновение с ней разжижает кровь.

— Мне такое нельзя, — сказал Трифонов. — В моей крови, после капельниц и крови-то не осталось.

— Точно осталось, — заверил я. — Раз заражение было, значит что-то же заразилось.

И тут вдруг Артём как заржет. Смеялся, смеялся, мы всё понять не могли, чего его так прихватило. Потом, наконец, выдавил:

— Деда вспомнил, который к тебе ходил.

Трифонов усмехнулся.

— Он ко всем ходил.

— Но спал-то с тобой.

— В соседней палате дед один лежал, — пояснил нам Тифон. — С провалами в сознании. У него и днем случалось, но особенно ночью. Вставал и бродил по коридору, а потом вместо того, чтобы к себе вернуться, к нам приходил и ложился в мою кровать. Первый раз я реально до жути перепугался. Просыпаюсь оттого, что кто-то под бок пытается привалиться. Эти, — он кивнул в сторону Артёма, — долбанутые на голову оба, так что я спросонья решил, что это очередной прикол и чуть деда и не прибил. Хорошо неудобно было, пока разворачивался, лицо его увидел.

Глаза открыты, белки глаз в темноте светятся. Лежит на боку и смотрит. Я аж чуть с кровати не слетел. Прикинь, ты просыпаешься, а перед тобой старый дед.

— Я бы заорал, — признался я.

Вообще-то историю про деда мы с Лёхой слышали раз двадцать, а Зоя, вероятно, и того больше, но каждый раз она производила на меня впечатление.

— Так я и заорал!

— И чего? — с любопытством спросил Дятел, который в отличие от меня её не знал.

— И ничего. Деду хоть бы что. Лежит и зырит. Костик проснулся, говорит, мол, всё ясно. Я такой: что тебе ясно? А он: к кому покойники приходят и в кровать ложатся, до утра не доживают. Я бы вскочил, да у меня нога подвешена была. А дед такой: Это я покойник? Я ему: Ну не я же. Он, мол: Понятно. Так я и знал. И лежит. Я ему говорю: пошёл вон. А он: Это моя кровать. Я в ней умер и никуда теперь не уйду. Я: иди к суициднику. Ему всё равно, а я ещё жить собираюсь.

Короче, пока Артём ржать не начал, я так и не мог врубиться, что происходит. Дед тоже.

А потом дежурная сестра примчалась. Свет включила, ну и выяснилось, что он палату перепутал. Позже ещё несколько раз так было. Я к нему уже привыкать начал, но, то что спать мешал бесило, конечно. И что в кровать лез тоже.

Трифонов прикурил, а потом продолжил:

— Гаврилович его фамилия. А имя не знаю. Припрется. Разбудит. Сначала тихо лежит, а потом начинает разговорами доставать. Я так и не понял, кем он на самом деле был. Каждый раз что-то новое придумывал. То дрессировщиком в цирке работал, то гражданским пилотом, то геологом. То у него жена акробаткой была, то стюардессой, то медсестрой. Но во всех историях она якобы сбежала от него с цыганом. Его на этой теме клинило. Если вдруг начинал, не остановишь. А мне много не надо, я и сам себе всякого надумать могу. Иногда так триггерило, что хоть выписывайся, а утром отпускало. Но под вечер опять. Суицидника в итоге пробрало — побежал свою красноволосую проверять. Короче, дед тот всем нервов неслабо попортил.

— Не знаю, — усмехнулся Артём. — Я отлично спал и нифига не нервничал.

— Это потому что не из-за кого было. Посмотрел бы я на тебя сейчас.

— А что сейчас? Чего мне волноваться? — Артём сел. — Я вот одного не пойму, как можно серьёзно относиться к бабе, которая может тебя кинуть? Ну свалит и попутного ветра. Ни тепло, ни холодно. Другая будет. Гораздо хуже, когда хочешь, чтобы свалила, а она нависает, сопли по стенам размазывает, предъявляет что-то.

— Но ты же не знаешь, что там твоя сейчас делает. Может она уже себе цыгана присмотрела? — пошутил Тифон.

— Вита? — Артём покачал головой. — Вита — ангел, а ангелы святые. Но вот, если бы у меня была подруга, как твоя рыжая, я бы точно нервничал.

— В каком смысле? — Трифонов резко принял вертикальное положение.

— Да, в самом прямом. Строит глазки всем на право и налево. Скажи, Котик?

— Без понятия, — безразлично откликнулся Макс. — Я её не видел.

— Слышь, — Тифон угрожающе развернулся к Артёму. — Ты вот прям сейчас договоришься.

— Ладно, ладно, — рассмеялся тот. — Шучу.

— Зоя — хорошая, — подал голос Дятел. — Они с Андреем с первого класса дружат.

Тифон благодарно кивнул Дятлу.

— В школе учились, проще было. По-любому виделись. А сейчас, кажется, что в любой момент можем просто выпасть из жизни друг друга.

— А ты женись, — подколол я. — Тогда точно никуда не денется.

— Это от загонов не спасает, — неожиданно серьёзно отозвался Артём. — Ещё хуже будет. Дед тот прав был. Лучше сразу убей.

Тем утром мне снилась купающаяся в озере Саша. Её вещи: шорты, блузка и нижнее бельё лежали на берегу, и я знал, что она голая. Сидел в камышах и ждал, когда она выйдет. Но она всё не выходила. Играла в воде с кем-то, кого я толком и не видел. Вода очень блестела на солнце. И сквозь этот блеск я пытался разглядеть Сашину сияющую кожу на плечах, руках и открытой груди.

Больше ничего не происходило, но сон был томительно приятный и проснулся я весь взмокший от жары с горячим чувством влюбленности.

