— И что не будет никакого селфхарма — пообещай.

— А тебе-то что? Может, это единственное, что меня лечит? Может, только так я ещё спасаюсь от… от… от таких, как ты? Может, только поэтому я ещё жив. Может, даже я смогу забыть тебя. Может, даже к утру.

— Я думала, что ты перестал это делать.

— А я думал, что ты любишь меня. Или я просто так хотел в это верить, что в итоге поверил?

Вместо ответа я включила музыку, пошла на кухню, забрала лезвия и таблетки, сунула их в рюкзак. Попила воды из чайника. Было девять. Уже стемнело. Последний автобус уходил в двадцать два пятнадцать.

Но стоило выйти из дома и дойти до калитки, как за спиной хлопнула входная дверь. Амелин выскочил следом. Я ждала услышать что-то вроде: «Я тебя не отпущу», но он сказал: «Хочу убедиться, что ты ушла».

Полумесяц над полем висел яркий, неправдоподобно белый, отчего ещё совсем лёгкая темнота ночи, казалась робкой и нежной, как предрассветное утро. Этим потусторонним светом было тронуто всё вокруг: и верхушки деревьев, примыкающего леса, и примятая трава, и чёрное, оставшееся после праздника костровище, и несчастный столб с грязными лентами.

Амелин шёл сзади метрах в трёх от меня. Я не оборачивалась, просто знала, что идёт. Могла ли я подумать, что всё закончится из-за меня? Возможно и могла. Я ведь знала, что мы из разного мира, и что чудес в жизни не бывает. И он тоже знал.

Возле лежащего столба я остановилась. Подождала, думая, что нагонит, но он не подходил. Просто стоял и ждал, что пойду дальше.

— Иди сюда, — позвала я.

Он не сдвинулся с места.

— Я не прошу меня простить, но это как незакрытая дверь, — громко сказала я. — И из неё дует сквозняк. Только подумай, что будет, если останется сквозняк.

Амелин молчал.

— Я хочу тебе сказать кое-что. Важное. Я тебе про это ещё не говорила. Подойди, пожалуйста.

— Говори так, — голос был тихий, но я и своего-то голоса толком не слышала.

— Мне очень понравилось у тебя в гостях. Спасибо. У тебя уютный дом и яблоки вкусные, и ангелы, и музыка. Можешь скинуть мне тот твой последний шазам? Я хочу запомнить, как всё было по-настоящему. Чтобы ничего не состарилось в моей памяти. И навсегда осталось таким, как до… Как до того… Пока ещё… Всё. Спасибо, что выслушал. Отвечать ничего не нужно и идти за мной тоже.

Лучше бы молчала. Собиралась сказать, то, что никогда не могу сказать, но и так получилось чересчур мелодраматично. Ну, с кем поведешься.

В другой раз он бы наверняка подбежал ко мне, но вместо этого, вдруг опустился на корточки. Посидел так немного, а потом просто лёг на землю.

Раньше, когда я смотрела кино или читала про всякое такое, всегда думала — «что за чушь?». Почему нормальные, адекватные люди не могут поговорить и договориться обо всем? Но теперь поняла.

Подходить я не стала, развернулась и двинулась дальше, а Костик остался лежать.

Однако вскоре я почувствовала, что снова идёт.

Как же он, наверное, меня проклинал, но провожать всё равно пошёл. В точности, как с Милой. Не смотря на то, как она с ним постоянно поступала, он всё равно прощал и защищал её. Ни у кого другого не хватило бы на это сил, а он терпел, потому что любил и о себе из-за этого не думал. Вот, поэтому он и был странный. И именно поэтому меня к нему так невероятно тянуло.

Я изо всех сил сдерживалась, чтобы не расплакаться, до тех пор, пока впереди не замаячили тёмные очертания бетонных заборов свинарников и освещенная только одним фонарём длинная дорога между ними. Тревожная, неприятная дорога, сопровождаемая лаем собак и невыносимой вонью. А когда впереди послышались пьяные выкрики и противный басовитый гогот, и затем в блёклом свете показались неровно идущие силуэты довольно многочисленной компании, я обрадовалась, что Амелин меня не послушал и не вернулся.

По мере того, как компания приближалась, становилось всё неуютнее. Миролюбивой её назвать было сложно и, судя по отдельным фразам, они бродили по округе в поисках приключений.

Если бы я была одна, точно рванула бы назад, но присутствие Амелина придавало уверенности, так что я продолжала идти вперед, пока вдруг он сам не догнал меня и, схватив за руку, не сдёрнул с дороги в сторону.

