Никитин назвал двоих — заправил нелегального бизнеса, с которыми нам сегодня предстоит работать. Кроме известного мне по первому допросу полковника Новодельцева, также еще подполковника Ковалева, замначальника управления экономической безопасности. По полученным в ходе допросов сведениям, именно он планировал и координировал преступные операции и аферы, держал в руках связь как с криминальными группами, так и подельниками в министерстве. По сути, самый настоящий серый кардинал — вдохновитель и мозговой центр, стоящий за спиной номинального лидера — Новодельцева. Сейчас он юлит, старается выдать себя едва ли не жертвой обмана. Мол, по доброте души согласился помочь хорошим знакомым, а они подставили, вовлекли в преступные деяния.

СИЗО оказался за городом, ехали к нему почти час. Размещался он в двухэтажном неприметном здании, которое можно принять за контору какого-нибудь предприятия. Только высокий забор с колючей проволокой поверху, да еще решетки на окнах выдавали его назначение. Оставили машину на стоянке снаружи, прошли к воротам. Здесь майор показал охране свои документы, нас пропустили. Майор шел впереди быстрым шагом, я старался не отставать, идя чуть позади. Проследовали по коридору первого этажа, потом по крутой лестнице поднялись на второй, там опять по коридору, пока не дошли к стальной двери, не отличающейся от соседних. После стука и ответного: — Войдите, — прошли в камеру.

За столом увидел пожилого мужчину в штатском самой обычной внешности, ничем не похожего на востроглазых следователей городского управления. Никитин представился ему, потом назвал меня как психолога-гипнозитера. По приглашающему жесту столичного гостя сели за стулья, стоящие в стороне у стены, стали ждать, пока конвой не доставит нашего подопечного. Сидели молча, не мешали старшему изучать дело. Минут через десять в дверь постучали, по разрешению следователя ввели арестованного — крепкого мужчину лет сорока или немного постарше в спортивной одежде. Тот назвал себя по принятой форме:

— Гражданин следователь, заключенный Новодельцев, статья 210 Уголовного кодекса.

Жестким голосом, даже не ожидал такого от добродушного с виду дяденьки, тот обратился к допрашиваемому:

— Новодельцев, у вас было достаточно времени на обдумывание своего положения. Вы готовы дать чистосердечное признание своей вины?

— Никак нет, гражданин следователь. Все ваши обвинения — оговор. Может быть, есть какие-то упущения, служебные проступки, но они не криминального характера.

Следователь посмотрел в нашу сторону и кивнул, тут же Никитин продублировал его указание:

— Сергей, приступай.

Как обычно, подал подчиняющий волю импульс своей энергии, а потом попытался взять под контроль сознание Новодельцева. Почувствовал, что нет связи с ним. Всмотрелся в ауру объекта — она не побледнела, как обычно, а продолжала гореть ярко-алым светом. Еще раз повторил воздействие, результат тот же. Такой сбой произошел у меня впервые, в недоумении всмотрелся в поле подопытного — что же в нем особого. При более внимательном взгляде заметил в поле мозга сгусток, плотно окутывающий его как в коконе. Подобную картину я видел у Юры и еще у нескольких участников нашего проекта с сильной эмпатией. У них, как правило, высокий порог эмоциональной устойчивости. Так, получается, передо мной уникум с природным даром, его уровень не ниже, чем после наших сеансов по перестройке эмоционального центра.

За такого подопечного мои руководители отдали бы многое, ведь его потенциал после наших операций достиг бы самого высшего уровня, возможно, даже большего, чем у меня. А сейчас этот самородок мой враг. Новодельцев, по-видимому, почувствовал давление на свое сознание, понял, от кого оно исходит. Он смотрел на меня пронизывающим взглядом, сам пытался повлиять на меня. Я не отводил глаза, принял его вызов, так мы и боролись, у кого воля крепче. Его сила давила на меня вязкой массой, казалось, что я погружаюсь в бездонную трясину его глаз. Напряг все силы, а потом нанес сконцентрированный удар по защитному кокону, почти сразу повторил его в ту же точку — сгусток рассеялся. Проник своим полем в ауру противника и захватил управляющие центры его мозга. Тут же давление на мою волю пропало, дальше уже полностью держал сознание под своим контролем, ни на секунду не оставляя его без внимание — враг сумел внушить мне уважение.

