— Как я уже только что заметил, будет очень прискорбно, если вы собьетесь с пути, — с угрозой заметил Айзеншахт и повернулся к коллекции ню. — Превосходно! — снова разволновался он. — Вот от этого действительно не соскучишься. Надеюсь, графиня Осолина окажет нам честь, посетив Берлин. Нам нужны такие женщины, как она.

Какой-то человек подошел поздороваться с Куртом, и он удалился с Хоффманом, оставив Макса дрожать от бешенства. Фердинанд протянул ему стакан с муссом.

— Тебе в самом деле надо научиться сдерживать себя, старина. На твоем лице можно читать, как в книге.

— Может быть, морду ему набить? — пробормотал Макс. — Или последовать твоему совету и сдержаться?

— Я не шучу, — строго произнес Фердинанд. — Тебе надо быть осторожнее. Теперь не только неграмотные крестьяне поддерживают партию национал-социалистов. В университете я узнал, что большинство студентов, которым я читал курс права, голосовали на выборах за нацистов. Их электорат стойкий, убежденный, и я не дам гарантий, что Гитлер не станет нашим следующим канцлером. Франц фон Папен[34] — плохой политик, дилетант-реакционер, который думает, что приручит нацистов, заключая с ними соглашение. Я не знаю, чего у него больше: наивности или тупости. Когда ты садишься обедать за одним столом с дьяволом, надо запастись очень длинной ложкой.

— Да этот Гитлер просто шарлатан! Шут гороховый! Он ведет себя словно эпилептик. Его речи сотканы из пламенных тезисов и антитезисов. Ты же сам видишь, что его воспринимают не слишком серьезно. Нацисты потеряли около двух миллионов голосов. Говорят, что вся эта кухня варится в салоне отеля «Кайзерхоф». Его партия увязла в долгах, она на грани развала. Сам скоро увидишь, как все это превратится в дурной сон.

— Ты попал в ловушку своих оптимистических заблуждений. Нет никакого стабильного большинства. Вся страна находится на распутье. Большинство не может плыть на глазок, без компаса, а Гитлер как раз обещает всем работу и восстановление порядка. Маленький австрийский ефрейтор провозглашает войну, чтобы вернуть униженной Германии гордость и экономическую политику, которая привлечет инвесторов. У него только два слова на языке — «единство народа». Его мечта — большая коллективная авантюра, которая маячит на горизонте. Германия — страна не индивидуалистов, быть индивидуалистом для многих невыносимо. Промышленные магнаты финансируют его, а пропаганда сделает остальное. Он имеет гипнотическое влияние на массы. Те, кто видел его вблизи, говорят, что его взгляд пронзает насквозь.

— Да ладно тебе, Фердинанд! — улыбнулся Макс. — Тебя послушать, так он сущий волшебник.

— Не стоит недооценивать этого человека, как делают многие наши соотечественники. Ни его, ни тех, кто его окружает. Это очень большая ошибка. Совершенно идиотская и преступная.

Макс был захвачен пылом, который исходил от обычно беззаботного Фердинанда. До сих пор он не видел такого серьезного лица, такой драматической страсти в своем друге. Он хотел закончить разговор на шутливой ноте, как обычно поступал в таких случаях, но ни одна шутка не пришла ему на ум. С чувством неловкости он опустошил свой стакан с теплым муссом.


В камине горел огонь, время от времени потрескивая. Сара истуканом сидела на табурете, позволяя теплу растопить напряжение в плечах. На улице шел снег. Тяжелый и влажный, он прилипал, соскальзывал с окон, засыпал лужайки, отяжелял лапы елей, которые печально склонялись к земле. Двойные двери библиотеки выходили в зимний сад, где несколько скрытых ламп освещали пальмовые ветви. Как всегда, Сара чутко прислушивалась к малейшему звуку на тот случай, если ее позовут проснувшиеся дети. В тот воскресный вечер она отпустила няню, и тяжелое чувство беспокойства напрягало нервы.

— Вы такая молчаливая сегодня, — заметила Софья Ашенгер, кладя на колени вышивку, над которой трудилась. — Да что с вами, девочки? Я никогда не видела вас в таком настроении.

Черные кудри заслоняли ее кукольное личико каждый раз, когда она наклонялась за одним из пирожных, изготовленных в пекарне «Мирике». Выйдя замуж за Мило, она перестала работать у Сары секретарем, и теперь две молодые женщины стали подругами. Откусив кусок, Софья посмотрела вокруг, но в ответ услышала какой-то неопределенный шепот.

