В общем, идея Стеллы с расставанием ему как серпом по причинному месту была. Он не мог с ней смириться, и то и дело нарушал очерченные Стеллой границы. То фотографию в Вайбер кинет, то аудиозапись, то сообщение, на которое Золото всегда отвечала, тем самым хоть как-то облегчая его в ней нужду. А он часами пересматривал фото из их прошлой, почти совместной жизни, и все сильнее утверждался в мысли, что она стоила того, чтобы рискнуть. Чтобы поставить на кон все! Вот, все, подчистую! Обозначить свои намерения четкими линиями, позволить Стелле без страха поселиться в собственном сердце и быть в нем, как дома. Поставить себя под удар, но верить, что она никогда не ударит исподтишка. Любить вопреки всему — ведь так просто!

И, казалось, на фоне этих вполне себе взрослых мыслей положить конец всем раздумьям было — раз плюнуть. Да только, отчего-то, пересыхало в горле.

Как-то не выдержал уже, решил поехать и прекратить этот весь бардак. Сказать, что любит. Взвалить на плечо и утащить в свою берлогу. Ну, или в ее… Похр*н, вообще-то. Он не страдал насчет того, что она больше зарабатывает, и не парился, что будет жить в ее доме. На определенном уровне дохода это не так уж и важно. Он мог позволить себе баловать Стеллу. И на шею ей садиться не собирался.

Зашел в спорткомплекс, поддавшись какому-то порыву. И не планировал, но… ноги будто сами его привели. Точнее… колеса. Но девочки на ресепшене сказали, что Стелла уехала, и уже не планировала возвращаться. Как дурак, Артур смотрел то на телефон, то на администраторов, и не знал, что ему предпринять. О том, что Золота здесь может и не быть, он почему-то не подумал.

— Ладно, я тогда к Степану загляну. Он здесь?

Степан оказался на месте, но Копестиренскому пришлось подождать, пока тот окончит прием.

— Ну, наконец-то! Явился! — прокомментировал Степан появление Артура в своем кабинете. Как тот его вычислял, Копестиренский до сих пор не мог понять. По запаху, что ли?

— Почему сразу «наконец-то»? Ты меня долго ждал? — хмыкнул мужчина, пожимая протянутую Степаном ладонь.

— И я тоже… Надо же кому-то тебе мозги на место вправить…

— Вот как? Да, знаешь, ли… Я и сам уже… того.

— Дошел?

— Ага.

— Крепко она тебя за яйца схватила, выходит? — рассмеялся массажист.

— Есть такое дело.

— Но ты не слишком и против.

— Я только «за», — вздохнул Артур, — она… Она такая…

— Да. Не упусти. Потому что дураком будешь. За ней в очередь мужики становятся.

— Это и пугает…

— А должно радовать. Что среди всех тебя выбрала. Такой взрослый мальчик, и такой глупый. Воистину, чем больше мужик, тем большие у него тараканы. Мелюзга всякая о таком вряд ли бы париться стала. А ты, вот… боишься не соответствовать.

— Возможно… Но еще больше боюсь, как буду, если она… Ну, на другого переключится, — признался Артур, разглядывая носки собственных туфель.

— Кто? Наше Золото?! Ну, ты, парень, даешь. Да она преданная, как пес. Скажешь тоже… Ты, считай, джек-пот сорвал, а из-за собственных тараканов никак его не обналичишь. Или же… ты сейчас за выигрышем пришел? Так почему без цветов?!

— Ну… я как-то неожиданно решил приехать. Не подготовился.

— Кто же так делает? С ней по всем правилам нужно, дубина! С цветами, кольцом и тортом. Или что там обычно приносят?

— Кольцом?

— Ну, да… Что ты темный-то такой? Или ты собираешься жить в гражданском браке? Так ты брось эти новомодные идеи! Не для Стеллы они.

— Точно… — вскочил Артур, — она любит всякие украшения. Кольцо… Как же я сам не додумался, Степ?

— Вот вообще не знаю, чем ты думал, Копестиренский! Да побольше камень бери, не жадничай. Это всякие недотроги считают, что чем мельче брюлик, тем благороднее! А настоящие женщины хотят бриллиант нормальных размеров! Чтобы все соперницы его с километрового расстояния видели.

Артур улыбнулся. Он, может, и тупил в последнее время, но о том, что со Стеллой не отделаешься золотым ободочком, понял как-то сразу. Стоило только Степану вообще о кольце заговорить. Копестиренский тут же представил кольцо нереальной красоты с выдающимся во всех смыслах камнем. Что-то жутко гламурное, его Стелле под стать. Огромный такой булыжник!

