— Спасибо, — прошептала Дороти-Энн.

Она провожала взглядом миссис Рамирес, пока та полоскала тряпку в тазу. Потом крупная женщина пересекла комнату и остановилась в тени около порога.

— Пойду посмотрю, что там с телефоном. Может быть, его уже починили.

До Дороти-Энн доносился голос миссис Рамирес, но лицо ее вдруг изменилось и перестало быть лицом мексиканки. Перед ней неожиданно предстало красивое лицо с упрямым подбородком и правильной линией скул, серебристые волосы и чарующие аквамариновые глаза, мудрые, все понимающие.

Дороти-Энн негромко вздохнула и закрыла глаза.

— Прабабушка, — прошептала она, понимая, что этого не может быть. Ни здесь, ни сегодня, ни вообще больше никогда.

* * *

В этот день она видела свою прабабушку живой в последний раз.

Еще три коротких дня, и жизнь, продолжавшаяся большую часть этого века, закончится.

Это был вечер самого большого триумфа Элизабет-Энн Хейл. Империя, основанная на пустом месте, обрела свой венец.

Драгоценным камнем в короне явился «Замок Хейл».

Он стал блестящим свершением Элизабет-Энн, прочным памятником ей, ее семье, ее мечте.

Только теперь, оглядываясь назад, Дороти-Энн поняла, что тот день, когда прабабушка задумала «Замок Хейл», и был началом конца. Ей следовало понять это сразу — самый большой из всех гранд-отелей станет последним делом Элизабет-Энн. Но откуда она могла знать об этом? Прабабушка создавала и расширяла свои владения всю жизнь. В этом заключался смысл ее жизни. Только когда все было кончено и Элизабет-Энн умерла, правнучка поняла правду.

Долгие годы прабабушка втайне от всех сражалась с раком, никому не говоря ни слова. Она отсылала тех, кого любила, в деловые поездки или в путешествие или исчезала сама, как предполагалось, для отдыха, но на самом деле отправлялась в больницу на операцию или лечение. Все это миссис Хейл проделывала спокойно, за спиной у всех. И пока рак все глубже и глубже вгрызался в тело, а ее время подходило к концу, Элизабет-Энн начала строить самый большой отель из всех построенных ею и сражалась за жизнь до того дня, пока все не было завершено.

Случившееся только доказало Дороти-Энн, насколько мало знала она эту замечательную женщину, с которой была так близка всю свою жизнь.

Все эти годы, проведенные вместе. И даже в конце Элизабет-Энн не доверила так тщательно хранимую тайну.

«Ох, ну как же я могла быть такой слепой»?

Трое суток бессонными днями и ночами мучила себя Дороти-Энн этим вопросом.

«И даже в тот последний вечер я не поняла, что она вот-вот умрет».

Но как она могла догадаться? Даже в тот последний в жизни Элизабет-Энн вечер, в течение церемонии открытия новейшей звезды в ожерелье ее отелей, старая женщина собрала все остающиеся силы, и создалось полное впечатление, что все в порядке и с миром и с ней самой.

Открытие отеля оказалось чем-то большим, чем просто церемония. Оно стало прощанием Элизабет-Энн со всем, что ей было дорого, со всеми, кого она любила.

Но об этом никто и не догадывался, пока все не было кончено.


Огромный бальный зал в «Замке Хейл» был заполнен до предела возможности. Приглашение получили две тысячи человек, пришли больше восьмисот. По просьбе Элизабет-Энн Дороти-Энн стояла на помосте с правой стороны инвалидного кресла, а Фредди — с левой. Они оба держали прабабушку за руки. Позади стояла мисс Бант, молча, с суровым выражением лица — сфинкс, лишенный эмоций, только ее глаза выдавали недовольство настойчивым желанием Элизабет-Энн посетить мероприятие, которое сиделка считала совершенно бессмысленным. Немного в стороне стояли Генри и Чесси. Регина не решилась проделать путешествие из Калифорнии ради такого случая.

Лицо Дороти-Энн сияло от гордости. Ей казалось, что никогда еще она не видела прабабушку такой красивой, как в этот особенный вечер. В том, как пожилая женщина сидела в инвалидном кресле, проглядывало нечто царственное, словно она находилась не в коляске, а на троне. «А почему бы ей и не вести себя так?» — спросила Дороти-Энн у самой себя. В конце концов, Элизабет-Энн — верховный правитель империи, раскинувшейся по всему земному шару. Она истинная королева с головы до пят.