Сара унаследовала от матери, талантливой пианистки, способность собирать вокруг себя знакомых, которые приходили слушать музыку, разговаривать об искусстве, литературе или просто блистать умом.

Традиции берлинских салонов, заложенные именно еврейскими женщинами еще в XVIII веке, понемногу устаревали, но влиятельные дамы продолжали регулярно приглашать гостей, которые любили погреться в лучах авторитета хозяйки дома. В то воскресенье Сару окружали несколько близких подруг.

— Слишком уж невыносимая атмосфера, — вздохнула Шарлотта Хеффнер, долговязая журналистка, которая вела популярную светскую хронику. — Я не могу выносить эти каждодневные страдания.

— Ты чересчур чувствительна, — сказала Софья.

— Я человечна, вот и все. Как ты можешь спокойно видеть этих несчастных с табличкой «Ищу работу» на шее, которые продают себя, словно скотину. Ко мне в дверь как-то позвонили безработные, чтобы попросить остатки ужина. В Берлине закрывают школы и больницы, потому что город не может их субсидировать. Несчастных бедняков вышвыривают из домов и селят в ночлежках вокруг озер не так далеко отсюда. Там они умирают с голоду, напоминаю вам!

— Во время большевистской революции тоже умирали с голоду, — сухо заметила Софья.

— Никто не отрицает этого. Просто я не вижу причин, чтобы страдания немцев заслуживали меньше сочувствия. Даже если мы когда-то были с вами врагами.

Софья сжала губы и вернулась к вышивке.

— Вы заметили, как много теперь стало мужчин на улицах? — спросила Мариетта Айзеншахт. — Они ходят по паркам, сгоняют стариков с их любимых скамеек и играют в карты весь день напролет. Город становится гигантским притоном.

— Лишь бы не дрались, — проговорила Шарлотта. — Коммунисты и нацисты сталкиваются друг с другом в рабочих кварталах. Каждый день в газетах публикуют некрологи о смертях. В воздухе постоянно ощущаются опасность и угрозы. Я была в Лондоне и Париже. Даже если у них ситуация серьезна, могу вас уверить: по сравнению с нашей страной там сущий рай, — заключила она, кинув испытующий взгляд на Мариетту.

Немного озабоченная, Сара размышляла, стоит ли ей вмешаться. После смерти отца Сара переделала эту комнату, бывшую некогда библиотекой. Затененный позолоченным деревом свет отражался от ширмы, покрытой желтым лаком, и двух больших украшенных чеканкой медных ваз, стоявших по бокам камина. Книги лежали в беспорядке на столе, софа, обтянутая велюром, склоняла к лени. На ковре валялось несколько игрушек, среди которых выделялась роскошная электрическая железная дорога Феликса. В тот день, как только горничная сообщила о прибытии Мариетты, Сара поняла, что вечер будет не из легких.

— Давайте не будем говорить о политике, — сказала она со вздохом.

— Почему это? — обиделась Ленор Эпштайн, поднимаясь, чтобы плеснуть себе коньяку. — Когда во всей стране ни о чем другом не говорят. Все время проходят какие-то выборы. Можно было бы посмеяться над этой постоянно меняющейся каруселью канцлеров, если бы все не было так серьезно. Ни на что не способный Гинденбург — игрушка в руках провокаторов, для которых чем хуже в стране, тем лучше. Вам не нравится говорить об этом?

Ленор передала графинчик с коньяком по кругу, но женщины отрицательно покачали головами, предпочитая довольствоваться чаем с ромом и лимоном. Ленор выпила полную рюмку. Эта излучающая энергию женщина с гривой поседевших волос, которые она наотрез отказывалась красить, играла активную роль в Ассоциации еврейских женщин, заставляла четырех сыновей ходить по струнке и рьяно защищала социал-демократические принципы, так же как и ее муж, депутат рейхстага.

— Давайте признаемся, — продолжила она, — если бы здесь не было Мариетты, вы все говорили бы то, что у вас на сердце. О том, что члены СА — громилы, которых стоит поискать, о скандальной пропаганде Адольфа Гитлера…

— Но эффективной, — вмешалась Шарлотта, поднимая палец.

— …о том, что надо упрятать всех этих типов за решетку, как бы они ни нравились господину Айзеншахту.

Все посмотрели на Мариетту.