— Не буду жадничать, Степа! Поверь! — вскочил на ноги Артур. — Спасибо, что надоумил!

— Эй, ты куда подался?

— Бриллиант выбирать! Не дело это, столько времени зря потеряли!


Глава 23


С идеей покупки кольца он носился еще неделю. Просто потому, что не мог найти подходящее. Глядя бы на которое, что-то внутри бы ёкнуло — это оно. То самое. Он обошел магазины всех известных брендов в трех разных странах, и только в последнем нашел его. Совершенное, как и женщина, которой это кольцо предназначалось. Белое золото, огромный грушевидный бриллиант, и россыпь камней поменьше, украшающих сам ободок.

Артур знал, что поступает правильно. У него не осталось даже тени сомнений. Им не было места в сердце. Их вытеснила любовь. Это было так просто… От него даже ничего не требовалось! Стены рушились сами собой, не в силах противостоять мощной полноводной реке его чувств. Дамбу прорвало, старательно возводимые преграды смело. Разбросало по берегам реки жизни искрящимся бурным потоком. Абсолютно беспощадным по отношению ко всем страхам Артура. Но удивительно трепетным в том, что касалось всех других его чувств. Он бережно подхватил его, омыл теплыми волнами и поднял вверх. На вершину мира! Туда, где Копестиренский парил в невесомости, зная, что ни при каких обстоятельствах не упадет.

«Привет, Золото. Я безумно по тебе скучаю. Так не может больше продолжаться. Я вернусь домой, и никуда тебя больше не отпущу. Твой командир»

«Привет, командир! Я думала, что уже никогда не дождусь этих слов. Жду тебя дома, как миленькая. Жесткой посадки»

Артур улыбнулся. После предательства жены его душа стала напоминать бесценную антикварную вазу, разбитую по неосторожности, а потом заботливо склеенную творцом, ввиду её былой ценности. Пародия на цельность и красоту. А на деле — совершенно бесполезная вещь, в которую никогда больше уже не поставишь цветы… И он обращался с ней осторожно. Ведь любое неосмотрительное движение могло привести к непоправимому — тому, что однажды ваза не выдержит легкого дуновения ветра, пойдет трещинами и, в конечном итоге — разлетится на тысячи осколков с острыми, неровными краями.

А Стелла… Она катком по этой вазе прошлась. Пропустила через дробилку, разобрала его душу на атомы. А потом, смешав те со своим звонким смехом, приправив острым перцем любви, вылепила что-то совершенно новое. Цельное. Закаленное огнем её страсти.

Копестиренский быстро набрал «Я люблю тебя», нажал на «отправить», но что-то там зависло, а времени на повторную отправку уже не осталось. Артур пристегнул ремень и натянул наушники. Скоро он будет дома и все скажет сам. К лучшему все! К лучшему…

— Уважаемые пассажиры, с вами говорит командир корабля Артур Копестиренский, приветствую вас на борту самолета Аэробус А 320, выполняющего рейс по маршруту Женева — … Наш полет будет проходить на высоте десять тысяч метров над уровнем моря. Время в пути…

Всего несколько часов, и он сделает это! Она станет его… От кончиков серебристых волос до аккуратных пальчиков на ногах. Тысячи сотканных из солнца и света ниточек превратятся в канаты, которые свяжут их навсегда. Он не шутил, когда сказал, что никуда ее не отпустит. Все… Поздно метаться. Он будет охранять свою Золото, как самый скупой скряга на планете. Никому ее не отдаст. Никогда…

— Рейс триста одиннадцать — Вышка.

— Вышка — рейс триста одиннадцать…

— Рейс триста одиннадцать — вышка. Как у вас с погодой?

— Вышка — триста одиннадцать… погода на шестнадцать ноль три… ветер восемь метров в секунду… эээ… порывы до двенадцати, видимость шесть километров, умеренный ливневый дождь. Метеослужба не сообщает о сдвиге ветра на полосе…

— Рейс триста одиннадцать — вышка, вас принял.

Артур сверился с приборами и встал.

— Пойду, отолью.

Он уже справился, когда что-то пошло не так. Самолет сотрясся, Артура, что есть силы, отбросило в сторону. Ползком мужчина добрался до своего кресла, резким движением пристегнул ремни, надевая наушники. Рядом суетился, проверяя приборы, второй пилот. Его руки порхали над панелью в каком-то бешеном танце. Артур выдохнул, морщась от нестерпимой боли, и заговорил:

— Триста одиннадцать — вышка… У нас ЧП.