Пробежали по заросшей травой ухабистой земле, разделяющей бетонные стены и дорогу и, упав на животы, затаились.

Вонь внизу ощущалась не так сильно, а рука Амелина у меня на затылке успокаивала, создавая ощущение, будто и не было никакой ссоры. Будто по-прежнему всё хорошо, и он ещё не призирает меня.

В тишине разговоры парней были слышны очень отчётливо, и сразу стало ясно, что они нас заметили. Точнее меня.

— Отвечаю девка была, — сказал ломающийся мальчишеский голос. — Туда вон прошмыгнула.

— Это белочка, — пробасил кто-то ему в ответ и все заржали.

— Не, не. Реальная.

— Я тоже видел, — подтвердил голос постарше. — Мелкая такая. Идём, поищем. Если найдем, делиться ни с кем не будем.

— Это мы ещё посмотрим.

Локоть Амелина надавил мне между лопаток, и всё тело напряглось.

— Лежи, до последнего, чтобы не происходило, — горячо зашептал в ухо. — Сейчас будет весело.

— Что ты собираешься сделать? — так же едва слышно проговорила я.

— Если что, тот шазам — это «Monsoon», — с этими словами он оттолкнулся руками от земли и пружинисто подскочив, выпрямился в полный рост.

— Ты кто такой? — раздалось совсем близко.

— Как хорошо, что это вы! — громко и обрадованно воскликнул Костик.

— Что значит, мы?

— Вы — это значит вы. Тут до вас другие пацаны были. Злые и наглухо обдолбанные. Прицепились. Еле от них отвязался. Спасибо.

— Обращайся.

— Вы же к коттеджам?

— Ну…

— Можно я с вами пойду? А то я их боюсь.

— Кто такие? Мы тут всех знаем.

— Да, я разве разглядел? Морды страшные видел, а больше ничего.

— И чего хотели?

— Просто отмороженные. Значит, можно с вами?

— Ну, можно.

— Эй, — не унимался пацан. — А девчонку искать?

— Какую девчонку? — в голосе Амелина прозвучало искреннее изумление. — Здесь никого кроме меня не было.

— Ладно, рассказывай. Что я девку от пацана не отличу?

— В темноте все кошки серые, а меня, когда помладше был, часто с девочкой путали. И сейчас тоже бывает. Особенно зимой в капюшоне или, когда волосы отрастают. Один раз из мужского туалета чуть не выперли. Но я доказал, что они неправы. А вообще, это из-за веса. Мне пяти килограмм до нормы не хватает.

— Погоди-ка, а ты из деревни? Местный?

— Вроде того.

— Слышь, это же тот деревенский маньячелла, который чувака из коттеджей мочканул.

— Точно, точно, это он, — поддержал пацан. — Мой Васька его поймал, но мать заставила отпустить.

— Да, ладно? — недоверчиво протянул тот парень, что был у них основной. — Чё реально ты псих?

— Может и псих. Откуда мне знать?

— Ну-ка давай подойди сюда, — потребовал парень.

— Зачем?

— Диагноз ставить будем.

— Звучит увлекательно, но лучше вы ко мне. А то вроде, как сено к лошади не ходит.

— Я не понял. Ты сейчас нарываешься что ли?

— Совсем нет.

— Тогда стой на месте!

— Извини, не могу.

— Ты, чё, блин? Мы тебе тут в игры играть будем? В догонялки?

— Кстати, отличная мысль. Я и сам хотел предложить.

— Иди сюда, сказал…

— Только чур, по-честному считать до десяти. Вы умеете считать до десяти? — Амелин громко рассмеялся. — Хотите, научу? Козлёнок — это раз!

Парни на пару секунд стихли.

— Два — это Телёнок, три — это Корова, — в своей привычной издевательской манере продолжал считать Амелин.

Его голос быстро удалялся.

— Эй, стой, — заорали ему вслед сразу несколько человек. — Стой, кому сказали!

— Четыре — это Бык.

Кто-то оглушительно свистнул.

— Пять — это Конь, а шесть — это Свинья.

Послышался недоуменный гул и с диким топотом вся компания ринулась догонять Амелина.

— Семь — это Кот … восемь — Пёс, — донеслось уже совсем издалека.

Поблизости не было никакого жилья, чтобы звать на помощь, и всё, что я могла сделать — это вызвать полицию. Но в эту глушь они будут ехать очень долго. Ещё я могла сгонять за обрезом, но это не меньше пятнадцати минут. Гораздо быстрее добежать до коттеджей, где на охранном посту сидели охранники.

