— Играть? — Она помолчала, потом нахмурилась. — Что это еще за игры?

— Больше рисковать. Играть на разнице в ценах. Купить отель, приобретя закладную. И все в таком роде. Но для начала нам надо просто и осторожно вложить ваши деньги. Деньги делают деньги. Первые сто тысяч всегда достаются тяжелее всего. Также и с первым миллионом.

— Но это относительно… безопасно?

— Достаточно безопасно. Но вся наша жизнь — сплошной риск. Никто вам не даст стопроцентной гарантии в подобных вещах. Не скажи я вам этого, я бы обманул вас.

— А если бы вы были на моем месте? Что бы вы сделали?

— В точности то же самое, — хмыкнул он. — Если бы у меня хватило ума найти кого-нибудь, похожего на меня самого.

— Достаточно честно, — согласилась Элизабет-Энн. — Завтра я принесу вам в контору чек на тридцать тысяч долларов.

— Можно сделать еще лучше, — проговорил он, поднимая бокал. — Я заеду за вами на машине, и мы позавтракаем вместе. Вы сможете передать мне чек, и мы это отпразднуем.

Элизабет-Энн улыбнулась:

— Вы всегда все делаете по-своему, мистер Хокстеттер.

— Лэрри, — поправил он с мягкой настойчивостью. — Если мы хотим насладиться дружеским и взаимовыгодным партнерством, вы должны называть меня Лэрри.

— Хорошо, Лэрри.

Она поднялась на ноги и протянула руку:

— До завтра.

Лэрри взял ее руку в свою, пожал и долго не отпускал.

— До завтра. Бевин проследит, чтобы Макс отвез вас домой.

Элизабет-Энн спустилась по лестнице, тихонько напевая.

Лэрри, негромко насвистывая, направился в спальню.

Ни один из них даже не догадывался, что ровно через триста шестьдесят два дня, 29 октября 1929 года, после самого крупного краха на бирже, весь мир будет у их ног.

9

Элизабет-Энн смотрела мимо Лэрри Хокстеттера. Ее взгляд был устремлен в окно на конические крыши и шпили зданий внизу.

С тех пор как они с Лэрри начали завтракать вместе два раза в неделю в отдельном кабинете компании «Хокстеттер-Стреммель» на тридцать седьмом этаже над Семидесятой Пайн-стрит в самом центре финансового мира, она часто, мечтая, смотрела на цитадели банков в Нижнем Манхэттене. Сколько раз Элизабет-Энн пыталась раньше представить себе, как выглядит мир с такой выгодной точки зрения, но ей это не удавалось. Теперь она сама испытала, что значит взлетать на такую высоту, и не единожды, но вкус магической новизны не исчезал. Ей казалось: протяни руку — и коснешься крыш кончиками пальцев. Лишь сейчас она поняла, почему так богато украшены верхушки каменных гигантов. Это не для тех, кто внизу, им все равно не видно, а для тех, кто может любоваться ими с высоты таких же зданий. Мир небоскребов был на самом деле еще дальше от простого человека с улицы. С такой высоты корабли, входящие в гавань и покидающие ее, казались маленькими и незначительными, поток людей напоминал муравейник, а их проблемы казались несуществующими. Важен был только ее бизнес.

За прошедшие десять месяцев совместный ленч превратился в традицию. Они пропустили всего два или три раза.

Элизабет-Энн снова перевела взгляд на Лэрри и улыбнулась ему через стол. Если бы в тот вечер в особняке Хокстеттера кто-нибудь сказал, что за столь короткий срок ее капитал вырастет подобным образом, она бы только громко рассмеялась. Но это было совсем не смешно.

Лэрри отодвинул десерт в сторону и положил бумаги на скатерть. Элизабет-Энн придвинула их к себе и перевернула к себе текстом. Всего четыре страницы. На первом, титульном, листе в центре было аккуратно напечатано:

Секретно

Отчет о ценных бумагах и капиталовложениях

Элизабет-Энн Хейл

по состоянию на 28 октября 1929 года

Она улыбалась в предвкушении цифры, когда переворачивала страницу. Вдруг улыбка застыла на ее лице. На какой-то момент Элизабет-Энн показалось, что машинистка ошиблась. Она вопросительно посмотрела на Лэрри.

Его лицо оставалось непроницаемым.

Элизабет-Энн снова взглянула на страницу. Та же самая цифра словно прыгнула ей в глаза. Меньше чем за год ее тридцать тысяч долларов превратились в… Разве это возможно? Она и представить себе такого не могла.

Пораженная, она снова посмотрела на цифру.

— Сто шестьдесят семь тысяч триста сорок три доллара и девяносто два цента, — медленно прошептала Элизабет-Энн.

«Нет, — решила она, — это, должно быть, ошибка».

Перелистала страницы, водя пальцем по колонкам чисел, отражающим вложения капитала, дивиденды и приобретенные акции. Здесь была и новая горнорудная компания «Хошшу инвестментс» в Северной Дакоте, обнаружившая неделю назад золотую жилу.

Наконец она тяжело вздохнула и закрыла отчет. Ей вдруг показалось, что она не сможет произнести ни слова.

— Это впечатляет, — тихо сказала Элизабет-Энн. — Это даже… пугает.

— Если вам кажется, что сумма увеличилась слишком быстро, — объяснил Лэрри, — то это только потому, что вы предоставили мне карт-бланш, чтобы я смог вкладывать деньги сразу же, как увижу выгоду. Иногда маленькая птичка кое-что чирикала мне на ушко. Это случалось не так уж и часто, но если это звучало неплохо, но не настолько хорошо, чтобы оказаться правдой, то я руководствовался моей интуицией. Но ведь это было ваше решение: оставаться в стороне и дать мне возможность самому со всем управляться.

Элизабет-Энн рассмеялась:

— Я очень рада, что поступила именно так.

— И я рад.

— Лэрри… — начала было она.

Но ей пришлось подождать, пока Берти, дворецкий и повар в одном лице компании «Хокстеттер-Стреммель», уберет со стола. Он походил скорее на привидение, чем на человека, но готовил, как ангел.

Улыбнувшись, Элизабет-Энн сказала ему:

— Все было восхитительно.

Берти с достоинством поклонился:

— Благодарю вас, мадам. Кофе?

— Да, пожалуйста.

Он налил кофе из серебряного кофейника на боковом столике и поставил перед ними чашки из прозрачного английского фарфора. От черного кофе поднимался пар.

Как только Берти ушел, Элизабет-Энн занялась своей чашкой. Ее лицо ничего не выражало.

— Я чувствую себя немного виноватой, Лэрри.

— Виноватой? — Лэрри усмехнулся. — Да почему же? Только потому, что честно заработала немного денег?

— Ты знаешь, что не из-за этого, Лэрри. — Она снова нахмурилась. — Все дело в тебе.

— Всегда к вашим услугам, мэм. — Он галантно поклонился.

Но ей было не до шуток.

— Это нечестно, — взорвалась она. — Мой капитал настолько увеличился только потому, что находился под твоим неусыпным контролем. Ты заботился о нем гораздо больше, чем даже требовалось.

— Виноват, мэм.

Элизабет-Энн переплела пальцы и задумчиво поднесла к губам. За эти десять месяцев они с Лэрри стали очень близки. С самого начала он физически притягивал ее, но она изгнала эти чувства в память о Заккесе. И Лэрри увлекся ею. Нет, пламя не погасло, но им пришлось притушить его. Они прониклись уважением друг к другу, пока однажды не осознали, что их дружба переросла в нечто большее. Она любила его, а он ее.

Любовь развивалась медленно, особенно у нее. Но как только Элизабет-Энн осознала это, удар оказался точным и оглушил ее. Лэрри начал приглашать своего делового партнера на обед к себе домой или в ресторан, они ходили в театр. Впервые после бегства Заккеса Элизабет-Энн пригласила мужчину к себе домой, не зная, как девочки примут его. Они его приняли, но сначала было тяжело. Больше всех ее удивила Шарлотт-Энн. С одной стороны, она была счастлива познакомиться с настоящей светской знаменитостью, по слухам, одним из пяти самых богатых людей Нью-Йорка. А с другой стороны, когда Лэрри ушел, именно Шарлотт-Энн повернулась к матери и заявила:

— Он достаточно мил, мама. Мне он нравится, но никто не сможет занять место папы. Никогда.

Элизабет-Энн удивленно просмотрела на нее:

— А кто сказал, что у меня подобные планы?

— Это же очевидно, мама. Как только он оказывается рядом, ты краснеешь, а лицо прямо светиться начинает. Когда ты знаешь, что скоро с ним увидишься, ты целый день напеваешь. Это не значит, что я возражаю против ваших встреч. Мне он нравится. Но папа все еще где-то бродит, я знаю. И я не думаю, что ты должна связывать свою судьбу с кем-либо, пока нам точно неизвестно, что случилось с отцом.

