— Вы зачем дали мне вчера пить? — с выражением глубокого раскаяния Тифон оглядел знаки.

— Думаешь, я сам рад? — ответил я.

— Телефон мой не видел?

Я покачал головой.

Макс закрыл ладонями лицо и со стоном опустился на ступеньки домика.

— Вы как хотите, а я на озеро.

Через час мы отлеживались на тенистой стороне озера и дремали. Время от времени кто-то вставал, шёл окунаться, возвращался и снова забывался в полусне. Тело потихоньку приходило в себя, а вот голова всё больше тяжелела. Постепенно я начал ощущать, будто что-то не так.

Вчерашние спутанные воспоминания.

Вспомнил, как стою в тоскливым одиночестве и просматриваю Зойкины фотки. Стою почему-то на улице, прямо под дождем, в наушниках играет Улица Сталеваров и мне до боли, до дрожи жалко себя. Кажется, тогда я даже плакал или это из-за дождя так казалось. И ещё отчего-то мне было очень стыдно. Какое-то не дающее покоя тёмное пятно и привкус горечи во рту. Но было ли дело в Зоиных фотографиях или в чьих-то словах? Или в моих словах? Или всего лишь в моих мыслях, понять я не мог.

Так бывает, когда забываешь, что хотел сказать. Вот-вот крутилось на языке, а потом исчезло и в голове темнота. Силишься восстановить, но получается ещё хуже.

— А давайте сами корпус сломаем? — вдруг ни с того ни с сего, разгоняя всеобщую сонливость, выдал Дятел. — Я погуглил, там ничего сложного. Обычные джойстики. Да и кабина открыта.

— Без ключа всё равно не заведется, — сказал я.

— У кого как, — пробурчал Тифон.

— Да, нет же, — Дятел ожил на глазах. — Ключи от него у Бориса. Я уже узнавал.

— Зачем это ты узнавал?

— Затем, что мы просто сидим и ждём, а там всего-то нужно взять и разломать. Просто разломать. Бам, бам. Делов-то. Вот сами подумайте, если экскаваторщик приедет послезавтра, один день он потратит, чтобы сломать корпус. А может даже два. Это всего займет четыре или пять дней. Так что мы никак не укладываемся в три недели. И нам могут ничего не заплатить.

Трифонов с интересом приподнялся на локте.

— Звучит разумно.

От его похвалы Дятел расцвел, как розовый бутон.

— Тебя вчера в экскаватор нужно было сажать, — Макс лениво перевернулся на спину.

— Бли…и…ин, — Тифон уронил голову на руки. — Стыдно-то как. Я ж сам против беспредела.

— Вчера против не был, — Макс весело щурился.

— Разрушить корпус — это не беспредел, — с новым рвением принялся убеждать Дятел. — Наоборот, это полезно для всех.

— А что? — Тифон покосился на меня. — Может и правда попробуем?

— Борис нам всё равно ключ не даст.

— А куда он денется? — Макс хитро усмехнулся. — К нему врачиха из лагеря по ночам ходит, а муж у неё тот охранник, который нас со стоянки прогнал. Только не спрашивайте откуда я эту фигню знаю, и почему её запомнил.

— Это шантаж, — Тифон посерьёзнел.

— Ну и что, — ответил Макс. — Мы же не собираемся его на самом деле сдавать.

— Классный план! — обрадовался Дятел.

— Только сами насчет ключа договаривайтесь, — отмахнулся Трифонов.

— А кто управлять будет? — Дятла просто распирало от своей идеи.

Тифон посмотрел на него с умилением.

— Понятное дело не ты.

— Почему?

Но объяснить ему Трифонов не смог, потому что внезапно на нас обрушился поток воды. Мы все заорали и повскакивали.

Отступив на несколько шагов с мокрым пакетом в руке стояла Саша.

— С головой поссорилась? — закричал на неё Тифон.

Она уже и сама сообразила, что мы ей не подружки, и бестолковыми визгами дело не обойдется, поэтому попятилась, но он поймал её в два прыжка, сдернул с плеча пустой рюкзак, кинул на землю, а её саму, подхватив на руки, не колеблясь, зашвырнул в озеро.

Я отчего-то сразу явственно представил, что сделала бы Зоя в такой ситуации. Она бы выбралась весело хохоча и стала смеяться над собой вместе с остальными, а потом, когда Трифонов расслабился и отвлёкся, выкинула его одежду в воду.

Но Саша вылезла сердитая и обиженная. Вода с неё текла в три ручья. Двумя пальцами она выудила из кармана шорт телефон. Из него тоже текло.

— Прости, — с неловкой улыбочкой сказал Тифон. — Я не знал.