В девяносто лет ее глаза блестели, а аквамариновое шелковое платье придавало ей нежную, сияющую красоту. На лице застыло выражение церемонного интереса, словно ее развлекала армия придворных шутов. Иногда она чуть поворачивала голову и посматривала на Дороти-Энн, едва заметно подмигивая ей, словно говоря: «Видишь? Видишь, что мы сделали с тобой вместе, ты и я? Все веселятся, пируют. Они раболепствуют передо мной и говорят то, что, как им кажется, мне хотелось бы слышать, но в глубине души они все ненавидят меня. И знаешь, почему? Они гадают, как это нам удалось сделать такое, вот почему! Но мы им никогда не откроем тайны. Интуиция и тяжелый труд, преданность мечте, отдача каждой частички своей энергии — вот благодаря чему мы достигли этого. А эти дураки ни о чем и не догадываются! Им всем кажется, что это своего рода удача, или волшебство, или, что еще хуже, мой талант! Ох, если бы они узнали правду, как бы они были разочарованы».

Дороти-Энн прочитала это во взгляде прабабушки и, пожав ей руку, счастливо кивнула, а на глаза ей навернулись слезы. За многочисленными складками ее платья для беременных ребенок дожидался своего срока, до которого оставалось совсем немного времени. Скоро родится малыш, первый из праправнуков Элизабет-Энн.

— Я надеюсь, что это будет девочка, — поделилась она с правнучкой несколько дней назад. — В этой семье женщины задают тон. Но только не пойми меня превратно. У мужчин своя роль. Но женщины — это сила, это хребет! Да, я очень надеюсь, что это девочка! Чего еще может желать выжившая из ума старуха?

Праправнучка.

И «Замок Хейл», задуманный и построенный вопреки всем случайностям, наконец готов.

Действительно, чего еще желать?

«Ничего странного, что она выглядит такой счастливой, — подумала Дороти-Энн. — Это ее час погреться в лучах славы. Господи, она этого заслуживает. Она заслуживает всего — комфорта, любви и уважения. Девяносто, на этой неделе прабабушке исполнится девяносто один, а она до сих пор никогда не почивала на лаврах».

Вместо этого она построила «Замок Хейл». Все говорили, что цена достигла четверти миллиарда долларов, после того как заплатили за участок, дизайн, строительство и отделку. По слухам, отель стал самым дорогим сооружением в мире.

Он представлял собой башню в семьдесят два этажа на Пятой авеню в самом центре города. Только для того, чтобы купить необходимый участок земли, потребовались годы терпеливой, тайной торговли. Десятки агентов по продаже недвижимости, ни один из которых не подозревал о том, кто является его клиентом, скупали по одному участки земли, принадлежавшие частным лицам. Потом существовавшие здания были снесены, обломки вывезены, и качалось строительство. Чтобы создать «Замок Хейл», Элизабет-Энн пригласила цвет американских архитекторов. Эти современные коробки из стали и стекла, сделанные как под копирку, не для нее. Ей требовалось что-то такое, что добавит особый колорит — ее собственный — в силуэт Нью-Йорка.

Дороти-Энн присутствовала на всех встречах архитектора и заказчика, поэтому она близко видела все фазы продвижения проекта.

— Я даю вам карт-бланш, — безрассудно заявила Элизабет-Энн архитектору, полушутя-полусерьезно. — Главное, чтобы в конце концов я получила то, что хочу.

Архитектор посмеялся, но у Элизабет-Энн оказалось свое видение проекта, и он сам не заметил, как вдохновился им. Миссис Хейл хотела получить современное здание в средневековом стиле. Площадь перед гостиницей должен был украсить подъемный мост в современном варианте, а роль рва будет исполнять узкий бассейн, в котором отразится здание. Элизабет-Энн хотелось, чтобы все помещения отеля, кроме номеров, были выполнены в величественном, своеобразном готическом стиле. А наверху должны были расположиться башни и башенки, словно в детских волшебных сказках.

Архитектору удалось блестяще справиться с задачей. Как только проект стал достоянием публики, вокруг него разгорелась настоящая битва среди архитекторов по всему миру. Некоторые критики оценили дизайн как сочетание пятнадцатого и двадцать первого века, другие называли его кошмаром.

Элизабет-Энн поняла, что ей удалось заявить о себе.

Она наслаждалась этим. Ярость только подогревала всеобщее возбуждение, это было своего рода рекламой, которую нельзя купить ни за какие деньги.

