В этом состояла гордость Элизабет-Энн и ее подлинная страсть. С «Пти палэ» ее роль хозяйки гостиницы еще больше приблизилась к тому идеалу, к которому она стремилась всю жизнь. Миссис Хейл стала владелицей разбросанных по миру дворцов и вилл и одновременно другом и доверенным лицом большинства известных гостей. Даже руководители государств останавливались в этих уединенных отелях, большинство — чтобы писать мемуары, другие — чтобы отдохнуть в их милой атмосфере. Избранность стала ключом к успеху «Пти палэ», так как в них заключалась квинтэссенция стиля жизни богатых и знаменитых. Они быстро стали самым плохо хранимым секретом в мире.

6

Хотя никто об этом и не знал, но в начале 1985 года дни Элизабет-Энн были уже сочтены. О некоторых вещах она рассказывала всем, что-то доверяла только самым близким и самым дорогим, но кое-что держала про себя и никогда не рассказывала ни одной живой душе. Рак был именно тем, о чем Элизабет-Энн не говорила никому. Она не видела необходимости огорчать свою семью и друзей, рассказывая о болезни. И так все всё скоро узнают.

Кроме всего прочего, Элизабет-Энн не хотела, чтобы об этом узнала правнучка. Дороти-Энн и Фредди были слишком счастливы. А у плохих новостей длинные ноги. «Слишком длинные», — думала Элизабет-Энн, пока черно-желтый «роллс-ройс» пробирался сквозь сильный дождь в Нью-Джерси.

Она оперлась подбородком на руку и смотрела на залитое водой стекло. Шуршали шины, «дворники» на ветровом стекле равномерно постукивали, отгоняя вбок тяжелые, плотные полосы дождя.

Неожиданно Элизабет-Энн нажала на кнопку, и стекло, отделяющее ее от шофера, стало опускаться. Серебряным набалдашником своей палки она постучала по медленно ползшему вниз стеклу.

— Быстрее, Макс, — настойчиво попросила миссис Хейл.

Макс колебался. Он посмотрел на хозяйку в зеркало заднего вида. Она казалась такой сильной, такой уверенной в себе. Но ее обычное ничем не пробиваемое спокойствие сейчас покинуло ее.

— Мы идем и так уже на пределе, миссис Хейл, мадам, — вежливо ответил шофер. — Дорога скользкая. Все вокруг сбросили скорость.

— Я по-прежнему хорошо вижу, спасибо, — ядовито отозвалась Элизабет-Энн. — Возможно, этим людям некуда спешить. — Она специально сделала паузу. — Но я тороплюсь. И ты должен запомнить, Макс, что я не все.

Макс глубоко вздохнул и покрепче взялся за руль. Впервые за все время его работы на миссис Хейл она указала, как вести машину, и дала ему нагоняй. Он еще раз медленно и тяжело вздохнул:

— Слушаюсь, мадам, миссис Хейл.

— Ну? Тогда жми на газ!

Элизабет-Энн с трудом подвинулась вперед на сиденье и вытянула шею так, чтобы видеть спидометр. Стрелка медленно поползла вверх, пока не остановилась на семидесяти пяти милях в час. «Роллс-ройс», напоминающий танк — почти три с половиной тонны отлично отлаженных механизмов, — и, набрав нужную скорость, он величественно ринулся вперед сквозь ливень.

В аквамариновых глазах Элизабет-Энн появилось выражение удовлетворения. Она снова села поудобнее и нажала кнопку. Стеклянная перегородка медленно двинулась вверх.

Элизабет-Энн отогнула манжет белой шелковой блузки, взглянула на часы и вздохнула. Спеши не спеши, но, если смотреть в кастрюлю, вода в ней быстрее на закипит. Она решила чем-нибудь заняться, надеясь, что, погрузившись в работу, потеряет счет времени.

И все-таки Элизабет-Энн не могла удержаться от мысли, что ей не стоило быть такой гордой. Добраться в Балтимор самолетом было бы куда легче, но тогда Максу пришлось бы нести ее из машины в самолет, а после прилета фактически совершенно чужой человек должен был бы ее оттуда вынести. Ее тяготила даже сама мысль об этом. Да и потом Макс был единственным человеком, которому она доверяла, — он будет держать язык за зубами. Любой другой обязательно проговорится. Пока еще слишком рано сообщать кому бы то ни было, зачем она ездит в госпиталь университета Джонса Гопкинса.