— Можно попробовать просушить. Главное не включать, пока не высохнет. Давай сюда. Саша отдала Максу телефон, и он принялся разбирать его на полотенце.

— Кто из вас это сделал? — Саша переводила взгляд с меня на Трифонова.

— Кажется, я, но ты первая начала, — посмеиваясь ответил Тифон.

— Кто написал эту дрянь в лагере? — она стащила хлюпающие босоножки.

— Что за дрянь? — заинтересовался Дятел.

— Они знают.

Трифонов вперился в меня:

— Я сразу сказал, что писать ничего не буду. А что за дрянь?

— Чего это сразу дрянь? — парировал я. — И вообще я от твоего лица писал.

Трифонов фыркнул:

— От какого ещё «моего лица»? Аллё?

— Он написал другое имя, представляешь? — негодовала Саша. — Это некрасиво!

— А в чем проблема? — я не понял, чего она так разозлилась.

— Теперь все девчонки смеются надо мной.

— Меньше нужно языком трепать и хвастаться тем, чего нет. Как он напишет, что любит тебя, если любит Зою?

— Ну это же не по-настоящему. Просто подыграть.

— Это не игра, Саша, — произнес я по-взрослому и даже удивился, как назидательно у меня это получилось. — Всё. Иди к себе и оставь нас в покое.

— Значит это ты. Я так и думала.

— А что написал-то? — не унимался Дятел.

— Я люблю Зою, — процитировал сам себя я.

— Почему это дрянь? — справедливо возмутился Тифон.

— Вот и я не понимаю.

— Потому что мы так не договаривались, — Саша совсем сникла. — И теперь, кроме того, что все смеются надо мной, я проспорила и должна выполнить одно дурацкое задание.

— Что за задание?

— Тебя не касается.

— А чего ты так борзо разговариваешь? — наехал я.

— У…у…у, — протянул Макс. — Какие страсти.

Тифон пихнул его в плечо, и он, свалившись назад, остался лежать на спине, тихо посмеиваясь. Я снова заметил его засос и тупо заржал.

— Кстати! Я же взял с собой ваш апельсин! — тонкий дипломатический ход Дятла поразил своей неуместностью.

— Ты меня правда подставил, — с горечью сказала мне Саша.

— Прости, — всё ещё улыбаясь, ответил я, однако слово «подставил» эхом прокатилось по коридорам моего не вполне ясного сознания. — Так бывает, ждёшь-ждёшь одно, а на деле получается совсем другое.

— Что я тебе плохого сделала? Почему ты всё время кидаешься на меня?

— Неправда. Я самый дружелюбный на свете чел. Скажи, Вань.

— Не самый, — откликнулся Дятел.

— А теперь? — я показал ему кулак.

— Никит, тебе не идут такие приколы. Не обижайся на них, — сочувственно сказал Саше Дятел. — Они просто ещё пьяные.

Она развернулась, подобрала рюкзак и, широко размахивая зажатыми в руке босоножками, пошлёпала прочь.

— Телефон забыла, — крикнул Макс, но она не обернулась.

— Что с тобой? — прикопался Трифонов. — У тебя что месечные?

— Пошёл к чёрту, — я лёг на живот и накрылся футболкой. — Тебе можно кидаться на всех, а мне слова не скажи.

— Да, кидайся сколько влезет. Но ещё раз за меня что-то напишешь, получишь в табло.

— А может, я за себя писал?

— В смысле?

— Сам знаешь!

— Андрей прав, — Дятел печально вздохнул. — Ты, Никит, в последнее время очень нервный стал. Нетерпимый. Если тебя что-то беспокоит, ты лучше просто расскажи. Мы же твои друзья, мы поймем. Мама говорит, что недосказанность рождает недопонимание, а это как гвоздь вбитый между людьми. Вытащить его возможно и получится, но дыра всё равно останется.

Я резко сдернул с головы футболку.

— Если ты не заткнешься прямо сейчас, клянусь, я тебя утоплю.

— Чё привязались к человеку, — подал голос Макс. — Запал он на эту Сашу, ясно же.

Трифонов с Дятлом застыли с такими лицами, будто им сообщили, что детей приносит не аист.

— Это правда? — спросил Дятел.

— Хрен знает, — под их взглядами я понял, что уже не отвертеться. Пошлю — надумают ещё больше, чем есть на самом деле.

— Но если она тебе нравится, зачем ты так грубо с ней обошёлся?

— Всё. Отстаньте. Плевать на неё.

Все замолчали. Повисла неуютная тишина, словно им объявили, что я скоро умру, и никто не знает, какие нужно подобрать слова утешения.