И как только здание было готово для того, чтобы в нем разместился отель, а также кондоминиумы и офисы, Элизабет-Энн снова удивила своих подчиненных.

— Назначайте самую высокую цену, — инструктировала она. — Сделайте помещения такими роскошными, чтобы ими могли воспользоваться лишь избранные.

Как и предполагала Элизабет-Энн, «Замок Хейл» собрал всех самых богатых, наиболее известных и влиятельных. Один арабский бизнесмен приобрел целых три этажа и превратил их в самые большие и самые дорогие в Нью-Йорке, а может быть, и в мире, апартаменты, включающие в себя даже бассейн. Здание еще не было сдано, а семь из девяти кондоминиумов уже были проданы.

И теперь, стоя рядом с Элизабет-Энн, ее правнучка возбужденно смотрела на разворачивающееся перед ней действие. Их гости прибыли и издалека, и из самого Нью-Йорка. Мэр, губернатор и вице-президент толпились вместе с судьями Верховного суда, светскими львицами, бизнесменами, промышленными магнатами, представителями прессы, писателями и кинозвездами. Все те, кто двигал миром, собрались здесь, чтобы отпраздновать открытие.

Все происходящее напоминало премьеру в Голливуде, вплоть до красных ковровых дорожек и прожекторов, чьи лучи пересекали крест-накрест небо над отелем.

К десяти часам прием был в самом разгаре, о провале даже речь не шла, чему Элизабет-Энн была бесконечно рада. Ладони у нее стали влажными. Она чувствовала себя усталой, и ей хотелось, чтобы вечер уже закончился, но женщина твердо намеревалась дойти до конца и объявить свою последнюю волю. Как только она сделает то, что должна сделать, — отдохнет. Ее ждет долгий отдых, вечный покой.

Элизабет-Энн посмотрела на оркестр и встретилась взглядом с дирижером. Получив условный сигнал, он украсил несколькими цветистыми нотами финальные аккорды танцевальной мелодии и перешел к синкопированному ритму песни «Загадай желание, пока падает звезда».

— Ну вот. — Элизабет-Энн повернулась к правнучке. — Пожелай мне удачи.

Дороти-Энн улыбнулась, нагнулась и поцеловала ее в щеку.

— Удачи тебе, прабабушка. Хотя я уверена, что тебе это не нужно. Ты никогда не нуждалась в пожеланиях.

— Лесть проложит путь куда угодно, — заметила пожилая женщина. Она повернула голову, взглянула на мисс Бант и царственно кивнула. Преданная сиделка подкатила кресло к краю помоста. Как только музыка достигла самой высокой ноты, свет стал приглушеннее и единственный белый луч окутал Элизабет-Энн сверкающим серебристым сиянием.

В бальном зале стало очень тихо. Люди прокладывали себе дорогу и поворачивались лицом к помосту. Седовласый мужчина во фраке установил микрофон перед Элизабет-Энн.

Она поблагодарила его улыбкой. Потом чуть откашлялась и заговорила звенящим отчетливым голосом:

— Леди и джентльмены, я благодарю вас всех за то, что вы пришли, и поэтому церемония открытия этого здания стала подлинным успехом. Я также очень благодарна вам за то, что вы согласились выслушать излияния старухи. — По залу прокатился вежливый смех, и, переждав его, Элизабет-Энн продолжала: — Как вам, вероятно, известно, многие говорили, что сделать это невозможно. Невозможно построить подобное здание. — Элизабет-Энн сделала театральный жест рукой. — Нельзя сочетать магазины, офисы, квартиры внаем, кондоминиумы и отель. На самом деле, — она помолчала и позволила себе нервный смешок, — я и сама до недавнего времени не была уверена в успехе собственного начинания. — Элизабет-Энн сделала вид, что вздыхает с облегчением.

Присутствующие снова доброжелательно засмеялись.

— Но как бы то ни было, — она сложила ладони вместе, — что сделано, то сделано. И я рада, что все закончилось. В панораме Нью-Йорка снова произошли некоторые изменения, и именно такая изменчивость придает этому волшебному городу его магический характер и возбуждает. Мне нравится постоянная перемена декораций. Я горжусь тем, что долгое время была частью постоянно меняющейся жизни. Я люблю наш город. Приехав сюда в тысяча девятьсот двадцать восьмом году, я больше никогда его не покидала. Я горжусь тем, что могу назвать себя жительницей Нью-Йорка. Город был добр ко многим из нас, но больше всего ко мне.