— Девять — это Баран, — проговорила я себе под нос, поднимаясь на ноги.

К локтям и коленям прилипла земля и травинки. Бок слегка был расцарапан какой-то железякой и немного саднил.

Но только я сделала два больших шага в сторону дороги, как прямо позади себя уловила движение, резко обернулась и оказалась нос к носу с пацаном. Я его сразу узнала: тот самый мальчишка, брат Василия.

— А…а…а, — победно протянул он противным голосом. — Я же видел, что ты здесь.

От неожиданности я оступилась на кочке и подвернула ногу, парень воспринял это как попытку бегства и, схватив меня за плечо, больно надавил большим пальцем на ключицу.

— Раздевайся сама, — нагло заявил он. — Тогда я может тебя бить не буду.

От возмущения дыхание перехватило, а от стука сердца заложило уши.

— Десять — это Петух!

Со всей дури я ударила по сжимавшей плечо руке, а когда он её отдернул, отвесила крепкую оплеуху, после чего толкнула, что было сил обеими руками в грудь. Мальчишка отлетел на несколько шагов, но равновесие не потерял и сразу кинулся на меня. Одной рукой он вцепился в футболку, а второй замахнулся, но я успела её перехватить и ударила его ногой по колену. Пацан отшатнулся, но замахнулся снова, тогда уже я, схватив его, вмазала кулаком в лицо.

Яростно прошипев «сука», он резко обхватил мою шею обеими руками, дёрнул и через секунду мы оба оказались на земле.

И только тогда я вдруг со всей ясностью поняла, что всё серьёзно. Что это не обычная потасовка на школьном дворе, где со словами «разве можно девочек бить?» вмешаются прохожие или охранники, и что здесь на помощь мне никто не придёт.

Мы катались по земле и колотили друг друга, я лягалась и два раза хорошенько укусила его, а он всё время сквозь зубы повторяя «я тебя сделаю», норовил ударить меня по лицу, но из-за того, что я выкручивалась, всё время промахивался.

Оказывается, по-настоящему меня ещё никто не бил. Это новое неожиданное открытие серьёзно напугало: а что будет, если победит он?

Страх и отчаяние придали сил, так что в какой-то момент я оказалась сверху и уже собиралась потребовать, чтобы он сдался, как вдруг острая нестерпимая боль расколола голову и тысячи миллиардов искр вспыхнули в глазах.

Про такое состояние обычно показывают в кино, когда умерший внезапно отделяется от тела и сам не замечает этого. Как Патрик Суэйзи в Приведении побежал догонять грабителя, а когда вернулся, обнаружил мертвого себя.

Вот и мне, после того, как мальчишка меня вырубил, всё ещё чудилось, будто я продолжаю лупить его, и он закрываясь руками, молит о пощаде. А в это время у меня за спиной поднимается огромное солнце и заливает утренним розовым светом всё вокруг.

Но на самом деле, то, что сознание вылетело из меня, было самым прекрасным, что в тот момент могло со мной произойти, потому что я ничего не понимала и не чувствовала, а когда очнулась, сразу, ещё не разлепляя глаз, ощутила, как болит каждая клеточка тела. Было жутко холодно и мокро, но едва я успела об этом подумать, как услышала рядом с собой шорох.

Стоило собраться и продолжать борьбу, но тело предательски размякло. Кто-то наклонился надо мной и в ту же секунду, подхватив под мышки, рывком поднял.

Я почувствовала знакомый запах туалетной воды, табака и жвачки и открыла глаза.

Лёха поставил меня на ноги и, прижимая к плечу, принялся отряхивать спину.

Стоило спросить откуда он взялся, но вместо этого я сказала:

— Нужно найти Амелина.

— Ну, наконец-то! — воскликнул он. — Я уж думал ты спишь.

Я осторожно ощупала нос и челюсть. Крови не было, но дотрагиваться было больно.

Кончики волос, вся шея и ворот майки намокли. Заметив моё удивление, Лёха показал пластиковую бутылку, в которой плескались остатки воды. Я допила их.

— Нужно найти Амелина, — повторила я, озираясь, словно он мог оказаться где-то поблизости. Затем наклонилась, чтобы отряхнуть коленки и тут заметила расстегнутую на шортах молнию.

— Где будем искать? — Лёха поднял с земли мой рюкзак.

Не в силах ответить, я отмахнулась и, поддавшись минутной слабости, опустилась на корточки.

— Ты чего? — наигранно удивился Лёха, присаживаясь рядом. — Мы же победили.