Несколько раз Новодельцев пытался освободиться из-под моего влияния. В первый раз это ему почти удалось — я просто не ожидал атаки от казалось бы усмиренной воли допрашиваемого. Он бесстрастно отвечал на вопросы следователя, никаких признаков, что сознание просыпается в нем, не показывал. Я немного расслабился, вполуха слушал участников допроса. Внезапно в голове зазвучал сигнал тревоги: — Берегись! — и почти сразу почувствовал вырывающееся из-под моего поля аурное тело подопечного. Оно с такой силой давило на опутывающие его энергетические нити, что они стали рваться, давая тем самым больше ему свободы. Почти потерял контроль над жизненными центрами Новодельцева, они стремительно восстанавливали исходную связь с собственным сознанием.

Долгие мгновения шла борьба на энергетическом фоне — сила против силы, воля против воли. Почти при равном потенциале мне помогли взять вверх лучшая техника владения своим аурным полем и знание наиболее уязвимых зон в чужом. Вложил весь имеющийся резерв энергетики в удар по критическим точкам, разорвал монолитную пси-оболочку на разрозненные фрагменты. Только после такого поражения своей ауры враг прекратил атаку, попытался уйти в глухую оборону. Стягивал остатки энергетики на защиту ключевых центров, уплотняя ее всеми мерами. На долю секунды пришла мысль направить на них свою деструктивную волну, но отмел ее — мне надо подавить сознание противника, а не лишать последних сил — допрос еще не закончен. Нашел другой путь, просто блокировал их, отключая от других органов, связанных с ними. А потом, когда эти центры без подпитки стали задыхаться и раскрылись, уже спокойно взял под свое управление.

С этого момента до самого окончания допроса был начеку, не отвлекался от контроля ауры подопечного. Заметил, она становилась более насыщеннее, когда он набирал силы для новой атаки. Так что подавлял попытки противника освободиться на корню, больше уже не допускал критической ситуации. Но сил и запаса своей энергии потратил слишком много. После того, как закончился допрос и конвой увел главаря преступной группы, долго сидел с закрытыми глазами, отходил от перенапряжения. Никогда ранее я не сталкивался с таким сильным сопротивлением подконтрольного объекта, хотя пациентов у меня перебывало достаточно, в том числе с серьезными клиническими отклонениями психики. Мне попался уникальный индивидуум с выдающимися психоэмоциональными данными. Не удивительно, что он смог подчинить подельников, заставить их выполнять свои преступные приказы.

Следователь и Никитин, по-видимому, заметили мое состояние, не тревожили расспросами. Только когда я открыл глаза и посмотрел на них, майор задал мне с беспокойством вопрос:

— Сергей, с тобой все в порядке?

Чуть кивнул головой — от усталости не то что отвечать, даже лишний раз шевелиться не хотелось. Старшие товарищи переглянулись между собой, а потом Никитин высказался:

— Вот что, Сергей, на сегодня достаточно. На тебе лица нет! Отвезу сейчас тебя домой — отдохнешь, наберешься сил, а завтра продолжим. Согласен?

В машине заснул — просто отключился, стоило мне расслабленно откинуться на сиденье и закрыть глаза. Разбудил меня Никитин уже у дома, подождал, пока отойду от сна и выйду. Сразу не уехал, смотрел на меня, пока я шел к воротам, покачиваясь — голова все еще кружилась. Дома на расспросы Кати: — Что случилось? — ответил коротко: — Ничего страшного, просто устал. Мне надо отдохнуть.

Отказался от обеда, разделся и лег в постель. Проспал до самого вечера, проснулся уже в нормальном состоянии. Опыт с Новодельцевым дал мне хороший урок — относиться к своим подопечным с полным вниманием, вылечил от зародившегося во мне чувства превосходства над другими. Сам не заметил, как стал относиться к сеансам с некоторым пренебрежением — слишком легко они мне давались. Теперь на живом примере, едва ли не с критическими для себя последствиями, убедился, что могут быть и превосходящие меня по каким-то данным субъекты. Следующие два дня работал с самыми важными по мнению следствия арестованными, но они не представили таких сложностей, как лидер. После не стали меня беспокоить, справлялись обычными средствами. Еще через неделю, когда завершили с основными следственными процедурами, меня вызвали в управление. Начальник поблагодарил за неоценимую помощь — именно так он выразился, вручил мне почетную грамоту и ключи от машины с документами.

