Нина устроилась на диване полулежа, нажала на кнопку пульта. О, а вот и ужастик с вампирами. Кажется, только начался. Надо посмотреть, что там…

Не посмотрела. Уснула, и сама не заметила, как. И вздрогнула, почувствовав на плече теплую ладонь Никиты. Открыла глаза – склонился над ней, улыбается. Глаза чуть осоловелые, плещут умильным добродушием.

– Нинусь, ты чего? До постельки не смогла добрести? Свернулась калачиком, как сирота. Пойдем, я тебя баиньки уложу.

Нина села на диване, провела ладонями по лицу, проговорила злобно:

– Сам иди баиньки, понял?

– Нинусь, ты чего? Не понял?..

– Да все ты прекрасно понял, не надо мне твоего сюсюканья! За идиотку меня держишь, да?

– Хамишь, Нинусь. Не люблю, когда ты хамишь. Мы так не договаривались.

– А как, как мы договаривались? Что ты будешь гулять, а я буду по этой съемной квартире круги наматывать, с ума сходить от обиды? И какой смысл тогда вместе жить, не понимаю?

– Ну извини, Нинусь. Как-то время не рассчитал, каюсь. Сегодня у Боба родители развелись, сама понимаешь, депрессанул парень. После лекций затащил нас в кафе, то да се, потом в клубак завалились…

– А меня с собой позвать – слабо?

– Так там одни мужики были, Нинусь. Боб не стал бы при тебе со своими надрывно-душевными песнопениями выступать. Тем более ты же к родителям собиралась!

– А позвонить, предупредить никак нельзя было?

– Не-а. У меня батарея на телефоне еще днем села.

– Ну да… И больше ни у кого телефонов не оказалось… Во всем клубаке – ни одного телефона, да?

– Нинусь, ну что ты наехала-то, не понимаю… Нашла время, два часа ночи! Пойдем лучше спать, а? Голова раскалывается… А мне, между прочим, рано вставать, я машину на стоянке у клуба оставил. И у меня завтра трудный зачет, к твоему сведению!

– А у меня, к твоему сведению, трудный рабочий день! У нас проверяющие придут из архитектурного надзора! А я всю ночь не сплю, бегаю от окна к окну, как жужелица!

– Так спала бы… Кто не давал-то?

– Слушай, Никит… Вот скажи мне… Мы с тобой вместе живем, да?

– Ну да…

– Значит, мы некоторым образом близкие люди, ведь так?

– Конечно, близкие. Еще какие близкие.

Состроив нарочито умильную рожицу, он смешно вытянул губы трубочкой, потянулся к ее щеке с поцелуем. Сердито отстранившись, Нина продолжила:

– Тогда я тебе открою страшную тайну, Никит! Когда близкий человек вдруг надолго пропадает, другой близкий человек за него волнуется и тревожится! А вдруг, не дай бог, с ним что-то случилось! Это у всех так, Никит! У тех, которые близкие! И надо быть последней равнодушной сволочугой, чтобы…

– Нин, ну не начинай, а? Давай завтра эту тему разовьем и обсудим… Пусть я буду сволочугой, согласен, но честное слово, с ног валюсь… Я в душ, ладно?

Поднявшись с дивана, Никита поплелся в ванную, на ходу расстегивая пуговицы на рубашке. Нина, глядя ему вслед, залюбовалась невольно… Красивый, конечно. Даже со спины красивый. Аполлон в миниатюре. Походка кошачья, грациозная. И стиль casual ему очень идет. Приталенная рубашка шоколадного цвета, узкие темно-синие джинсы. Да уж, не всем дается это casual, для него особое мужское обаяние требуется. За кажущейся простотой – элегантная небрежность в движениях, сытая барчуковая уверенность в себе, любимом и красивом. Ну как, как его не любить-то?! Ведь заворожил, обаял до невозможности. Никакого сопротивления внутри нет, сама себе не хозяйка.

А может, и черт с ним, с сопротивлением. Что ж делать, если любовь? Это же счастье – когда любовь!..

Нина вздохнула, тоже поднялась с дивана, пошла за ширму, где стояла кровать. Единственное, что они купили в эту съемную убогую квартиру – новую кровать. Можно сказать, шикарную. И покрывало атласное, и шелковое постельное белье… Очень забавно это хозяйство среди остальной убогости смотрелось, как бриллиантовая брошь на телогрейке. Даже пришлось ширмой прикрыть. Отгородиться будто. Не подсматривайте, наш мирок, недоступно интимный!

