— И все-таки мне не понятно, как вам это удалось. Конечно, вы очень привлекательны, но простите мне эти слова, красота недорого стоит. В этом городе полно женщин куда привлекательнее, чем мы с вами.

— Боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, — удивилась Элизабет-Энн.

— Да полно вам! За последние несколько лет вы первая женщина, сразившая Лэрри.

Элизабет-Энн почувствовала, как кровь прилила к щекам. Она опустила глаза.

— Я уверена, что вы ошибаетесь, — тихо пробормотала она.

— Я? Ошибаюсь? — Робин от души расхохоталась. — Ни за что. Послушайте меня! — Она подошла к креслу, шифоновый шлейф плыл за ней следом, села рядом с Элизабет-Энн и взяла ее за руку. — Когда-то я страстно желала Лэрри. Но женился-то он на другой.

— И до сих пор женат?

Робин отрицательно покачала головой.

— Нет. Но он выбрал ее, а не меня. Потом они очень некрасиво разводились. Все газеты только об этом и писали. Тем временем я вышла замуж, поэтому к тому моменту, как Лэрри освободился, я не была свободна. Теперь мы просто друзья, почти как брат и сестра. Но любим мы друг друга даже больше, чем прежде.

— Но почему же он не женился на вас? — Против своей воли Элизабет-Энн увлеклась рассказом. — Почему он женился на той, другой женщине?

— Потому что она предложила ему то, чего у меня не было. Я думаю, что у вас есть то же самое, что он хотел найти в своей бывшей жене. Только Лэрри заблуждался на ее счет. Он довольно долго ее переоценивал. Видите ли, Лэрри больше всего любит тайну. Его всегда интригуют люди, которые, по его мнению, больше скрывают, нежели показывают окружающим. Чтобы ему было что разгадывать. Но его жена провела его. Она хорошо держалась вначале, хотя он достаточно быстро обнаружил всю ее пустоту.

— И поэтому он с ней развелся? Именно потому, что она перестала быть для него загадкой? — сказанное шокировало Элизабет-Энн.

— Ну, это только часть их проблемы. Основной причиной послужил фильм, в котором она снялась. Лэрри счел его слишком непристойным и постарался скупить все имеющиеся копии. Она дико разозлилась и обвинила его в том, что он де мешает ее карьере и Бог знает в чем еще. В результате она-то и подала на развод.

— Так она была актрисой.

— Да, и очень талантливой. Вы, возможно, слышали о ней. Она недавно покончила с собой.

Холодок пробежал по спине Элизабет-Энн. Ее пальцы беспокойно зашевелились, а голос упал до шепота:

— Это не… — Она огорченно простонала: — Это не могла быть…

— Лола Бори. Она самая. — Робин покачала головой и грустно улыбнулась. Потом хлопнула в ладоши и оживилась: — Ну, хватит сентиментальной болтовни. Нам пора идти. Думаю, что обед вот-вот подадут. Уж я-то хорошо знаю этот дом. И подадут его без нас, если мы не поторопимся.

— Вы идите, — быстро сказала Элизабет-Энн. — И… спасибо.

— За что же это? — удивилась Робин.

— За то, что вы мне рассказали.

— О! Да это все ерунда. Если мы становимся друзьями, то нам не следует очень многое скрывать друг от друга. Разве не так? Я имею в виду, что немного тайн — это даже пикантно, но слишком много… — Робин покачала головой, поднялась с кресла и протянула руку Элизабет-Энн: — Пойдемте поедим.

— Я не могу — взмолилась та. — Я должна уйти…

— Ерунда. И слышать об этом не желаю. Вы остаетесь.

— Разве вы не понимаете? Я не могу смотреть ему в глаза. Только не сейчас.

— Почему? Вы все еще смущены его детской выходкой?

Элизабет-Энн молчала. Как ей объяснить, что ее унижение бледнеет в сравнении с тем, что она только что узнала? То, что Лэрри Хокстеттер был мужем Лолы Бори — той самой Лолы, в чьем самоубийстве она не могла хоть частично, но не винить себя, — все изменило. Теперь она знала, что не сможет взглянуть ему в глаза никогда до конца своих дней. Он явно радовался возможности посадить ее в лужу. Как же он должен ее ненавидеть!

Робин неправильно истолковала ее молчание.

— Не сердитесь на него за его шутки, — посоветовала она. — Я ведь уже сказала вам, что он со всеми так обходится. Он не нарочно выбрал вас. Кроме того, рано или поздно Лэрри подойдет и извинится. А вы не упустите такого случая. — И продолжила: — Я не собиралась вам этого говорить, но Лэрри послал меня за вами, потому что ему не хочется, чтобы вы ушли.

— Не могу этому поверить, — с горечью сказала Элизабет-Энн. — Ему просто захотелось еще меня помучить. Я этого не выдержу.

— Все не так, дурочка вы этакая, — ответила Робин со смехом. — Вы его покорили. А теперь идемте. — Она подняла Элизабет-Энн с кресла и улыбнулась: — Никому не повредит немного перекусить. И поговорить немножко. Вы это скоро увидите. Ни Лэрри Хокстеттер, ни Робин Морган не считают «нет» ответом.

Элизабет-Энн посмотрела ей в глаза:

— А вы не могли бы принять мое «нет»?

— Боюсь, что не могу. — Робин подтолкнула ее к двери. — Да, и еще одно.

Элизабет-Энн озабоченно подняла брови.

— Если мы собираемся подружиться, а я уверена, что так и будет, почему бы вам не начать доверять мне?

Элизабет-Энн коротко кивнула.

Если бы ей сейчас сказали, она бы не поверила, но именно так началась их дружба на всю жизнь.


Гости уже сидели за столом, когда вошли Элизабет-Энн и Робин. Элизабет-Энн не слишком уверенно смотрела по сторонам. Она была еще в большем замешательстве, чем раньше. Обед задерживался явно из-за их отсутствия.

Робин обернулась к ней и ободряюще улыбнулась.

— Соберитесь с духом, — весело прошептала она. — Мы должны быть важными. Если бы опаздывал кто-то другой, они бы уже начали. И, Бога ради, помедленнее. Это наш большой выход.

Она задержала Элизабет-Энн, заставляя ее идти медленнее, одновременно озаряя гостей своей царственной улыбкой, в которой не было и тени извинения.

Когда они подошли к столу, Элизабет-Энн заметила только два свободных места — слева и справа от хозяина дома. Да, ей не удастся легко отделаться, в панике подумала она. Лоуренс Хокстеттер постарался сделать так, чтобы она оказалась у него под рукой, живая мишень для града его шуток.

Ей казалось, что она никогда не дойдет до начала стола. В принципе, столовая была рассчитана на тридцать четыре персоны. Но если немного потесниться, а так и было в этот вечер, то за столом умещалось пятьдесят человек, локоть к локтю, но с достаточным комфортом. Так же как и в гостиной, высота потолка достигала двадцати футов, но здесь панели были расписаны так, что создавалось впечатление резьбы по камню, поэтому свод не казался чересчур высоким. Настенная роспись представляла пастухов и пастушек, классические кривоватые оливковые деревья, облака на розовом небе и пухленьких херувимов, резвящихся в воздухе. Под ногами расстилался чудесного рисунка обюссоновский ковер гигантских размеров. Стол шестнадцатого века освещали четыре хрупкие венецианские люстры, сияющие огнем тонких восковых свечей. Пятьдесят похожих стульев принадлежали эпохе Людовика XIV. Китайский фарфор был подлинным, а мейсенский с цветочным рисунком имел золотую кайму, уотерфордский хрусталь соседствовал с массивным серебром времен короля Георга.

Элизабет-Энн не сумела скрыть своего удивления при виде Лестера Лоттомэна и Марисоль, занимающих наименее почетные места почти в самом конце стола. Лестер явно не верил своим глазам, а на лице Марисоль, куда более выразительном, читалась чистой воды зависть.

— Сударыни, — сказал Лэрри Хокстеттер достаточно громко, так, чтобы все сидящие за столом его услышали, — я надеюсь, что мы не заставили вас спешить?

— Не волнуйся, дорогой Лэрри, — заверила его Робин. Она нагнулась, поцеловала его в щеку и села справа от него. — Я знаю, я ужасно тщеславна. Да и Элизабет-Энн такая же. — Она оглядела стол. — Зато наши носы не блестят.

— Действительно, не блестят, — ответил он. — Но наши чуют запах еды. Но я и представить себе не мог, что ты так беспокоишься о косметике, Робин. Лилии не требуется позолота.

— Что касается меня, то мне ее всегда не хватает, — ответила она, и оба вежливо рассмеялись.

Элизабет-Энн вдруг почувствовала, что ее напряжение спало. Никто и не вспомнил о ее поспешном уходе из гостиной. Речь шла только об их опоздании к обеду.

То, что последовало за этим, оказалось самым длинным обедом в жизни Элизабет-Энн, правда, при этом самым элегантным и чарующим. Лэрри Хокстеттер оказался на высоте — заботливый хозяин, прекрасный рассказчик, полный очарования и юмора. Робин прекрасно парировала его остроты, и они отлично друг друга дополняли.