— Короче, кончай нам голову морочить, — проворчал напоследок Трифонов. — То, блин, Зою он любит, то через пол минуты Сашу. Не беси меня, Горелов. А про Зойку даже не думай. Я тебе за одни мысли башку откручу. Понял?

— Угу. Давно уже.

Если бы я сделал, то что я сделал после того нашего разговора, то возможно я бы себя понял. Хотя… Нет. Не понял бы. Интересно, о чём я вообще думал, когда сделал то, что сделал?

Эта мысль ужаснула. Получалось, что где-то внутри меня сидел какой-то совсем другой я. Тёмный и злой. Затаивший обиду, мелкий, мстительный человечишка.

Нет, всё конечно можно было списать на то, что это «по пьяни». Был дурной, ничего не соображал, хотел приколоться. Ведь реально было весело. И фотки угарные. Так, в общем-то я и сказал Лёхе.

Но в глубине души знал, что это дешевые отмазки.

Однажды, классе в седьмом, я так пошутил над Павловым. Был у нас такой толстозадый ботан. Весь из себя правильный типа Дятла. Всегда всё учил от корки до корки.

Раз ему на коленку приклеилась жвачка. После ОБЖ как раз. Там парты были низкие и коленки всё время терлись об их внутреннюю поверхность.

А на следующем уроке, на физике, нам дали контрошу. Сложную, проверочную какую-то. Половину задачек мы толком и не проходили, а телефоны пришлось сдать. Физичка очень ревностно относилась к вопросам списывания, и если ей казалось, что кто-то куда-то не туда посмотрел, то сразу заворачивала всю работу.

В общем, я сидел и валял дурака, даже не пытаясь ничего решать, потому что ничего не знал. Мне было скучно, поэтому я стал развлекаться: пытался общаться с соседкой по парте, с теми, кто сзади, потыкал впереди сидящих.

Ну и естественно, ко мне подошла учительница и наехала. Не сильно, но довольно обидно. В ответ я сказал, что хоть по-честному ничего не пишу, а Павлов всё списывает.

Она обернулась и увидела склоненную к коленям голову Павлова, потому что он постоянно тёр пятно, оставленное жвачкой. Ну и понеслось. Физичка была принципиальной и, как ни странно, поблажек для отличников не делала. Так что моментально разозлившись, вышвырнула Павлова из класса. Он слёзно оправдывался, что у него ни телефонов, ни шпаргалок нет, но училка проверять не стала.

Шутка с Павловым скрасила мне весь урок. Я угорал и думал, что так ему и надо. Почему? Сложно сказать. Просто, потому что он всё знал, а я нет.

С тех пор, у Павлова начались проблемы с физикой. Он обиделся на учительницу, а она его запомнила. И после ряда конфликтов, с привлечением родителей и классной, он вообще ушёл из нашей школы.

Но свою вину я осознал гораздо раньше, чем это случилось.

В тот же день, когда столкнулся с ним в коридоре. Увидев меня, Павлов с ненавистью посмотрел и сказал прямо в лицо: «сука».

Тоже самое я услышал от Лёхи, когда мы после обеда отправились к церкви.

Свой телефон Трифонов так и не нашёл и, чтобы поговорить с Зоей, попросил трубку у меня.

К тому времени я уже почувствовал неладное. Оказавшись в зоне доступа, телефон выдал порцию оповещений о десяти Лёхиных звонках и трёх эсэмэсках: «Обурел?», «Удали», «Ппц что будет».

Поспешно закрыв всё, я отдал телефон Трифонову. Решил, пусть лучше первый звонит. Иначе будет стоять над душой и слушать. Но разговаривал он недолго, хоть и отошёл, как обычно в поле. Обрывки фраз и его растерянный, осипший от волнения голос, довольно чётко доносились до меня.

«Можешь объяснить?», «Конкретно скажи, что я сделал?», «Что я сделал?», «Объясни!».

А вернулся, на нем лица не было, пихнул трубку мне в живот, прохрипел «я ушёл» и, сунув руки в карманы, зашагал по дороге.

— Я вообще не пойму, почему ты ещё жив, — сказал Лёха, после того, как закончил крыть меня.

До этого момента, я слушал его молча, всё ещё надеясь, что он меня с кем-то перепутал.

— Лёх, что случилось-то, а? Можешь объяснить?

— Ты чё, совсем тупой? Или вы ужрались так, что тебе мозг напрочь вынесло?

Криворотов редко злился и, если он кричал, значит было из-за чего.

— Я не помню. Правда. Скажи, что я сделал.

— Ты Инсту свою давно видел, урод?