— Вы очень красивы, мисс Хейл, — начала княгиня, оставаясь стоять и пристально глядя на Шарлотт-Энн. — Я понимаю, что в вас так привлекло моего сына.

Молодая женщина подняла голову и, не моргнув, встретила пронизывающий взгляд темных глаз.

— Моя фамилия теперь не Хейл, княгиня, — мягко возразила она, — я теперь ди Фонтанези.

Свекровь посмотрела на нее и не удержалась от раздраженного жеста.

— Это зависит от точки зрения, мисс Хейл, — прямо заявила она. — У вас был пароходный роман, скороспелая гражданская свадьба. Женщина может носить фамилию ди Фонтанези только в том случае, если ее брак получит благословение Римской католической церкви.

— Так вот как вы представляете себе это? — воскликнула шокированная Шарлотт-Энн. — Пошлый пароходный роман?

— Ну-ну, не стоит обманывать себя, мисс Хейл.

Шарлотт-Энн резко вздернула подбородок.

— Мы с Луиджи любим друг друга, — с силой проговорила она, гордо и спокойно. — И наша любовь продлится вечно.

Слабая улыбка тронула губы хозяйки дома:

— Вот оно что. — Она пересекла комнату, прислонилась к небольшому бюро и сложила руки на груди, по-прежнему улыбаясь. — Сколько вы хотите?

Шарлотт-Энн в изумлении широко открыла глаза:

— Простите, что?

— Я спросила, — терпеливо повторила княгиня, — сколько денег вы хотите за то, чтобы этот глупый брак был аннулирован?

— Вы хотите откупиться от меня? — не веря своим ушам, выговорила Шарлотт-Энн.

— Ну, если вас это устраивает. Одни хотят денег, другие драгоценностей, третьи покровительства. У каждого человека своя цена. Каждый выбирает сам, по какому курсу он получит.

— Я не могу поверить, — сказала молодая женщина, поднимаясь. Она прошла через комнату и теперь возвышалась над миниатюрной свекровью. — Мне кажется, вы не расслышали, — продолжила она. — Мы уже женаты.

Княгиня откинула голову назад, ее взгляд оставался пронзительным.

— Неужели? Вы в этом уверены?

Шарлотт-Энн кивнула:

— Конечно, уверена.

Марчелла ди Фонтанези грустно покачала головой, словно пытаясь справиться с упрямым, непослушным ребенком.

— Вы забыли об одном обстоятельстве. Вы теперь в Италии, мисс Хейл, — спокойно произнесла она. — Мы католическая страна, и законы здесь другие. Свадьба на борту парохода для нас — ничего не значащий ритуал.

Шарлотт-Энн нахмурилась.

— Что ж, для меня это не так, — бросила она.

— Значит, вы обманываете сами себя, а жаль.

Выражение лица нежеланной невестки не изменилось.

— Так вот что вы пытаетесь сказать мне? Что бракосочетание недействительно?

— Вот теперь вы попали в точку.

— А Луиджи знал, что оно не будет законным?

— Не думаете ли вы, что мой сын не знает законов своей страны и своей церкви?

Казалось, дух борьбы оставил Шарлотт-Энн. Она неожиданно почувствовала, что у нее закружилась голова. Молодая женщина не знала, правду ли ей сказали, но она испугалась.

«Это не может быть правдой, — сказала она себе. — О Господи, почему я должна общаться с этой женщиной наедине? Почему Луиджи не мог быть со мной рядом все время?» Ее плечи опустились, глаза защипало.

Княгиня решила воспользоваться моментом, ошибочно приняв разочарование и боль Шарлотт-Энн за поражение.

— Оставьте его сейчас. Сейчас как раз самое время сделать это, — хрипло прошептала она. Ее пальцы впились в руки невестки. — Вы всего лишь влюблены друг в друга. Но любовь? Что можете вы знать о любви? Вы слишком молоды. Когда станете старше, вы будете благодарить меня за то, что я не дала вам совершить этой ошибки.

Шарлотт-Энн отступила назад, освобождаясь от болезненной хватки пожилой женщины. Она медленно покачала головой, все еще находясь в состоянии шока. Теперь ей стало ясно, насколько она недооценивала родителей Луиджи. Она не ожидала, что ее встретят с распростертыми объятиями, но даже в самых страшных ночных кошмарах ей не представлялось сражение, подобное этому.