Вот именно, что мирок. Маленький. В нем хорошо обосновались. А в большом мире вместе жить как-то не научились. В большом мире каждый по-своему, получается. Вернее, это Никита – по-своему. А ей что? Ей остается – принять… И casual принять, и пресловутую свободу, и насмешливо-равнодушных родителей, Ларису Борисовну и Льва Аркадьевича. А не можешь принять – так руби этот гордиев узел, вместе с любовью руби. Не вписалась ты в этот мир, девушка, как ни старалась. Нет в тебе барчуковой природы, в ней родиться надо. Не зря же говорят, что кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево. Стало быть, и дочери слесаря – тоже слесарево. Да, наверное, так… Но ведь обидно же!

Хлопнула дверь ванной, Нина вздрогнула. Оглянулась – идет… Полотенце кое-как держится на бедрах. На ходу приобнял за шею, притянул к себе, прихватил слегка зубами за мочку уха. Душа замерла… От сильных рук, от запаха кожи с теплой волной дорогого парфюма.

– Не сердись, Нинуль. Ты чужая, когда сердишься.

– Ладно, не буду.

– Честно?

– Честно.

– Честно-честно?

– Отстань… Спать ложись.

– Все, Нинуль, отстал, сплю…

Никита рухнул на кровать плашмя, на живот, а полотенце отлетело в сторону, обнажив крепкие ягодицы. Повозился, со стоном натягивая на себя одеяло. Нина наклонилась, коснулась пальцами его предплечья, проговорила тихо:

– Спокойной ночи…

На дверной ручке в ванной висела его рубашка. С пятном на ободке воротника. С красным – даже на шоколадном фоне. Помада, стало быть. Чужая помада. Ах-х-х ты…

Нина села на край ванны, держа в руках рубашку. Да что ж это такое?.. Как на качелях – то вверх, то вниз… Даже спрятать следы преступления не удосужился. Как будто нарочно, чтоб она увидела… Или не нарочно? Или ему вообще все равно, что она чувствует? Да сколько же можно.

Болезненное недоумение толкалось внутри, суматошно подстраиваясь к частым ударам сердца, взбухало комком обиды. Значит, говоришь, чужая, когда сержусь?! А если тебе сейчас эту рубашку под нос сунуть? На, на, посмотри, что это такое? Разбудить и спросить – чужая я тебе, да? А эта, с помадой, не чужая?

Нет, все-таки надо рубить этот гордиев узел. Продолжать – смысла нет. Больно будет, конечно… Да не смертельно же. Завтра же и рубить. А сейчас – спать, спать… Принять душ, утереть слезы и спать. Завтра и в самом деле тяжелый день.

* * *

– …Нинуль, вставай… На работу опоздаешь…

Нина удивилась, еще не проснувшись. Обычно она Никиту по утрам будила… Сначала завтрак ему готовила, потом будила. Неужели и впрямь проспала? От пережитого потрясения будильник забыла завести?

– Вставай, вставай… Я кофе сварил и завтрак приготовил, между прочим.

– Ты? Завтрак?

– Ну да… Заглаживаю вину за вчерашний проступок. Сначала думал другим способом ее загладить, конечно… Но ты так крепко спала! Вот я и решил сермяжным бытовым способом подлизаться. Вставай, Нинуль, времени в обрез!

Нина села на кровати, убито потрясла головой. Там, в голове, было совсем плохо, будто туман вязкий гулял от принятого давеча жесткого решения – рубить, рубить гордиев узел! Что ж, аккурат за утренним кофе можно это и сделать. Без слез, без обвинений и лишних эмоций. Надо правильный тон взять, не скатиться в истерику. Вон как в груди больно…

Или до вечера оставить? Нет, не дожить ей с обидой до вечера…

Никита суетился на кухне, раскладывая по тарелкам яичницу-глазунью. Улыбнулся ей лучезарно:

– Садись, ешь. Сейчас тосты будут.

– Никит, нам надо поговорить! – сказала Нина, нервно затянув поясок на талии. Затянула так сильно, что показалось, хрустнули ребра.

Он ничего не ответил, лишь глянул удивленно, коротко пожал плечами:

– Что случилось, Нинуль? У тебя такой вид…

– Да, случилось. Ты вчера свою рубашку в ванной оставил. Я все видела.

– Не понял… Что ты видела?

– Там… Там на воротничке – следы от губной помады. Ну, в общем… Не надо, не говори ничего, не объясняй… Я уже все решила.

– Господи, Нин! Что ты меня пугаешь с утра? Ну, помада, и что? Это Светкина помада, подумаешь, делов-то! Ну, ты же знаешь Светку, черненькая такая, страшненькая, помнишь? Она мне еще курсовую помогала делать!

– Нет, не помню… А почему помада?

– Так она увязалась за нами вчера, отделаться не могли! И в кафе, и в клубак потом потащилась! Напилась, как свинья. Мне, как самому трезвому, пришлось ее до такси тащить. Представляешь, картинка? Повисла на мне, точно мешок… Вот, еще и помадой умудрилась измазать. А что, рубашка не отстирается, думаешь? Вообще-то я эту рубашку люблю…

– Ну почему же… Отстирается, наверное.

