— Можно подумать, что у нее нет дюжины других, — пробормотала молодая женщина.

— Вы что-то сказали?

— Ничего, мадам. Все будет сделано вовремя.

— Очень на это рассчитываю, — сурово глянув, произнесла заведующая. — Последние несколько дней вы кажетесь рассеянной. Пора взять себя в руки.

Ксения скрипнула зубами. Что она могла на это ответить? Что последнее время совсем не спала из-за поведения сестры? Что устала? Что у нее плохое настроение и она хочет, чтобы все оставили ее в покое? Объяснения ни к чему не приведут. Здесь ни у кого не было легкой жизни, как не было и времени жаловаться друг другу на проблемы.

Она наклонилась над работой. Надо было вышивать осторожно, стежок за стежком, чтобы не нарушить легкую ткань. Время от времени она колола иглой пальцы. Монотонные повторяющиеся движения причиняли боль в плече.

Со свернутыми кальками в руке зал пересекла дизайнер. В соседней комнате, не прерываясь, звонил телефон. Несмотря на ссору с Габриель Шанель, требующей эксклюзивный контракт, «Китмир» пользовался благоприятной ситуацией на рынке, выполняя заказы для знаменитых домов, таких как «Ланвэн» или «Пату», а слава о его вышивках золотом, шелком, жемчугом, соломкой простиралась вплоть до Соединенных Штатов Америки.

Отдавшись полностью работе, женщины шили молча, только изредка перешептываясь, но Ксения не принимала в этом участия.

На улице стояла настоящая весна. Каждый раз, когда девушка поднималась, чтобы приметать бахрому к платью, она с завистью смотрела на голубое небо. Ксении, узнице четырех стен, казалось, что она задыхается, и она ненавидела эти приступы ностальгии, которые обычно накатывались на нее во время работы. Но как не мечтать о гардеробе матери? Графиня Осолина была клиенткой как самых знаменитых парижских кутюрье, так и единственной профессиональной стилистки России, знаменитой Надежды Ламановой, чьи наряды своим совершенством восхищали императорский двор. Теперь ее дочери суждено было узнать обратную сторону всей этой пышности.

Спустя несколько часов звонок оповестил о том, что настало время обеденного перерыва. Гул голосов прокатился по помещениям. Вышивальщицы спешили по лестнице, цокая каблуками на ступеньках. Облегченно вздохнув, Ксения сняла халат и повесила его на спинку стула.

— Все закончили? — спросила заведующая.

— Да, мадам.

— Дайте-ка взглянуть, — потребовала та, оценивая работу. — Что ж неплохо, неплохо. Кроме этого места, видите? Надо перешить эти две строчки. А то они вышли несимметричными. Обедайте быстрее. Платье должно быть готовым ровно к двум часам.

Ксения подняла глаза к небу. Как бы там ни было, она и не собиралась долго есть. Нянюшка приготовила ей с собой кусок ветчины, несколько огурчиков и бисквитное пирожное. При хорошей погоде она любила сидеть на скамейке в одном из садов, окружающих Гранд-Пале, но теперь из-за выставки весь квартал был перевернут вверх дном. Проходя возле кабинета великой княгини, она столкнулась со спешащим мужчиной.

— Прошу прощения, мадемуазель, — сказал он, оглядев ее с головы до ног.

Было что-то настораживающее в этом взгляде и остром запахе одеколона. Мужчина маленького роста — Ксения была выше его на целую голову — был упитан, одет в хорошо скроенную тройку, на которой красовалась васильковая бутоньерка. Накрахмаленный воротник подпирал его второй подбородок. У него были густые волосы, сквозь которые, однако, уже просвечивали свежие залысины, и тонкие закрученные усики над губой. В руке незнакомец держал тросточку с ручкой из слоновой кости.

Недовольная возникшим на пути препятствием, Ксения извинилась и быстро обошла мужчину, не желая терять времени, которого и так было мало. Но едва она вышла в коридор, как незнакомец закричал:

— Это она, Ваше Высочество! Кажется, я все-таки нашел ее! Наконец-то! Спасибо тебе, Боже. Я уже и не надеялся.

Ксения повернулась, спрашивая себя, что имеет в виду этот смешной человечек. В дверях появилась Мария Павловна. На великой княгине было элегантно скроенное темно-серое платье, строгость которого несколько скрашивалась жемчужным ожерельем. Ее взгляд, в котором всегда угадывалась печаль, устремился на Ксению.

— Здравствуйте, Ксения Федоровна.

— Ваше Высочество!

— Без всякого сомнения, она именно та, что мне нужна! — воскликнул странный субъект. — У нее превосходные размеры, я в этом уверен. Мадемуазель, вы нужны мне! Немедленно! Идемте со мной, это вопрос жизни и смерти, не так ли, Ваше Высочество? Я не преувеличиваю, вам это прекрасно известно. Дайте мне ее, одолжите, и я буду вечным вашим должником.