Поскольку дорога на машине занимала не более четырех часов, Элизабет-Энн предпочла автомобиль полету на самолете. Долгое пребывание в машине было достаточно трудным для нее. Эти поездки она всегда планировала заранее, ограничивая себя в жидкости за двенадцать часов до отъезда, чтобы не приходилось останавливаться. Теперь даже сходить в туалетную комнату было непросто. О, как она ненавидела свою немощность! Беспомощные, атрофированные ноги без конца причиняли боль ее неистовой независимости. Элизабет-Энн ненавидела себя за то, что приходится пользоваться инвалидной коляской. Она провела в ней уже много лет, но так и не смогла привыкнуть. Ей оставалось только благодарить судьбу за то, что у нее достаточно денег, чтобы нанять людей, которые компенсируют ей отсутствие ног.

Элизабет-Энн сердито вздохнула. Всю жизнь она ненавидела людей, жалеющих самих себя. Пополнить их ряды — только этого ей не хватало!

Не сомневаясь больше, она потянулась за своим кейсом, лежащим рядом с ней на сиденье. Стойкий чемоданчик служил несколько десятилетий, и теперь один только взгляд на него придал ей уверенности в себе.

Элизабет-Энн положила его на колени, открыла и поискала свои очки «Бен Франклин» для чтения. Водрузив их на нос, она включила лампочки и взяла отчет толщиной в три дюйма в прозрачной пластиковой папке. Посмотрела на него. В правом верхнем углу страницы было напечатано:


Правление по приобретению недвижимости

корпорации «Отели Хейл»

Эмпайр Стейт билдинг

350, Пятая авеню

Нью-Йорк, Нью-Йорк 10001


Логотип в левом верхнем углу страницы представлял собой эмблему корпорации «Отели Хейл», всеобъемлющей корпорации, родоначальницы огромной империи, созданной Элизабет-Энн. Символ ее родного штата Техас был искусно вплетен в эмблему — стилизованное пекановое дерево, шляпа и пересмешник внутри звезды, обведенной синим контуром. По другую сторону звезды расположились четыре маленькие красные звездочки, символизирующие не только штат, в котором взяла старт ее империя, но и самое редкое, что встречается в отельном бизнесе — конгломерат пятизвездочных отелей по всему миру.


Сводная докладная записка

Возможное преобразование участка земли в южной части Центрального парка и здания, расположенного на нем, в «Замок Хейл»

И ниже располагались необходимые сведения:

Собственность все еще подлежит продаже.

Другие возможные претенденты: отсутствуют.

Подозреваемые тайные претенденты: отсутствуют.

Возможность строительства отеля рассмотрена:

* «Бест Вестерн»

* «Хелмси»

* «Шератон».


Лицо Элизабет-Энн нахмурилась. Ей предстоит точно выяснить, почему три другие гостиничные корпорации отказались от этой площадки. Но ей доставили удовольствие штамп красного цвета на титульной странице и на каждой следующей из 526 страниц доклада. Простое слово предупреждало: «Секретно». Маленькие красные буковки другой печати также сообщали: «Оригинал. Только одна копия. Ни при каких обстоятельствах не делать копии с оригинала». Подобные меры предосторожности, в конце концов, были необходимы. Элизабет-Энн давно выяснила, что промышленный шпионаж стал обычным делом даже в гостиничном бизнесе. Кроме того, как только становилось известно, что «Отели Хейл» приглядываются, пусть и не очень рьяно, к какой-либо собственности, то Элизабет-Энн могла не сомневаться, что цена на недвижимость обязательно взлетит, как ракета, от жадности хозяев. Исходя из этого, раз Правление по приобретению недвижимости корпорации «Отели Хейл» рекомендовало купить какую-либо собственность и она на это соглашалась, то сделка совершалась тайно, через третьих лиц.

Элизабет-Энн открыла докладную и начала читать.

Возможность создания нового отеля, учитывая все существующие «за» и «против», которые могли возникнуть, обсуждалась в мельчайших деталях. Докладная начиналась с непредвзятой оценки собственности и существующего слегка безвкусного здания в стиле Бель Эпок в долларах и центах, далее следовала предполагаемая цена одного лишь участка в будущем при инфляции или депрессии. Докладная также предсказывала, в какую сумму обойдется превращение здания в отель, противопоставляя ее астрономической цифре, необходимой для того, чтобы снести старое здание и начать стройку с нуля. Составители докладной даже запланировали количество комнат, чтобы из состояния дефицита бюджета дойти до приносящих прибыль операций.