– Так в чем проблема, не понял? Или… А, все, дошло, кажется! Ну да, конечно же, классика жанра, черт побери! Чужая помада и, как следствие, готовенькое обвинительное заключение! Ну, Нинуль, ты даешь…

– А что, что я должна была подумать? – вскинула Нина глаза. Ее обидел короткий язвительный смешок Никиты.

Хотя это была и не обида совсем… Скорее, счастливая легкость души, а не обида. Ура, ура, гордиев узел отменяется! Пой, глупая душа, радуйся. Много ли тебе надо.

– Ну да. А других версий у тебя не было, конечно же. Только классика жанра. Самой не смешно, Нин? Кстати, я сегодня расскажу Светке, вместе поржем.

– Не надо, не рассказывай!

– Что, стыдно, да? Такое утро испортила! Яичницу хоть съешь, я же старался… Ну все, мне пора! Надо еще машину от клуба забрать! И ругай меня где-то в районе одиннадцати, может, зачет спихну! Желательно матом!

– Я не умею, ты же знаешь…

– Так учись! У меня ж сессия впереди! А через год вообще – госэкзамены!

– Да иди, иди уже.

– Пока! До вечера! Я за тобой на работу заеду, по магазинам надо проехаться, мамочке подарок купить! Ты не забыла, что завтра мы едем на дачу мамочку с днем рождения поздравлять? Кстати, пораньше с работы отпроситься не сможешь? А то пока из города по пробкам вырвешься…

– Конечно, отпрошусь, без проблем…

– Ну, все, я ушел!

Хлопнула дверь, что-то упало в прихожей, стукнуло глухо об пол. Нина вздохнула, откинулась на спинку стула, улыбнулась блаженно. Господи, как же она его любит! И готова верить всем объяснениям с радостью. Как за соломинку, схватилась за эту пьяную Светку с ее помадой. Наверное, потому, что очень хотела схватиться. Теперь держи меня, соломинка, держи.

Нина собиралась второпях, мурлыкала вспомнившийся мотивчик, улыбалась сама себе в зеркало. Все хорошо, все отлично! Держи меня, соломинка, держи! Вечером по магазинам поедем, потом поужинаем где-нибудь в кафе. А можно и дома – с вином и свечами…

На работу опоздала, пришлось выдержать на себе досадливый взгляд начальницы Елены Петровны. Нет, не была она вредной начальницей, вполне приличной теткой была, но проверок всяких почему-то боялась до ужаса. И чего их бояться, в самом деле? Вроде документы в порядке, проверяй не хочу.

– Нин, подготовь папку с отчетами за прошлый месяц!

– Так чего ее готовить, Елена Петровна? Там она, в сейфе… А что, они прошлый месяц проверять будут? Вроде годовую отчетность требовали.

– Да кто их знает, может, и будут… Но вроде не должны. Ой, как они задергали меня, эти проверяющие! Которую ночь уже не сплю!

– А когда закончат, не знаете?

– Не знаю… Может, сегодня… Пойду, разведаю обстановку. А вы сидите тихо, чтоб никаких утренних чаепитий с болтовней не было!

– Что вы, Елена Петровна, мы ж понимаем… – пискнула из-за своего монитора Настька.

– Ой, да знаю я вас, двух подружек! – сердито махнула рукой уже от двери Елена Петровна. – Я за порог, и сразу ваши однокашницы из техотдела прибегут! Ишь, как вам повезло, все в одном месте собрались…

А вот в этом она права, действительно, повезло. Так получилось, что Танька первой в их «Автодорстрой» попала, сразу после колледжа. По блату, конечно, – тетка у нее в отделе кадров работала, порадела родному человечку. Потом еще местечко в техотделе образовалось, и Танька к себе Аньку подтянула. А когда Елена Петровна стала себе сотрудника в сметный отдел искать, Танька с Анькой подсуетились, подъехали к ней с рекомендацией – у нас, мол, подружка по колледжу есть, Нина Свешникова, очень толковая… Настька тогда обиделась, конечно, но после и до нее очередь дошла – взяли тоже в сметный, на временное декретное место. В общем, всем повезло! Иначе попробуй устройся на более-менее приличную зарплату со среднетехническим… Все же специалистов с высшим образованием хотят, будто оно панацея, это высшее! Хорошо еще, Елена Петровна в этом смысле нормальной теткой оказалась, выразила свое четкое мнение по этому поводу – сплошные, мол, понты, а не панацея! А ей виднее – через ее отдел много молодняка с институтскими дипломами прошло.

– Ты чего опоздала-то, Нин? – прошуршала из своего угла Настька. – Тоже, нашла время…

– Да я нарочно, что ли? Так получилось!