— Обвиняемая, встаньте! — иронически произнесла та. — Не надо так зло на меня смотреть. Я знаю, что у Курта слишком специфическое мировоззрение. Он хочет восстановить величие Германии и ненавидит амбициозную посредственность, компромиссы республиканцев, которым так и не удалось пересмотреть условия Версальского договора. Я не могу сказать, что он не прав по многим пунктам. И потом не только негодяи поддерживают эту партию.

— А как же его антисемитизм? — не унималась Ленор, уперев руки в бока. — Ты думаешь, ему понравится, если он узнает, с кем ты сейчас находишься? Я больше чем уверена, что, выходя из дома, ты не сказала ему, куда идешь.

Мариетта покраснела.

— Ну и что? — возразила она. — Мне скучно дома. Я вас так давно не видела.

— Конечно, ты ведь так занята, — улыбнулась Шарлотта. — Тебе нужно уделять время твоим новым подругам, таким как прекрасная Магда, ставшая недавно фрау Геббельс, после того как не смогла окрутить так любимого ею фюрера. Тем не менее ее бывший тесть — еврей, а ее саму обвиняли в связях с убежденным сионистом. Странное совпадение. Что она могла найти в этом хромом карлике? Если ты теперь должна посещать все собрания у ее мужа-гауляйтера, неудивительно, что ты не можешь проводить с нами столько времени, как раньше.

— Нет, не потому. Что с того, что я принимаю участие в некоторых приемах вместе с Куртом и у меня есть членский билет партии?

— Еще бы у тебя не было билета, когда твой муж один из первых ее поклонников.

— Ну что с вами случилось сегодня? — воскликнула Мариетта, раскрасневшись от волнения. — Вы как-то сразу меня возненавидели! А ведь у нас было столько хорошего! Неужели вы забыли эти последние годы?

Ее умоляющий взгляд был похож на взгляд ребенка, который требовал, чтобы его приласкали. Сара почувствовала обеспокоенность. Агрессивность ее подруг показалась ей чрезмерной, но она понимала их. Мариетта Айзеншахт оставалась для нее загадкой. Когда-то она настояла, чтобы именно Сара сделала для нее свадебное платье, и до сих пор продолжала одеваться у нее, так же как и многие жены промышленников и влиятельных банкиров, чьи мужья финансировали нацистскую партию или играли в ней важную роль. Несмотря на определенную скованность, которую Сара испытывала по отношению к таким клиенткам, экономическая ситуация не позволяла показывать им свое истинное отношение. Тем не менее от такой сбивавшей с толку двусмысленности Сара чувствовала себя не в своей тарелке.

— За шесть лет многое изменилось, — сухо сказала Ленор. — Ты не можешь закрывать на это глаза, Мариетта. Ты хоть просматриваешь статьи, которые появляются в ежедневных газетах твоего мужа? Он ведь персона публичная, которая тоже субсидирует эту партию. Может, не так сильно, как это делают магнаты Крупп или Туссен, но все-таки.

Рассерженная Мариетта вскочила на ноги.

— Хватит на меня нападать! Это не я привела страну к катастрофе. И не я заставляю людей голосовать на выборах. Никто не принуждает их кидать бюллетени в урны.

— Это так, — сказала Шарлотта, скрестив на груди руки. — Вот только поведение нацистов не имеет ничего общего с демократией.

— Значит, ты полагаешь, что власть коммунистов была бы лучше? Хочешь, чтобы к власти пришли большевики? Спроси, что думает на этот счет Софья.

— Согласна, и те и другие похожи своей склонностью к тирании и материализму, — ответила Ленор. — Но у большевиков, на худой конец, женщина имеет право голоса. Как ты относишься к тому, что предлагают нацисты? Никакой эмансипации. Лишение права избираться в рейхстаг. Запрет заниматься некоторыми видами деятельности, которые считаются слишком мужскими. Женщина для них — это просто сделанный из костей и мяса агрегат для рождения детей, одетый в народный костюм с бубликом косы на голове. Можешь попрощаться с косметикой, сигаретами, шампанским, моя хорошая. Теперь твой мир сократится до общества детей, кухни и церкви. Абсолютная религия… Я сама воспитываю четырех детей, но хочу работать врачом, — заключила она. — Я хочу сохранить право голосовать, хочу, чтобы уважали мою свободу. Я считала тебя эмансипированной женщиной, но своим молчанием, Мариетта, ты показываешь, что поддерживаешь политические взгляды своего мужа. Иногда в жизни надо иметь смелость подать голос. Молчание тоже может быть оружием, ты знаешь это.

Мариетта побледнела. Нервным движением она поправила пояс, словно это могло помочь ей чувствовать себя увереннее, и взяла сумочку.