— Вышка — триста одиннадцать. Что случилось?

— Еще непонятно. Мы услышали грохот, у нас разгерметизация салона. Черт… — выругался Артур. — И, похоже, у нас остался один двигатель!

— Триста одиннадцать — вышка. Горит ли сам самолет?


Бл*дь!

Еще бы он знал!


— Артур Михалыч! — заглянула в кабину белая, как мел, бортпроводница, — там… там двигатель… Его просто оторвало! Мелкие осколки пробили фюзеляж и один из иллюминаторов.

— Триста одиннадцать — вышка! Мне докладывают, что мы лишились части самолета. Разгерметизацию подтверждаю.

— Вышка триста одиннадцать. Горит ли самолет?

— Похоже, что нет. Запрашиваем экстренную посадку! Идем на одном двигателе, — повторил Артур, проверяя показания приборов.

— Там паника. Ранено несколько человек, — едва не плакала Леночка…

— Оказывайте первую помощь, и повторяете очередность действий при экстренной посадке! — рявкнул Артур. — Триста одиннадцать — вышке. Пришлите медиков на аэродром. У нас пострадавшие на борту.

Казалось, что напряжение сковало все тело Артура. Но паники не было. Было четкое понимание того, что если он не справится, то унесет с собой сто сорок шесть жизней. Сто сорок шесть жизней зависели от его мастерства, и еще тысячи других ему неподвластных факторов.

Сглотнув, Артур снова сверился с приборами, которые показывали, что за каких-то пять минут они снизились с десяти тысяч метров до трех тысяч. Управление лайнером осуществлялось только за счет одного двигателя. При таком раскладе крен был неизбежен. Не дай бог, боковой ветер — и все. Копестиренский это прекрасно понимал. От невероятного напряжения, в попытке выровнять машину, пот струился по лбу и стекал по желобку позвоночника. Форменная рубашка была мокрой — хоть выжимай.

— Вышка — триста одиннадцать… Снижайтесь до относительной высоты семьсот метров.

— Снижаюсь до семисот метров. Подтвердите давление девятьсот девяносто восемь.

— Вышка — триста одиннадцать… девятьсот девяносто восемь. Подтверждаю.

— Триста одиннадцать — вышка, запрашиваю курс!

— Вышка — триста одиннадцать. Влево двести восемьдесят.

— Вас понял. Влево двести восемьдесят. Андрей, — Копестиренский кивнул на панель, и второй пилот понял его с полувзгляда.

— Вышка — триста одиннадцать, заход по ИЛС1 к ВПП2 двадцать два разрешаю! Сообщите захват курсового маяка3!

— Триста одиннадцать — вышка. Захват маяка подтверждаю. Запрашиваю метеоданные.

— Вышка — триста одиннадцать. Приземный ветер двести тридцать градусов. Ветер восемь. Порывы двенадцать.

Переговоры по правилам международных авиаперелетов велись на английском, но обе стороны понимали друг друга прекрасно. Их действия выглядели максимально слаженно в текущей ситуации. Артур был удовлетворен работой наземных служб. Хотя напряжение такое, что, кажется, еще вот-вот, и у него оторвется тромб, или случится инфаркт. Сердце колотится в горле, его глухие удары оглушительно громко стучат в ушах.

— Дамы и господа, — тихим спокойным голосом говорит Артур, — наш самолет совершает экстренную посадку в аэропорту… Просьба не расстегивать ремни до полной, я повторяю: до полной остановки самолета.

Ему ни в коем случае нельзя допустить панику на борту. Если не получится сесть, как надо… Если придется экстренно эвакуироваться — паника — худшее из зол. Артур очень рассчитывал на то, что девочки-бортпроводницы справятся.

Их главная опасность — крен и боковой ветер. Копестиренскому с большим трудом удается удерживать самолет, но при таких условиях — это не может продолжаться бесконечно. В момент приземления задевает крылом полосу. Чувствует толчок. Слава богу, не слышит криков. Скорость гасится нехотя. Движение лайнера по взлетной растягивается до бесконечности, на кончике которой — неизвестность. Нервы натянуты до предела.

— В салоне возгорание! — докладывает бортпроводник Леночка и выбегает прочь. К ним уже несутся пожарные расчеты и кареты скорой помощи. Машина замирает. И только потом Артур встает и выходит из кабины. В нос ударяет запах гари, в уши — крики и стон. Это ад. Настоящий ад… В котором бушует пламя. Артур кричит изо всех сил: