Натали Фокс - Ты будешь страдать, дорогая

Джемма ощутила в теле легкость и слабость, как после долгой болезни. Фелипе ей не брат, вообще не родственник! Они не совершили никакого греха. Ей не за что испытывать стыд, вину, отвращение! Она была счастлива — и не была. Мысли ее кружились в лихорадочном водовороте. И вдруг, так же быстро, как возникла, эйфория испарилась, как воздух из проколотого шарика. Эта чудная, дивная, дорогая ее сердцу новость опоздала. Их с Фелипе любовь ушла. Ее отравили горечь, страх, мучительные пытки — и горький привкус того, что между ними осталось, уже никогда не станет сладким. Спасать нечего.

Губы Фелипе были нежными и любящими, а язык теплым и чувственным.

— Только так и должно быть, — шептала Джемма, купаясь в его ласках, томно прижимаясь к нему, отзываясь на призыв его рук, обнимающих ее бедра. — Больше никаких сражений, Фелипе, — всхлипнула она жалобно.

— Больше никаких наказаний, querida. Я люблю тебя, ты моя жизнь.

Ее сладкое, теплое лоно приняло его, и он задвигался медленно, осторожно, покрывая ее лицо и шею страстными поцелуями. Она прильнула к нему всем телом, всем сердцем. Он принадлежит только ей, всегда будет принадлежать только ей, и она никому его не отдаст! Он проникал в нее все глубже — и вот она уже охвачена болью. Жгучей, яростной, злобной болью.

— Ты мне делаешь больно!

Он рассмеялся, толчки усилились.

— Нет… нет, ты не должен! Фелипе… ты не можешь…

Она чувствовала, как его мощь нарастает внутри ее, и закричала от ужаса:

— Нет… нет… ты же мой брат…

Она проснулась от собственных криков. Простыня прилипла к ее мокрому от пота телу. Она задыхалась от ужаса и отчаяния. Как жарко, как душно, да еще этот шум… О Боже, это был кошмар… такой реальный…

Она закрыла лицо ладонями, ожидая, когда стихнут рыдания. Он ей не брат; она ошиблась. Бояться нечего… нет, причин для страхов у нее хватает. Корни ночных кошмаров всегда уходят в реальную жизнь. Она не занималась любовью с единокровным братом, но вина и стыд остались с ней, потому что она не могла с уверенностью сказать, что устояла бы, даже если бы их родство оказалось правдой. Вот она, настоящая пытка Фелипе. И ей от нее не избавиться.

Измученная, она с трудом отлепила от себя простыню. Опять этот шум, такой настойчивый, порывистый звук. Но негромкий, подумала она, убирая с влажного лица спутанные пряди волос. В голове начало проясняться. Шел дождь. Вода потоками стекала с покатой крыши.

Джемма подошла к окну и постояла, следя за серебряными струйками, бьющими по подоконнику. Ночь была даже жарче, чем обычно, но она все дрожала, не в силах освободиться от своего кошмара. Вчера она добилась победы в сражении с ним, потому что считала их любовь запретной. Сейчас она свободна любить его, но уже безнадежно поздно. Она все-таки проложила между ними целый океан, как и хотела, — океан горечи. А Бьянка… Фелипе был взбешен, узнав, что Майк преследует его кузину. Почему? Потому что любит ее, вот почему. Но кого он желает физически? Она и это знает. Только ее, но браки заключаются не ради секса. В браках важны любовь и забота, а вот как раз этих чувств в сердце Фелипе для нее не нашлось.

Джемма приняла душ и оделась в коротенькие шорты и самую легкую изо всех своих маек. С помощью ленточки она приподняла тяжелую копну волос над плечами. Воздух был буквально насыщен влагой.

— И как долго это продлится? — спросила она у Марии, когда та по тропинке из кабинета принесла ей поднос с завтраком.

— Много дней, — отозвалась Мария. — Это есть хорошо для земли, но плохо для людей. Это приносить проблемы. Страдания в голове. Уже начинаться.

Джемма смеялась, принимая у нее поднос.

— Что вы имеете в виду?

Мария помахала в воздухе натруженными руками.

— Проблемы, всегда проблемы, когда идти дождь. Сеньор де Навас, Фелипе, Бьянка — у них проблемы сегодня утром. Я идти и не попадаться им.

Мария ушла, и Джемма, с подносом в руках, уселась на кушетку перед мольбертом, но есть не хотелось. Однако кофе она выпила, вдруг осознав смысл слов Марии о «страданиях в голове». У нее в голове тоже начала пульсировать боль, в такт непрекращающемуся снаружи дождю.

Глотая кофе, она рассматривала почти законченный портрет и пыталась оценить его непредубежденным взглядом. Портрет хорош, и это не пустая похвальба. Это была ее лучшая работа. Глаза ее заблестели от слез. Мама никогда не увидит портрета, никогда не увидит нынешнего Агустина. Изысканного, надменного, гордого… еще один сеанс — и у нее самой не останется повода для встречи с Агустином.

Жизнь, растраченная впустую, думала Джемма. Их любовь ушла — как и ее собственная любовь с Фелипе.

— Ты зловредная стерва!

Джемма резко обернулась. Бьянка. Она не слышала, как та вошла, и при виде ярости девушки у Джеммы по спине побежали мурашки.

— Ты пошла к дяде и все ему рассказала! — Глаза ее сверкали такой черной ненавистью, что Джемма спрыгнула с кушетки.

Сначала она растерялась, но потом до нее вдруг дошло, в чем причина гнева Бьянки. Итак, Майк рассказал Агустину… или же… Нет, только не Фелипе. Гордость не позволила бы ему признаться отцу, что его будущая жена вертится вокруг другого.

— Я не знаю, о чем вы говорите… — Разумеется, она знает, но притвориться непонимающей гораздо безопаснее — Бьянка, похоже, готова была вцепиться ей в волосы.

— Разумеется, знаешь, потому-то ты это и сделала! Чтобы подпортить нам с Фелипе жизнь. Не в силах примириться с тем, что он тебя не хочет, ты решила разрушить и мою жизнь. Тебе нужно получить все — даже моего дядю.

— Бьянка, хватит! Вы сами не знаете, что говорите!..

— Я прекрасно знаю, что говорю. Кто-то рассказал дяде обо мне и Майке — наверняка ты, и не смей утверждать, что ничего не знала, потому что Майк сказал мне, что ты нас видела в саду. Он пытался порвать со мной, поскольку это небезопасно, раз ты нас видела. Но ты уже успела вонзить нож в спину, не так ли?

Несмотря на ранний час, Джемма вдруг ощутила страшную усталость. Этот бесконечный поток оскорблений лишил ее сил.

— Я не имею к этому никакого отношения, — возразила она.

Бьянка развернулась к портрету и ткнула в него обличающим жестом.

— Все то время, пока ты занималась этой мазней, ты пыталась заполучить Агустина. Фелипе ускользнул от тебя, так что ты решила соблазнить его отца…

— Нет! — закричала Джемма. Этого ей не вынести. Теперь и Бьянка подозревает ее в страсти к Агустину.

— Да! Да! Ты просто английская шлюха… В душе у Джеммы что-то с треском лопнуло. Она повернулась, чтобы уйти, почувствовала, как ее обдал жаркий поток воздуха — и цепкие руки ухватились за нее.

— Бьянка! — имя прозвучало ревом дикого зверя в джунглях, и Бьянка отпрыгнула в смертельном страхе, при этом зацепившись ногой за мольберт.

Джемма рванулась мимо Фелипе к мольберту, чтобы не дать ему упасть. Но тут же все рухнуло — мольберт, портрет, — все полетело на пол. Джемма оцепенела от ужаса, а потом, горько всхлипнув, упала на колени рядом с мольбертом.

— Убирайся отсюда сейчас же! — прогремел Фелипе. — Уложи чемоданы и будь готова немедленно улететь!

Сердце Джеммы сжалось от боли, когда она вскинула на него глаза. Он поверил Бьянке, поверил, что ей нужен Агустин, — и теперь выгоняет ее вон. Но он смотрел не на нее. Его устрашающий взгляд был устремлен на Бьянку.

— Я не уеду, Фелипе, — заныла Бьянка. — Агустин сказал, что мы во всем разберемся…

— Здесь я приказываю, а не Агустин. Делай, как я сказал, иди готовься к отъезду. — Обернувшись к Джемме, он поднял ее с колен. Она прислонилась к нему, слишком потрясенная, чтобы найти в себе силы двигаться.

— Ты делаешь ошибку, Фелипе! — в отчаянии закричала Бьянка. — Она же змея, она наговорила про меня Агустину… она без ума от него, а не от тебя… — Увидев угрожающе потемневшее лицо Фелипе, она замолчала и, всхлипывая, выскочила из студии.

Шум ливня за окнами заглушал все звуки, кроме прерывистого дыхания Фелипе.

Джемма медленно отстранилась от него, дрожащими пальцами отвела его руки от себя. Сейчас она должна думать лишь о портрете, все остальные мысли заволокло туманом смятения. Девушка склонилась, чтобы поднять портрет…

Фелипе оттащил ее от него, обжег ее лицо гневным выдохом.

— Бьянка права: о нем ты волнуешься больше, чем обо мне.

Джемма стрельнула в него яростным взглядом. На долю секунды она было подумала, что он на ее стороне…

— В этот портрет вложено много труда. Если он испорчен…

— Напишешь еще один, — презрительно ухмыльнулся он. — И это должно доставить тебе удовольствие: у тебя появится лишнее время для общения с возлюбленным.

Она не сводила с него глаз: неужели он верит в подобное?

— Ты любишь его? — хрипло вырвалось из его груди, и его пальцы с такой силой вцепились в ее руки, что она съежилась от боли.

В глазах Джеммы, огромных, темных, светилось невыносимое страдание. Она поняла, что больше не выдержит. Она поняла, что он выиграл, он ее раздавил. Он выполнил свои угрозы и обещания. Но этой, последней пытки она вынести не могла.

— Да, я люблю его! — отчаянно закричала она, и он чуть не выдернул ей руки из суставов. — Да, я люблю его, потому что… потому что он мой отец!

Плечи Джеммы поникли, когда он отпустил ее — так грубо, как будто она внезапно вспыхнула и опалила бы его, если бы он остался рядом хоть на секунду. Девушка впилась взглядом в его глаза — холодные, безжалостные, потрясенные глаза. Она заплакала, и ничто не могло остановить этих слез.

— Что ты сказала? — не веря своим ушам, прохрипел Фелипе.

Джемма покачала головой. Она не могла говорить. Она сказала достаточно — более чем достаточно. Она повернулась и выбежала из студии, и ее не остановил даже его яростный оклик.

Едва выскочив наружу, она промокла до нитки, но ей стало все равно. В этот миг ей важно было лишь одно — исчезнуть, убежать от него как можно дальше. И она бежала, не разбирая дороги. Внезапно молния осветила все вокруг, и с визгом ужаса Джемма нырнула в первое попавшееся убежище.

Джемма влетела в открытый проем и упала на подстилку из свежего сена. Задыхаясь от бега, она хватала ртом воздух, как вдруг ее пронизал еще больший ужас.

— Оставайся на месте!

Джемма услышала, повиновалась, свернувшись в сене неподвижным калачиком.

Нежно похлопывая по спине, Фелипе успокаивал перепуганного жеребца. Вороной конь тихонько ржал, нервно перебирая копытами и испытывая беспокойство от близости постороннего человека — парализованной страхом Джеммы.

— Пройди в соседнее стойло, — медленно произнес Фелипе, но Джемме потребовалось время, чтобы понять: он обращается к ней.

Она подняла голову и увидела, что лежит совсем рядом с дверью, ведущей в соседнее стойло. На коленях, осторожно, не сводя полных ужаса глаз с лошади, девушка подползла к двери и нащупала ее дрожащими пальцами. Затем поднялась, по-прежнему лицом к лошади, медленно отодвинула позади себя задвижку. Дверь легко подалась, и Джемма попятилась в образовавшийся проход крошечными шажками, а потом неслышно закрыла ее.

Рухнув на теплое сено, она с облегчением перевела дыхание. Несколько минут спустя ласковые руки обвились вокруг нее, приподняли, посадили на соломенном ложе. Она заморгала, приоткрыв глаза, крепко прижалась лицом к насквозь промокшей рубашке Фелипе.

— Все в порядке. Ты в безопасности. Ты напугала его больше, чем он тебя.

— Я не… не стала бы за это ручаться, — охрипшим голосом шепнула она. Хорошенький момент для шуток! Она что, сошла с ума? Она точно сошла с ума, если вот так льнет к нему. Джемма попыталась отодвинуться, но Фелипе не выпускал ее.

— Все, хватит удирать, Джемма. — Он убрал с ее лица влажные пряди, кончиками пальцев смахнул дождинки со щеки. — Нельзя бросить подобное заявление — и ринуться наутек. Куда ты от него убежишь?

Она жалобно покачала головой.

— Я… я не должна была говорить… Я не хотела…

Он обхватил ее дрожащие плечи.

— Посмотри на меня, Джемма. Скажи, что это сон.

— Кошмар! — всхлипнула она и опустила голову, не в силах вынести его взгляда.

Он заставил ее, силой приподняв подбородок.

— Почему ты сказала такое?

Ей пришлось посмотреть на него, у нее не было выбора. Он ей не поверил, да и мог ли он? В подобную фантастику просто невозможно поверить.

— Ты сказала, что любишь его, потому что он твой отец. Джемма, объясни, объясни, что это значит.

— Зачем? — вспыхнула она. — Чтобы ты мог смеяться надо мной, мучить меня, обижать еще больше, чем уже обижал? — Она сделала попытку подняться с сена, но он удержал ее, сжав запястье так, что она не могла даже пошевелиться.

— Я не хотел причинять тебе боль, Джемма…

— Но ты это делал! И делаешь! Все время! Ты не оставлял меня в покое…

— Потому что я с ума схожу по тебе! Неужели ты не видишь, через какие пытки заставила пройти меня? Я люблю тебя так, что теряю рассудок… — Он замолчал, выпустил ее руки, вцепился пальцами в мокрую голову. — Я люблю тебя настолько сильно, что готов был убить…