Впервые за всё это время мне приснился кто-то кроме Зои, а это что-то да значило. Фиг с ним, с Трифоновым. Ему-то до Саши дела нет.

Я решил, что нужно будет сходить и поговорить с ней. Объяснять, что я нарочно тогда себя так повёл. Расстроился из-за того, что она мне нравится, а я ей нет.

И тут вдруг вспомнил про апельсин и про надпись. Глянул на часы — пять двадцать.

Дятел спал запутавшись в простынях, Трифонов, как бревно — лицом вниз.

Я тихо встал, оделся, отыскал баллончик, который притащила Саша.

Небо светилось розовым светом. И вокруг стояла идеальная, нежная тишина.

Я спокойно вышел на территорию Юпитера через дыру, которую показала нам врачиха, но где искать нужный корпус представлял приблизительно. Знал, что возле фонтана, а на стене звёздная мозаика.

Дорожка перед корпусом была широкая, асфальт гладкий и чистый. Одно удовольствие оставить памятную надпись.

Было немного свежо и голые руки покрылись мурашками. В стёклах верхних этажей играли розовые отблески. От асфальта шло тепло, а от фонтана приятный запах чистой воды.

Я встряхнул баллончик, выпустил пробную струю и старательно вывел большущую букву «Я». Белые капельки краски осели на ногах. «Люблю» тоже далось без труда, но перед тем, как написать последнее слово, я остановился и завис.

Постоял так немного, затем сделал глубокий вдох и одним махом закончил фразу, поставив на конце восклицательный знак. Отошёл немного в сторону и залюбовался — вышло размашисто и красиво: Я ЛЮБЛЮ ЗОЮ!

Жаль, что она не увидит.

Саша обязательно подумает на Тифона. И вспомнив, с каким лицом он говорил: «я таким не занимаюсь» меня разобрал дикий смех.

Вернулся к себе, лёг и тут же уснул. А проснулся, было уже два.

В первый момент я перепугался, а потом дошло, что сегодня должны рушить второй корпус и у нас выходной.

Выполз из домика, прошлёпал босиком до бочки и облился с головой. Затем тихо вошел в восьмой домик и включил чайник. Кровать Артёма была пуста. Значит точно уехал.

Налил себе зеленого чая, нашёл пачку овсяного печенья с изюмом и блаженно развалился на улице за столиком.

Мышцы немного ныли, но это была приятная, тонизирующая боль, и чувствовал я себя очень энергетически заряженным.

И тут заметил на дорожке Бориса. Удивительно — второй раз за два дня.

— Эй, ребят, там по вашу душу полиция, — издалека крикнул он. — Сейчас подъедут.

Однако эта информация, как и то, что он торопился предупредить, оказалась совершенно бесполезной, поскольку в ту же минуту белая полицейская машина выкатилась из-за поворота.

Полицейских было двое. Всё, как полагается: толстый и тонкий. Только толстый был очень толстый, прямо-таки жирный. И высокий. Красный, одутловатый и обливался потом. А тонкий выглядел тонким, только в сравнении со своим напарником.

От удивления я перестал жевать и застыл не шевелясь, не дыша и, кажется, даже не моргая. Мелькнула мысль о кукурузе, но то было два дня назад.

— Добрый день. Капитан Можаев, — тонкий козырнул, а толстый грузно свалился на лавку и, мне показалось, что от такого перевеса меня немедленно катапультирует в космос, но лавочка только хрустнула, а стол накренился в его сторону.

— Дай воды, — попросил он.

Я достал бутылку и стакан.

— Сколько вас здесь? — спросил Можаев.

— Пятеро, — ответил я, но потом вспомнил, что Артём уехал и поправился. — Четверо.

Он огляделся по сторонам.

— Где остальные?

— Спят.

— Тащи всех сюда и документики подготовь, — толстый то и дело вытирал лоб платком.

— А чего случилось?

— Что случилось, то случилось, — неопределенно ответил Можаев. — Давай, живо.

Через пять минут парни выползли из домиков. Тифон с Дятлом хоть штаны натянули, а Макс так и вышел в трусах.

Паспорт вынес только Тифон. Терпеливо дождался пока толстый посмотрит и сразу забрал.

— Ладно, — сказал Можаев. — Садитесь и рассказывайте, что нашли, где и как?

Мы зависли минут на пять. В воздухе, казалось, слышно, как ворочаются наши мозги.

— Простите, — произнес Трифонов скрипучим, как ржавая калитка, голосом. — Вы не могли бы пояснить, о чем идет речь.

Опыт общения с полицией у него был довольно приличный, и он умел с ними разговаривать так, чтобы не нарываться и аккуратно соскочить.

— Ну, вот начинается, — покачал головой толстый. — Вы же взрослые парни. Давайте без этого.

Дятел за стол не садился. Мялся неподалёку.

— Всё, что представляет собой культурно-историческую ценность принадлежит государству, — с большим трудом цепляя одно слово за другое, произнес толстый. — Так что выкладывайте.

Повисла очередная пятиминутная пауза и переглядки. Каждый из нас надеялся, что кто-то другой допрёт.

— Ну, ребят, понятно, что всё тут вроде бы ничейное, — довольно миролюбивым тоном произнес Можаев. — Но вы же граждане своей страны. Вы же понимаете, что, как мы с вами живем, зависит от каждого человека. Вот вы идете по улице, вы же не бросите окурок на асфальт. Потому что это наше общее дело. Наша страна. Нас и так постоянно все хотят ограбить и кинуть. Но то враги и с ними можно не церемонится. А воровать у своих же — называется крысятничество.