— Дорогая, я не собираюсь связывать свою судьбу с Лэрри. Ты правильно сказала, он милый человек, умный и привлекательный. Но у тебя нет повода для волнений. — Элизабет-Энн слабо улыбнулась. — Я никогда не сделаю ничего такого, что могло бы скомпрометировать мои чувства к вашему отцу.

— Да, мама.

Через день после этого разговора Лэрри пригласил ее в театр, а потом они поужинали у него дома. Еда была легкой, шампанское опьяняло, и им обоим захотелось заняться любовью. Элизабет-Энн долго боролась с собой, потом вырвалась из объятий Лэрри и хрипло произнесла:

— Нет, Лэрри. Это неправильно. Не сейчас. Мы не можем любить друг друга, пока Заккес жив.

Лэрри согласился, и вскоре она ушла. Напряжение между ними стало непереносимым. Они не виделись до следующего традиционного совместного ленча. Сначала возникло ощущение неловкости, но как только он снова пригласил ее куда-то, все встало на свои места. К вопросу близости они больше не возвращались. И даже не целовались. Но их любовь продолжала расти, питаемая, может быть, теми желаниями, которые они подавляли.

Элизабет-Энн снова взглянула на Лэрри через стол. От ответил ей своим обычным спокойным взглядом.

На какое-то мгновение ей стало плохо. Она любит его, сомнений быть не могло. И он любит ее. Но раз он не может доказать ей свою любовь физически, он нашел другой способ сделать это — он все свое внимание уделил ее капиталовложениям. «И все это ради… чего?» — спросила она себя. Он не получил даже поцелуя. Она, Элизабет-Энн, взрослая женщина, живет в Нью-Йорке, достаточно богата, ей выпала редкая возможность полюбить во второй раз. И боится близости с мужчиной, которого… что? Любит? Желает?

Нет, поправила она себя, не боится. Да и ощущения ее — не просто вожделение. Она испытывает чувство вины за то, что любит другого мужчину, вот и все. А чувство вины возникает от того, что где-то в глубине души она все еще любит Заккеса, все еще любит то, что он собой олицетворяет, хотя и не может четко вспомнить его лицо. Она любит и детей, их с Заккесом детей, живое доказательство их любви. Как только у нее возникают сомнения, она должна просто посмотреть на детей.

Но Заккес ушел, напомнила она самой себе. И она не может позволить детям управлять ее судьбой. Это нечестно. И по отношению к Лэрри, и по отношению к самой себе.

И вот сейчас, сидя лицом к лицу с Лэрри, Элизабет-Энн глубоко вздохнула и тихо начала:

— Лэрри… — Голос ее дрогнул. — Сегодня вечером… — Ее глаза встретились через стол с его единственным бездонным полуночно-синим глазом, и Элизабет-Энн показалось, что ее засасывает бесконечный водоворот. — Давай… увидимся сегодня вечером. Я так долго ждала. Я не знаю…

Он печально посмотрел на нее. Лэрри слишком любил и уважал Элизабет-Энн, чтобы принуждать ее.

— Ты уверена, что хочешь этого? — мягко спросил он. — Совершенно уверена?

Она кивнула:

— Совершенно уверена.

Неожиданно в дверь постучали, и строго одетая женщина средних лет заглянула в комнату.

— Мистер Хокстеттер, — извиняющимся тоном произнесла она, — вам звонит мистер Уортон. Он говорит, что у него срочное дело. Я могу перевести звонок сюда.

— Да, пожалуйста. — Лэрри отодвинул стул, улыбнулся Элизабет-Энн, пересек комнату, взял трубку и некоторое время слушал. Коротко бросив что-то, он повесил трубку, задумчиво сжал губы. Потом он поспешно подошел к столу, взял отчет о состоянии дел Элизабет-Энн и нажал на кнопку селектора. — Мисс Гордон, принесите мне папку, где собраны сведения о моих собственных вложениях. Пожалуйста, побыстрее.

— Что случилось? — спросила Элизабет-Энн. — Что-нибудь не так?

— Не так? Нет, вовсе нет. Кто-то пытается сбить нас с толку, я это чувствую. Явно пахнет жареным. Мне позвонили из «Хошшу инвестментс». Акции полетели вниз, словно сумасшедшие.

— Но… почему? — Элизабет-Энн не сводила с него глаз. — Я думала, что они только что обнаружили новую жилу.

— Которая истощилась. — Лэрри сурово улыбнулся. — Так они утверждают.