Вот так, нежданно-негаданно, после нелегких для меня испытаний, обзавелся собственными колесами. Машина оказалась не новой — трехлетняя Нива в довольно сносном состоянии. Похоже, что начальник передал мне свой служебный внедорожник, а не хозяйственный или оперативный — пробег совсем небольшой, весь ухоженный, даже заводской запах в салоне сохранился. Теперь у меня прибавилась забота — срочно обзавестись водительским удостоверением, да и надо научиться ездить. Раньше и не думал о том, что у меня будет машина, да и особо не горел желанием приобрести ее. Но коль она есть, то придется заняться водительской наукой. Пошел в ближайшую автошколу, записался на курсы. В последующем выучился нормально ездить, сдал экзамены в ГАИ, а после набирался практики в поездках на учебу и работу, выездах с подругами на природу.

Тем временем настала пора решать с семейными своими делами и в первую очередь — с будущей свадьбой. Сразу после разговора с подругами я сказал маме, что перееду к Кире и женюсь на ней. Она не показала виду, что огорчена, но по ее глазам видел, как она расстроена — разрушил ее надежды поженить нас с Катей. Только спросила о девушке, как я поступлю с ней. На мой ответ, что они обе будут со мной, с недоумением переспросила: — Как вместе? Это что, ты будешь сожительствовать сразу с двумя девушками?

Объяснил маме, как прежде Кате: — Кира попросила меня взять ее в жены. Она хочет детей, причем в законном браке, чтобы не ущемлять их в будущем. Я пожалел ее, да и нужна она мне, дал согласие. Кате я сказал об этом и предложил жить с нами. Потом, когда она выучится, оформим с ней брак, а с Кирой я разведусь. Но и она останется с нами. Обе девушки приняли такое предложение, постараемся жить вместе без обиды. Там видно будет.

Мама покачала осуждающе головой, после высказалась: — Вы все уже взрослые, живите, как хотите. Но подумайте прежде всего о будущих детях — что они скажут вам, когда вырастут.

Мы с Катей переехали к Кире — она уговорила нас скорее поселиться вместе, не ждать до свадьбы. Заняли вдвоем большую комнату, Кира осталась в своей. Я сразу оговорил, что младшая подруга останется под моим присмотром, уделю ей больше внимания. Не скажу, что Киру такое отношение обрадовало, но она стерпела — выбора ей не осталось, если хочет быть рядом с нами. Катю наделили обязанностями хозяйки — она весь день дома, только по вечерам занималась на подготовительных курсах университета. Кира вышла на работу, там ее оформили экономистом на правах молодого специалиста. Зарплата у нее сравнительно небольшая — меньше, чем у меня почти вдвое, но пообещали со временем поднять, если она покажет себя с лучшей стороны.

Я же снова приступил к учебе и работе. В обоих институтах не задавали лишних вопросов — почему меня не было почти месяц. Показал руководству справку от следственного управления, что меня привлекли по важному заданию. О том, что сидел под заключением в СИЗО, в ней не упоминалось — так решили обоюдно, чтобы не было кривотолков. О моих злоключениях знал только Мельник, но о них он никому не говорил, даже Юре. Чувствовал себя виноватым передо мной, хотя от него зависело мало — только передал комитетчикам мою записку. Почему же они не предприняли мер для моего освобождения — завлаб не знал. Только в первом разговоре после моего выхода на работу предположил, что в этом ведомстве сейчас не все ладно — идет чехарда с руководителями, да и потеряли прежнее влияние. Больше о происшедшем со мной не вспоминали, я продолжил работу с прежним проектом.

Глава 9

В июне, сразу после сессии, мы с Кирой подали заявление в ЗАГС. Накануне познакомился с родителями невесты. Она как-то уговорила своих родичей принять меня, постараться наладить терпимые отношения с будущим зятем. Не рассказывала мне, но и без слов я догадывался, каких усилий ей стоило поменять сложившееся у них мнение обо мне, далеко не лестное. Пошли на компромисс только ради дочери, сохнущей от любви к этому уголовнику, пусть и оправданному следствием. Если и ошибался в таком заключении, то ненамного. Встретили меня довольно прохладно, даже не пытались делать вид, что я им приятен. Большее недружелюбие проявил отец Киры — Всеволод Александрович. На холеном лице видел явное пренебрежение ко мне и недоумение — почему же любимая дочь увлеклась недостойным ее субъектом? За время нашей встречи только пару раз вступил в разговор и то после обращения к нему жены.