— Я вам не вещь, месье, — заметила Ксения, рассерженная этим смешным волнением.

Великая княгиня улыбнулась.

— Месье Ривьер ищет особенную модель для дефиле, на котором будет представлена его коллекция, — объяснила она. — Он почти потерял рассудок, так как не может найти ту, которая ему подошла бы. После бесплодных объявлений он обратился ко мне в надежде, что сможет отыскать редкую жемчужину.

— Вы знаете, что мир высокой парижской моды с раскрытыми объятиями принимает прекрасных русских барышень, — подхватил мужчина, жестикулируя руками, украшенными перстнями. — Что бы мы без вас делали, милые дамы? Вы не только украшаете наряды своими волшебными, как у фей, пальцами, но и сами по себе прекрасны, и мы рады случаю видеть вас среди нас. Теперь, когда я нашел вас, мадемуазель, я не хочу вас потерять. Желаете ли вы работать у меня?

— Моделью? — удивленно переспросила Ксения. — Но я никогда не делала ничего подобного.

Она нервно поправила сбившуюся прическу. Вместо того чтобы быть польщенной, Ксения чувствовала себя не в своей тарелке. А между тем многие русские аристократки становились манекенщицами. Красивые и грациозные, с безупречными манерами, которые позволяли им общаться с клиентами после показов, они прославили эту профессию. До сих пор только знаменитые актрисы или светские женщины придавали ценность работам известных кутюрье. Но что Ривьер мог найти именно в ней? Облаченная в старый, поношенный костюм, слишком длинный жакет которого спадал на юбку со складками, с мешками под глазами и неухоженными ногтями, она ни капли не походила ни на принцессу Мари Эристову, ни на прекрасную Гали Баенову, ни на утонченную графиню Лизу Грабб, фотографии которых красовались на страницах «Femina» и «Vogue».

— Думаю, тебе стоит попробовать, Ксения, — мягко сказала великая княгиня. — Роль вышивальщицы тяготит тебя. Ты стараешься об этом не думать, и я уважаю тебя за терпение, но здесь ты несчастна. Я вижу. Для тебя это может стать шансом попытать себя на другом поприще. Месье Ривьер очень талантливый человек, как ты знаешь.

— Спасибо за такие слова, Ваше Высочество, — ответила Ксения, слегка наклонив голову. — Я благодарю вас за доверие и постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы быть достойной.

— Идемте со мной, мадемуазель, я нанимаю вас. Благодаря мне, я уверен, вы сделаете превосходную карьеру.

Известность Жака Ривьера в рекламе не нуждалась. По примеру Поля Пуаре и Люсьена Лелонга он восхищал свою клиентуру неожиданными находками, постоянным новаторством, модернизмом в линиях и выборе материала. У него была репутация балагура, но отнюдь не хама. Великая княгиня никогда бы не посоветовала Ксении прислушаться к его предложению, если бы сомневалась в его порядочности. Никто не считал профессию манекенщицы непристойной. Показ женского тела в новом наряде, конечно, вызывал весьма определенные чувства, но нисколько не затрагивал репутацию самой женщины, работающей моделью. Для Ксении неожиданно приоткрылась дверь в новую интригующую жизнь, которая давала надежду. Но она не хотела быть неблагодарной по отношению к Марии Павловне, которой очень симпатизировала за независимость мышления и смелость.

— Я не могу уйти прямо сейчас. Надо закончить заказ.

— О боже мой! — вскрикнул Ривьер, нахмурив брови. — Надо же, какая ответственность! Впрочем, это даже хорошо. Так когда вы освободитесь, мадемуазель?

— Конец недели вас устроит, мой дорогой Жак? — спросила великая княгиня, явно позабавленная.

— Завтра, Ваше Высочество, умоляю вас, завтра! Позвольте ей прийти завтра, — стал настаивать он, заламывая руки. — Ее еще надо научить ходить. А это не так-то просто.

— Спасибо, но ходить я умею, — обиделась Ксения.

— Ошибаетесь, дорогая, — холодно ответил он. — Я видел, как вы шли по коридору: словно солдат на плацу. А мне нужна фея. Но за несколько часов мы это исправим, не бойтесь. Вот моя визитка. Жду вас завтра в восемь часов утра. Это недалеко отсюда, улица Франциска Первого, так что вам не надо менять привычный маршрут. Ваше Высочество, вы меня просто спасли, — сказал он, целуя Марии Павловне руку. — Мои экспедиторы завтра доставят вам блузки для вышивки, как я и обещал. Не забывайте, мне нужно что-то египетское. Вспомните о рисунках на барельефах, которые я вам показывал. Рассчитываю на вас. До скорого, милые дамы.