Молодая женщина с вызовом подняла подбородок:

— Княгиня, мне кажется, в одном мы пришли к согласию, — ее голос дрожал, — я не нравлюсь вам, а вы не нравитесь мне. Пусть будет так. Тем не менее я люблю Луиджи. — Шарлотт-Энн сморгнула подступившие слезы, грозившие залить щеки. — Я люблю его так, что буду сражаться за него до последнего вздоха, и всем сердцем верю, что он сделает то же самое ради меня. Насколько я понимаю ситуацию, у вас два пути. У ди Фонтанези есть власть и влияние. Либо вы принимаете нас и подтверждаете законность нашего брака, либо вы потеряете единственного сына. Мне не нужны ни ваши деньги, ни ваши милости. Меня не волнует, что вы там придумали. От меня вам не откупиться.

— Называйте это как хотите. — На лице княгини появилось выражение холодной самоуверенности. — Но все так, как сказала я. У каждого своя цена. Вам надо только назвать свою.

— Черт бы вас побрал, я не продаюсь! — взорвалась Шарлотт-Энн, несмотря на подступавшие слезы. — Можете вы это понять?

— Ну, зачем же столько эмоций.

С пылающими щеками, тяжело дыша, Шарлотт-Энн повернулась и бросилась прочь из комнаты.

— Куда вы направились? — крикнула ей вслед княгиня.

Молодая женщина бросила не оборачиваясь.

— Наверх, я иду собирать вещи. — Она помолчала, вцепившись пальцами в ручку двери. — Как только я с этим закончу, мы с Луиджи возвращаемся в Рим. Я вижу, нам здесь не рады.

Хозяйка дома рассмеялась:

— Вы блефуете.

— Я? — Шарлотт-Энн отпустила ручку, уперла руки в бока и вернулась к матери Луиджи. — Что ж, испытайте меня, — бросила она ей вызов. — Кроме того, нам будет намного лучше в Риме, чем в этом… этом ледяном дворце. Видите ли, вы по-своему не в себе, как и прадед Луиджи. Этот мавзолей иссушил ваш мозг. — И, помолчав, медленно добавила: — Поверьте мне, мы с Луиджи будем счастливы в Риме.

— А как же карьера Луиджи? — Княгиня справилась с минутным страхом. Ее голос снова стал мягким и хорошо поставленным. — Как быть с дуче? Дуче известил нас, что у него большие планы насчет нашего сына.

— Ну и что? Луиджи нравится летать и участвовать в автомобильных гонках. Он будет рад заниматься этим всю оставшуюся жизнь. Дуче хочет отправить его в армию. И что дальше? Он либо возьмет его, либо оставит в покое. В любом случае, судя по тому, что я видела, для Луиджи же будет лучше, если он постарается держаться подальше от этой своры фашистов-убийц.

Княгиня задохнулась, ее лицо посерело.

— Вы сошли с ума, — прошипела она. — Вам бы следовало держать ваши политические взгляды при себе. Вести такие разговоры небезопасно.

— Неужели? — Шарлотт-Энн позволила себе улыбнуться. — Что ж, в таком случае мне лучше покинуть этот морг и поделиться моими мыслями с теми, кто их разделяет. А потом я буду переезжать из деревни в деревню, из города в город.

— Успокойтесь, пожалуйста, спокойно попросила ее пожилая женщина.

Шарлотт-Энн хотелось плакать и смеяться одновременно. «Ну и фарс же мы тут разыгрываем», — подумалось ей. Она обнаружила два слабых места княгини: во-первых, ее рост — поэтому-то она и не садилась, а во-вторых, что более важно, ее безмерный ужас перед фашистами. Очевидно, могущество ди Фонтанези не простиралось так высоко.

— В глазах окружающих вы непогрешимы, княгиня, — презрительно сказала Шарлотт-Энн. — Но я вижу, что я ошиблась. Вы можете избрать и третий путь.

— И что же это за путь? — поинтересовалась мать Луиджи.

— К примеру, я пообещаю держать свои политические воззрения при себе. При условии, что вы не станете вмешиваться в нашу жизнь и прекратите ваши попытки разлучить нас.

— А если я откажусь?

— Тогда я начну кричать о том, что думаю, во все горло. Я стану самым ярым антифашистом, которого доводилось видеть этой стране.

— Вы и дня не проживете!

— Без Луиджи жизнь для меня ничего не стоит. И поверьте мне, я потащу за собой вас и всю вашу семью.

В темных глазах появился ужас.

— Пожалуйста, будьте благоразумны, — задыхаясь, взмолилась княгиня.

— Нет, это вы должны проявить благоразумие. Мне кажется, что вы согласны с тем, что нам лучше смириться с присутствием друг друга. Я не хочу, чтобы моему мужу приходилось разрываться между женой и матерью. Я ясно выразилась?