Но Элизабет-Энн все больше и больше жалела свою новую подругу. Робин любила Лэрри, это бросалось в глаза, правда, как и то, что он не испытывал ответного чувства. Во всяком случае, с его стороны речь могла идти всего лишь о симпатии. И все-таки они казались лучшими друзьями, и оба старались втянуть Элизабет-Энн в разговор. Вскоре она уже не жалела, что осталась, и быстро изменила мнение о красивом хозяине дома.

— Лэрри вывозит своих поваров из Парижа, — сообщила Робин, как только подали первое блюдо — омаров в сливочном соусе, украшенных трюфелями, в фарфоровых чашках. — В этой стране им никто и в подметки не годится. Только надо дождаться десерта.

— Почему именно десерта?

— Скоро сами увидите.

И Робин улыбнулась с видом заговорщика.

Элизабет-Энн еда показалась не только превосходной на вкус, но и прекрасно украшенной, не отставала и сервировка. На горячее подали жаркое из телячьих ребрышек. На каждом подносе лежали шесть порций ребрышек, плавающих в собственном соку и украшенных с одной стороны гофрированной розеткой из белой бумаги. По кругу расположился бордюр из картофельного пюре, запеченного до коричневой корочки. Он не позволял соку растечься по всему блюду и попасть на овощи. Внутри бордюра помещались горошек, верхушки спаржи и морковь.

Но Робин была права: именно десерт заслуживал права называться основным блюдом.

— Лэрри посылал своего шеф-повара на Мурано, чтобы тот научился выдувать стекло, — сказала она через стол, когда каждому гостю подали сахарное яблоко, наполненное абрикосовым муссом. Элизабет-Энн изумленно смотрела на свое. Плод в натуральную величину был сделан так искусно, что казался стеклянным. А внутри светился абрикосовый мусс. Ей не хотелось есть его, настолько оно было красивым. Но как только она взяла в рот первый ломтик, удивительный десерт словно живой затрепетал у нее на языке.


Они сидели вдвоем перед камином в комнате наверху. Гости уже давно разошлись, Робин ушла последней. Внизу слуги занимались уборкой. Теперь Элизабет-Энн и Лэрри остались одни.

— Должен сказать, что вы выбрали далеко не самый прямой путь, чтобы познакомиться со мной, — заметил Лэрри. — Почему вы не договорились о встрече и не пришли ко мне в офис?

— Потому что я не знала, какой минимальный вклад принимает ваша компания. И кроме того… — Элизабет-Энн позволила себе улыбнуться, а в ее аквамариновых глазах блеснула сталь, — я не заинтересована в том, чтобы ваша контора занималась моими делами. Я хочу, чтобы это делали вы лично.

Он отпил коньяк из своей рюмки.

— Вы все хорошенько продумали, так?

— Не совсем. Я новичок в подобных делах. Я просто стараюсь быть осмотрительной.

— А если я решу не заниматься персонально вашими делами, что тогда?

Элизабет-Энн разгладила платье на коленях.

— Не знаю, — не сразу ответила она, потом посмотрела на него: — Что ж, найдутся другие, я уверена.

— Найдутся, — кивнул он. — Таких компаний в Нью-Йорке около дюжины. Но это не «Хокстеттер-Стреммель».

Элизабет-Энн согласно кивнула.

— Я знаю, что для такой компании, как «Хокстеттер-Стреммель», тридцать тысяч долларов не деньги. — Элизабет-Энн помолчала. — Но для меня это сумма.

Лэрри хмыкнул:

— Не позволяйте никому убедить вас в обратном. Это большая сумма с любой точки зрения.

Она удивленно взглянула на собеседника. Он не был таким тщеславным в бизнесе, каким был в своей частной жизни.

— Сказано истинным банкиром.

— Каковым я не являюсь, — подчеркнул он. — Я просто вкладываю деньги других людей, основываясь на догадках, экономических прецедентах, последних достижениях компаний и чистом инстинкте.

— Как вы думаете… — медленно начала Элизабет-Энн и рассмеялась совсем по-детски. — Я знаю, это нечестный вопрос. Но как вы думаете, смогу ли я настолько увеличить свой капитал, чтобы купить отель?

— Делая правильные вложения при хорошей экономической обстановке… Не вижу причин, почему вы не сможете этого добиться. Как только вы накопите несколько сотен долларов, вы сможете начинать понемногу играть, чтобы ускорить процесс накопления.