Юридический отдел в основном уделил внимание главному феномену Нью-Йорка: реакции возможно ущемленных в чем-то групп граждан на строительство или даже перестройку старого здания, если решат бороться за сохранение существующей постройки, придав ей статус исторического памятника.

Служба независимого маркетинга давала рейтинг отелей, существующих в Нью-Йорке. Были разосланы пятнадцать тысяч анкет деловым партнерам корпорации «Отели Хейл», чьи адреса хранились в памяти компьютера банка данных корпорации, Возвращенные анкеты — корпорация оплатила почтовые расходы — давали ответы, в частности, на вопрос о том, что привлекает туристов в том или другом отеле.

Отдел дизайна предлагал возможный неповторимый стиль отеля, начиная с бального зала, не обходя вниманием рестораны, и кончая последним колечком для салфетки.

Управляющие существующими отелями компании докладывали о том, какие услуги предлагает гостиничный бизнес по всему миру, какие особые услуги предоставляют своим клиентам отели корпорации, чего недостает в том или ином отеле, и особенно обращали внимание на то, что может предложить новый отель системы «Хейл», чтобы он стал более желанным для клиентов, чем любой другой в городе или даже в мире.

Все возможности были прокручены так и эдак.

Элизабет-Энн докладная ошеломила. Ничего подобного вначале не было. В докладной не осталось даже маленького местечка для предвидения, инстинкта, шанса и простора для игры ума. Она почувствовала себя ненужной, словно осталась единственным динозавром, бродящим по современному миру. И у нее не возникало чувство удовлетворения тем, по какому пути пошел мир бизнеса. В эпоху компьютеров и космических съемок ей не оставалось ничего другого, как склониться перед трудом составителей докладной. Но это не значило, что Элизабет-Энн должна полюбить все это. Документ оказался таким… таким сухим и кратким. Возможность ошибки сводилась до минимума. Но словно от этого из дела ушла жизнь.

Элизабет-Энн почувствовала укол сожаления и всплеск благодарности. Именно благодарности за то, что родилась в свое время, когда человек мог еще мечтать, трудиться и воплощать свои замыслы, имея только веру и тяжко работая для этого.

Она закрыла докладную, заложив большим пальцем место, где остановилась. Сняла очки, потерла переносицу и засмотрелась в залитое дождем стекло. Видимость стала еще хуже, чем раньше, и барабанная дробь капель по крыше, хотя и приглушенная, не затихала ни на минуту.

Резким жестом Элизабет-Энн бросила доклад обратно в кейс. Глупо было вообще открывать его. У нее совсем не было сейчас настроения работать. Элизабет-Энн не удавалось просто отвлечься от душевной боли, мучившей ее. Не было возможности увернуться от правды. Может быть, после окончания путешествия ее мозг вернет себе рациональность и спокойствие, когда она снова будет уверена в своем будущем, она сможет взяться за доклад. Но не раньше, чем это произойдет.

Не раньше, чем опухоль, о которой знают только она и врачи, будет вырезана, извлечена из ее тела.

Врачи заверили, что у нее хорошие шансы, несмотря на возраст.

Но почему тогда ее не оставляла мрачная уверенность в том, что она умирает? Что это лишь начало конца?

7

Воспоминания. Так много воспоминаний.

Время будто остановилось, минуты перестали уходить.

Дороти-Энн почувствовала что-то мягкое и восхитительно холодное у себя на лбу. Открыв глаза, она слабо улыбнулась миссис Рамирес.

— Я боюсь, — прошептала молодая женщина.

— Не надо бояться. — Мексиканка улыбнулась ей мягкой, успокаивающей улыбкой. — Все будет отлично. Все обернется к лучшему. Видите? — Миссис Рамирес перестала вытирать лоб Дороти-Энн, поднесла руку к воротнику блузки и достала маленький сверкающий медальон на тонкой золотой цепочке. — На этом медальоне изображена Богородица. Я его никогда не снимаю. Хосе, один из моих племянников, вместе с женой совершили паломничество в Фатиму[33] и принесли его оттуда. — Она помолчала. — Медальон был освящен. — Вдруг, повинуясь порыву, Фелиция отложила тряпку, подняла руки, расстегнула цепочку и надела ее на шею Дороти-Энн. — Теперь вы будете носить его. Пресвятая Богородица хранит меня. А теперь она будет хранить и вас тоже.