После не раз пожалел о своем опрометчивом поступке. Но тогда и не предполагал от рассудительного и неглупого преподавателя такой реакции на мой вопрос. Он побагровел, а после принялся отчитывать как несмышленыша, вздумавшего поучать ученого мужа:

— Как твоя фамилия, молодой человек? Так вот, Максимов, прежде чем говорить всякие бредни, выучи азы. Если твоя пустая голова разберется с ними — в чем сильно сомневаюсь, тогда и подойдешь. А я проверю на зачете — что же ты понял.

Пренебрежительный тон и обидные слова Исаева завели меня, не стал оставлять их без ответа:

— Михаил Ильич, но ведь это не бредни, а серьезная работа ученых, доказанная экспериментами и в клинических условиях. Вот здесь рецензия профессора Архипова, подтверждающая ее ценность.

— Все, иди, Максимов. Я не собираюсь спорить с сопляком, нахватавшимся всякой чуши!

Позже мне рассказали о злопамятности Исаева. Один из старшекурсников, с которым у меня сложились неплохие отношения, с сочувствием высказался:

— Да, Сергей, нашел ты на свою голову приключения! Исаев будет тебя валить, как бы ты ни готовился к его экзамену или зачету. Иди к завкафедрой — он вроде мужик нормальный, попроси прийти на экзамен. При нем препод не так зверствует.

Советом старшего товарища не воспользовался — решил обойтись своими силами. К зачету проштудировал конспекты от корки до корки. С уверенностью, что должен сдать, зашел в аудиторию, где Исаев принимал студентов. Здесь сидели еще пятеро, усердно писали по своим билетам. Взял со стола преподавателя листочек с заданием, прошел за свободный стол и тоже принялся готовиться по вопросам. Ничего сложного или незнакомого в них не нашел, быстро набросал ответы. Идти к Исаеву не торопился, дождался, пока последний из студентов не вышел из аудитории. Подсел к столу, зачитал вопрос, а потом без запинки, по-писанному, отчеканил свой ответ. Исаев выслушал меня, нахмурившись, а потом стал задавать такие вопросы, о которых даже не слышал — их не было в учебных материалах. Понятно, что не мог ответить того, чего не знаю.

С заметным злорадством вынес свой приговор — не сдал, уже собрался писать его в ведомости, когда я всей силой своей энергетики подал на него управляющий импульс. То, что случилось, с преподавателем, никак не ожидал — у него начался припадок, как при эпилепсии. Задергался всем телом, у него закатились глаза, а после упал со стула на пол. Едва успел подхватить, уложил на бок. Конвульсии продолжали сотрясать его грузное тело, дышал трудно, с хрипом. Удерживал его на боку несколько минут, пока приступ не закончился. Еще через какое-то время Исаев стал приходить в себя — открыл глаза, непонимающе стал озираться вокруг. Когда же увидел меня, его лицо перекосилось от злобы, прохрипел с натугой:

— Сволочь! Это ты довел меня! Вызывай скорую, у меня может быть инсульт.

После, когда мой недоброжелатель выписался из больницы и вышел на работу, он предпринял все, чтобы выжить меня из института. Обращался к декану и ректору, даже с заявлением в милицию, обвинял в оскорблении, умышленном доведении до опасного для жизни приступа. Я отрицал, клялся и божился, что ничего подобного не совершал. Но все же ясно понимал, что, пусть и не преднамеренно, но действительно довел преподавателя до криза — в состоянии злости переборщил с ударом по нервной системе и эмоциональному центру. В конце концов меня оставили в покое — прямого доказательства моей вины у недруга не оказалось, только его слова. Но отношение преподавателей ко мне испортилось надолго, придирались по любому поводу. Правда, я старался не давать его — занимался со всей тщательностью, вовремя сдавал задания и зачеты, на экзаменах был среди лучших.

Происшедший с Исаевым инцидент подтолкнул меня проверить свой потенциал. Прежде, занятый переживаниями с подругами, не удосуживался его контролем. Когда же в лаборатории замерили напряженность моего энергетического поля, то все — и я тоже, поразились — она за последние два месяца выросла кратно. И без того не маленькая, она теперь стала почти в сотню раз превышать уровень других участников проекта. Неудивительно, что такая мощь пробила защитные барьеры моей жертвы. Как еще не разрушил психику — с запоздалым страхом подумал я, надо как-то научиться точно дозировать силу. Чем и занялся в своих поисках и экспериментах. Возможное решение нашел по принципу автотрансформатора — с заданной энергией на выходе. После уже спокойнее брался за эксперименты со своими подопечными — пациентами клиники и теми, кто проходил у меня реабилитацию.

Первый успех в излечении травм позвоночника стимулировал руководство института, да и нас самих, опробовать мой метод реабилитации на больных с другой клиникой. Начали с болезней и травм, сопровождаемых частичным или полным параличом. Все они связаны с поражением центральной нервной системы — невропатией. Поэтому искали универсальный способ, который бы позволил влиять непосредственно на нервную ткань в очаге поражения — независимо от места, характера и степени невропатии. Через нашу лабораторию прошли больные вирусным энцефалитом, полиомиелитом, детским церебральным параличом, параличом Эрба, с различными травмами. Их всех предупреждали о экспериментальном характере нового метода — что успех не гарантирован, возможны побочные последствия.

Добровольцы находились, прежде всего из числа отчаявшихся, как когда-то и я, готовых на все ради призрачной надежды на излечение. Проводил лечебные сеансы сам — у Юры еще не готов усилитель энергетического поля, чтобы им могли воспользоваться другие экспериментаторы. У всех клиентов видел заметный темный сгусток в месте разрыва или деформации нервных волокон. Сращивать разорванные концы у меня не получалось, хотя провел сотни опытов со своей волной пси-материи. Они не дали нужного эффекта, но все же оказались полезны — наработал на них практику исправления деформаций. Так что части больных помог — они смогли полностью или частично восстановить подвижность. Их радость разделял как свою — я воспринимал чувства подопечных и транслировал в собственный эмоциональный фон, наполняя его новой силой. Такое свойство перестроившей психики заметил недавно, оно помогало аккумулировать нужную для пси-воздействий энергию.

Как-то заинтересовался — от чего растет мой потенциал, что служит его генератором. Провел эксперименты с возможными источниками — от солнечной до биоорганизмов. Выявил, что основным фактором стала эмоциональная составляющая биоэнергетики — как собственной, так и окружающих людей. Сильные чувства — с интенсивным их излучением, принимались моим полем, а после через собственные эмоции трансформировались в рост потенциала. Причем именно позитивные — радость, благодарность или любовь. От злобы, ненависти, тоски я чувствовал подавленность, мне труднее становилось работать со своей энергетикой. Со временем научился различать по ауре окружающих их нравственные качества, ставить эмоциональный щит от волны негатива.

С такими недобрыми людьми из власть имущих столкнулся в начале весны, они доставили мне немало проблем. Можно сказать, что я оказался не в том месте, в не то время. Возвращался поздним вечером после работы и увидел на улице, как двое молодых мужчин избивают старика. Тот упал на землю, напавшие продолжали бить его уже ногами. Не мог остаться безучастным наблюдателем и пройти мимо, как другие прохожие, заступился за старика — вырубил обоих драчунов. Доброе дело не осталось безнаказанным, через день меня прямо с занятий забрали в милицию, а потом закрыли в следственном изоляторе по обвинению в нападении и нанесении телесных повреждений. Позже выяснилось, что один из побитых мною молодчиков сын заместителя начальника городской милиции, у второго отец тоже из влиятельных людей в силовых органах.

На первом допросе следователь — худощавый мужчина лет сорока в милицейской форме капитана, ознакомил с обвинением, после стал наезжать на меня, обращался как с закоренелым преступником, требуя признания вины. По злому выражению лица и характерной — ярко-красному оттенку ауры, ясно понимал, что от него нельзя ожидать какого-либо объективного расследования — он уже принял решение подвести меня под заключение любым путем. Так и сказал:

— Вина твоя, Максимов, несомненна. Тебе грозит лишение свободы от трех до пяти лет. Можешь облегчить себе участь и уменьшить срок до минимума чистосердечным признанием. Вот ручка, бумага — бери и пиши, я продиктую.

Никакого признания я и не собирался писать, но ручку и лист бумаги принял от следователя. Пока капитан диктовал текст признания, я писал совершенно иное — переносил на бумагу свою версию о случившемся в тот вечер и предъявленном мне обвинении. Когда же следователь закончил с диктовкой, подал управляющий импульс на его эмоциональный центр. Силу не жалел — мне надо было действовать наверняка, неизвестно, будет ли у меня еще возможность. Потом, уже держа сознание под своим контролем, ввел программу гипноза на последующие действия. Мельник как-то научил меня такой технике, я позже отрабатывал его в ходе своих экспериментов — не ограничивался только эмоциональным внушением. Тихим ровным голосом, четко проговаривая каждое слово и смотря в глаза капитана, произнес:

— Мою бумагу в деле не оставляйте. Сегодня же передадите в институт психологии завлабу Мельнику и забудьте о ней. А сейчас заканчивайте допрос и отправьте обратно в камеру. Все понятно? Приступайте.

Следователь молча кивнул, вложил лист в папку, после дал мне подписать протокол и вызвал конвоира. В ходе гипноза у меня на секунду возникла мысль внушить ему, что я не виноват и отпустить на свободу. Но тут же отказался — интуиция подсказывала, что дело так просто не закроют, только вызову на себя лишние сложности. Казалось бы — обычный случай с небольшой потасовкой, все живы-здоровы. Такие происходят каждый день и не по разу — из-за них даже не вызывают милицию. А тут оперативно нашли меня, даже без допроса в отделении милиции посадили в изолятор как опасного преступника. Так что, чувствовал — меня ожидают большие неприятности. Единственно, на что рассчитывал — я занят в важном государственном проекте под контролем комитета национальной безопасности. Полагал не без основания — если я нужен такому авторитетному органу, то меня должны вытащить из заключения, закрыть дело.

Глава 7

Никогда раньше у меня и мысли не было, что окажусь за решеткой. Пока везли в сером «воронке» с зарешеченными окнами, а потом вели под конвоем по темным коридорам, переживал далеко не лучшие эмоции. Вся атмосфера мрачного заведения, неопределенность положения давили на меня, наводили тревогу и беспокойство. Да и слышал от бывалых людей, читал в книгах о криминальном мире — их в последние годы расплодилось множество, о суровых отношениях в застенках, царящем там беспределе. Так что не ожидал ничего хорошего для себя в подобном учреждении. Всеми силами старался держать себя невозмутимо, но внутри все дрожало от неприятного волнения. В таком состоянии шел впереди надзирателя с заведенными за спину руками, пока конвоир не приказал остановиться и встать лицом к стене.

Слышал скрежет отпираемого замка, лязг запоров, скрип открываемой двери. Все эти звуки рвали и без того натянутые нервы, но терпел, знал — только самообладание поможет мне в обращении как с заключенными, так и персоналом СИЗО. По команде надзирателя — здесь его называют контролером, оторвался от стены и вошел в камеру, услышал, как сразу за мной захлопнулась дверь. Увидел стоящие вдоль стен в два яруса металлические кровати, на них сидели по двое, даже по трое — как в плацкартном вагоне. Только у окна вольно расположилась несколько человек — по-видимому, «блатные». В переполненной камере стояли вонь и духота, в носу даже засвербело от здешних ароматов.


В камере СИЗО.