Шокированная хозяйка дома смотрела на нее с ненавистью.

— Мы будем вежливы и учтивы, — продолжала Шарлотт-Энн. — Мы не обязаны демонстрировать взаимную любовь. Мы постараемся, чтобы наши пути не пересекались. И этот разговор, княгиня, пусть станет нашей последней схваткой. Так будет лучше. Ах, да, кстати. Вам лучше привыкнуть называть меня Шарлотт-Энн, а не мисс Хейл. Ну а мне придется привыкнуть называть вас «мама».

Княгиня съежилась.

— А теперь я предлагаю вам употребить все ваше влияние для того, чтобы наш брак признали действительным.

И с этими словами молодая женщина вылетела из музыкального салона, оставив дрожащую княгиню Марчеллу Луизеллу Уберти ди Фонтанези в одиночестве смотреть на захлопнувшуюся дверь.

Торопливо проходя по мрачному, холодному мраморному коридору с протянувшейся вдоль него шеренгой хрустальных канделябров, Шарлотт-Энн мрачно улыбнулась самой себе. Мать Луиджи и ошибалась, и была права.

У каждого своя цена.

За молчание платили золотом, следовательно, оно дорогого стоило.

На этот раз княгиня расплатилась своим сыном.


Как только Шарлотт-Энн вышла из комнаты, секретная панель в стене, скрытая полосатой, голубой с золотом обивкой, бесшумно открылась. Его преосвященство кардинал Джованни Корсини, тот самый человек, с которым она встретилась во время своего первого ужина на борту «Иль-де-Франс», грациозно вошел в салон. Его длинная сутана водоворотом вилась вокруг его щиколоток. Тонкое лицо с высокими, правильными скулами оставалось бесстрастным. Ладонью кардинал толкнул панель, чтобы она закрылась.

Княгиня Марчелла ди Фонтанези озабоченно повернулась к нему.

— Вы все слышали? — спросила она по-итальянски.

Кардинал кивнул и опустился в кресло.

— У нее есть характер, — без всякого выражения заметил он.

— Характер! — фыркнула мать Луиджи. — Она напрашивается на пулю. И дело кончится тем, что эта девица всех нас подведет под расстрел. Эти современные американские девушки полагают, что им все по плечу. Все, что о них говорят, правда. Их интересует только одно — как выскочить замуж и получить титул.

Его преосвященство сцепил тонкие пальцы и поднес их к сухим губам.

— От такой не откупишься, — пробормотал он. — Теперь я вижу, насколько недооценивал ее. Я ошибся.

— Да, вы ошиблись. — Княгиня села напротив него, но боевой запал у нее уже пропал. — Что бы там ни было, я все-таки благодарна вам, что вы поспешили рассказать нам об этой свадьбе до их приезда сюда. Церковь, как всегда, получит внушительные пожертвования.

— Церковь всегда благодарна за любой дар от чистого сердца, — негромко отозвался кардинал. На его лице появилось выражение боли. — Но я приехал сюда не ради пожертвований.

Женщина сдержанно улыбнулась.

— Конечно же, нет. — Она посмотрела вниз на свои руки, нервно теребившие платье. «Кажется, мы все недооценивали эту девушку», подумала княгиня. Потом снова взглянула на служителя церкви. — Как, по-вашему, нам следует теперь поступить?

— С величайшей осторожностью, — ответил тот с полуулыбкой.

— Разумеется. — Мать Луиджи поджала губы. — Как ни неприятно мне это признать, но ей удалось найти наше единственное уязвимое место. И, кто знает? Может быть, она действительно любит Луиджи. Только время поставит все на свои места.

— Следовательно, вы хотите, чтобы брак признали действительным?

— Разве у меня есть выбор?

Кардинал пожал плечами:

— Не уверен. Все зависит от того, решится ли она на самом деле привести в исполнение свою угрозу.

— Что приведет к результатам, которые мы даже не в силах представить, ваше преосвященство, — сухо напомнила ему хозяйка дома.

Корсини многозначительно кивнул.

— Времена теперь трудные, — вздохнул он.

— Но это правда, что их брак в настоящем виде не является действительным?

— Все зависит от обстоятельств, княгиня. Для суда в Америке, Англии и Германии он действителен. Что же касается Рима, то здесь он не имеет силы. Князь Луиджи и его жена живут во грехе. Если у них будет ребенок, то он будет рожден во грехе. Она ведь даже не католичка. Я выяснил это на пароходе.