Перехватив цепкий деловой взгляд, который он бросил на княгиню, Ксения поняла, что Ривьер просто и не без успеха разыгрывал роль чудака-художника. На самом деле он хитер и скрытен. После его ухода обе женщины некоторое время сидели озадаченные, потом Мария Павловна рассмеялась.

— Есть в нем что-то от капризного ребенка, — улыбнулась она. — Но не беспокойся, Ксения, ты ничем не рискуешь. Он исправно платит манекенщицам и даже больше, чем другие, не стану называть имен. Я счастлива за тебя. Ладно, иди обедай, потом заканчивай свой заказ. И не забывай давать о себе знать, хорошо?

Материнским жестом великая княгиня потрепала ее по щеке. Эта нежность удивила Ксению. Она даже отступила, еле сдерживая желание упасть в объятия женщины. В этот момент она до такой степени почувствовала, как ей не хватает матери, что у нее перехватило дыхание.

Правильно ли она поступила, дав свое согласие? Надо было принимать решение быстро, без раздумья. А вдруг она разонравится Ривьеру? От этих творческих мужчин можно ожидать чего угодно. Он наверняка вполне способен уволить кого-то одним махом. Если он посчитает ее слишком неловкой или некрасивой, чтобы представлять его коллекции, она опять окажется на улице.

— Могу ли я и далее вышивать для вас, Ваше Высочество? — спросила она, ощущая, как на глазах выступили слезы. — Вдруг моей зарплаты не хватит, чтобы снимать жилье и кормить семью?

Мария Павловна прижала ее к себе и поцеловала в лоб.

— Конечно, моя дорогая. Ты можешь брать работу на дом. Ты слышала, что говорил Ривьер? Надо подумать над египетскими мотивами. Может, скарабеи или цветки лотоса? Что скажешь? Мне очень нравится лотос. Надо бы сходить в Лувр посмотреть экспонаты, — добавила она озабоченно, в то время как телефон в офисе зазвонил опять. — Теперь беги. В конце недели зайдешь за жалованьем.

Сделав реверанс, Ксения натянула шляпку до самых бровей и быстрым шагом пошла в сторону Сены. Веселящее парижан солнце отражалось от хромированных автомобилей. Свежий ветерок колыхал листву каштанов, маленькие круглые столики выстроились на террасах кафе, которые захватывали тротуары.

Ксении представился неожиданный шанс. Проходя мимо стеклянной двери ресторана, она посмотрела на свое озабоченное лицо. Блондинка, высокая и худая, слишком худая, как жаловалась няня, в то время как все предпочитали брюнеток. Говорили, что она красива, но сама Ксения в это не верила. Не так она была воспитана. Ее двоюродные сестры в России всегда казались ей намного элегантнее и утонченнее, а красота матери широко славилась при императорском дворе. В их семье кокеткой была скорее Маша, она любила часами смотреться в зеркало.

Две вышивальщицы, которые тоже работали в «Китмире», прошли мимо, взявшись за руки. Лица румяные, глаза сверкают. Ксения же, вместо того чтобы радоваться, чувствовала себя сбитой с толку. Медленно перейдя площадь, она облокотилась на парапет моста Альмы и стала смотреть на вонзающуюся в небо Эйфелеву башню. У нее не было ни одной подруги, с кем она могла бы поделиться этим смешанным возбуждением, от которого во рту оставался сладкий привкус. Все решения в течение долгого времени она принимала самостоятельно. Возвращение дяди Саши ничего не изменило. Она понимала его стремление сражаться за Отечество, но так и не смогла простить то, что он бросил их в Одессе. Ксения держала его на расстоянии. Хотя ей и не хватало подруг, она так и не смогла их завести, сама создала себе скорлупу, чтобы выжить, но эта скорлупа понемногу стала превращаться в тюрьму. Конечно, у нее была нянюшка, но старая преданная служанка была скорее союзником, чем доверительным лицом, и сама нуждалась в постоянных утешениях. В точности, как Кирилл. Когда она объявит им новость, они посмотрят на нее озабоченно, а она будет обязана улыбаться, показывая, что все идет как нельзя лучше. Маша, скорее всего, станет завидовать, сердито напомнив, как сама Ксения год назад запретила ей идти работать к Жанне Ланвэн, мотивируя тем, что сестра еще слишком молода. Ксения и впрямь считала ее незрелой и настояла на том, чтобы сестра, обладавшая способностями к рисованию, записалась в Школу русского искусства. После того случая они два дня не разговаривали. Спустя некоторое время Ксении показалось, что она выбрала неправильный метод воспитания сестры. Они постоянно ссорились. Маша становилась взрослой. Может, следует изменить отношение? Больше доверять ей? Позволить жить самостоятельно на свой страх и риск? Говорят, матерям больно видеть, как вырастают и отдаляются от них дети. Маша ей не дочь, но разве она могла забыть, как сжимала ее маленькую замерзшую ладошку на разоренной набережной Одессы?