— И еще… Мы тут с него вещи срезали…

— Срезали? — удивленно моргнула Стелла. Врач отмахнулся:

— Не берите в голову… Так всегда происходит, если тяжелый. Вот… чудом не выбросили!

Мужчина протянул ей боровую коробочку. Дрожащей рукой Стелла ту забрала, но открывать не стала. Это не для посторонних. Это — только их… с Артуром.

— Спасибо, Михаил Юрьевич, — Стелла покосилась на бейджик доктора. — Я знаю, что по закону члены семьи могут находиться в реанимации…

— Ох уж эти законы.

— Там его мать и дочь. Дайте им немного времени. Пусть они удостоверятся, что все хорошо. Пожалуйста! Иначе я…

— А давайте без иначе, Стелла Владимировна, — вдруг развеселился мужчина, — я распоряжусь, чтобы вас проводили.

Стелла терпеливо ждала под реанимацией, пока Артура навестят дочь и мать. Она хотела зайти к нему после. Одна. Без свидетелей. Где-то в сумочке мелодично зазвонил телефон, но Стелла проигнорировала его сигналы. Ей хотелось просто побыть одной, если еще не время быть с ним. Она физически не могла ни слышать кого-то чужого, ни видеть.

Господи, ну, почему они там так долго?

Из палаты Артура вышла сначала подавленная Карина, а после рыдающая в голос Надежда Анатольевна. Стелла поморщилась и еще крепче сжала врученную ей врачом коробочку.

— Ты как, малыш, молодцом? — спросила у Каркуши, ласково отводя от лица девушки ее темные пряди.

— Да какой тут хорошо?! Девочка отца чуть не лишилась! — вмешалась в разговор пожилая женщина.

— Я нормально… Правда. Не переживай, — не обращая на нее никакого внимания, прошептала Каркуша.

— Вот и молодец. Нечего киснуть. Жив наш герой — и хорошо. А на ноги мы его в два счета поставим, правда?

— В два счета она… Угу, — скептически протянула Надежда Анатольевна. — Сбежишь, как только в первый раз придется памперс поменять, — и снова заголосила.

Стелла стиснула зубы, хотя спокойствие ей давалось с большим трудом. Сдерживать рвущийся наружу темперамент и злые слова получалось едва-едва, но ради Артура она старалась. И ради испуганной Карины тоже…

— Не сбегу, — уверенно сказала Стелла, глядя в глаза Каркуше. — Я к нему, хорошо?

— Угу… А… что мне дальше делать? Здесь нужно быть, наверное?

— Нет, малышка… Езжайте домой. Ты же слышала, что сказали врачи. Ему уже ничего не угрожает.

— Но… Как же? А вдруг он придет в себя…

— Я вам сразу же сообщу, если будут какие-то новости.

Артур лежал на высокой больничной кровати, занимая собой почти всю ее поверхность. Он был высоким, и сейчас это как-то особенно бросалось в глаза. На руке и плече — свежая повязка. Копестиренский снова обгорел. Несильно, как ей сказали, но даже эту боль Стелла чувствовала, как свою собственную — необычайно остро и пронзительно. С губ сорвался всхлип, и чтобы себя отрезвить, она до боли в руке сдавила заветную коробочку. Стелла не позволяла себе думать, что там внутри, хотя в этом не было особой тайны. Просто… Так страшно становилось, стоило ей только подумать, что она могла никогда не узнать о планах Артура. Что могла его потерять, и никогда… никогда не увидеть больше. Ни живым, ни мертвым.

Стелла протянула руку и погладила небольшой участок кожи, не занятый кислородной маской. Колючий… Пальцы покалывало, в носу невыносимо жгло, и, наверное, уже можно было не сдерживаться. Стелла опустилась на колени, почему-то проигнорировав стул, и осторожно коснулась тыльной стороны ладони Артура:

— Как же ты меня напугал, Копестиренский… Как же сильно… Только тебе, наверное, было страшнее? Знаю, что было, хоть ты никогда не признаешься… — слезы хлынули из глаз Стеллы, и больше не было сил сдерживать эти горькие потоки боли внутри. — Хороший мой… Сильный. Ты все можешь, правда? Все тебе по плечу, со всем справишься… А я не могу… Без тебя не могу совершенно… Ты выздоравливай, ладно? Будешь гулять с собаками… Я из-за них ни черта не успеваю, — Стелла вытерла нос рукой. — Прав ты был — с ними ужасный геморр… А когда родится сынок? И… дочка. Знаешь, я не успела сказать тебе самое главное… Я ведь беременная, Артур! Представляешь?! У нас скоро дочка родится. Ты меня кругленькой называл, а я обижалась, помнишь? Так вот — сейчас я еще круглей. Тебе понравится, Копестиренский! Ты только… просыпайся, любимый. Я без тебя ничего не могу… Не могу!


Глава 25


Случившееся с рейсом триста одиннадцать стало настоящей сенсацией для всех мировых СМИ. Еще бы — такой информационный повод! Репортеры дежурили у больницы, выдавали в эфир короткие интервью пассажиров, цитировали их посты в соцсетях, устраивали шоу с приглашенными звездами и преследовали родных героя. Мать Артура терялась под прицелами кинокамер, Каркуша злилась, а Стелла, насколько могла, старалась оставаться в тени.

— Стелла, правильно? — раздался зычный голос за спиной.

Стелла, которая в тот момент закидывала монеты в больничный кофейный автомат, обернулась:

— Ох, Георгий…

— Васильевич, — подсказал мужчина.

— Да, точно… Извините.

— Ничего-ничего… Ну, как наш герой поживает? — поинтересовался знакомый Артуру генерал.

— Неплохо… Обеспечен всем необходимым. — Стелла покосилась в окно, обнаружив нескольких уже примелькавшихся журналюг.

— Достали? — кивнул головой Георгий Васильевич.

— Да, ну их! — отмахнулась женщина.

— А ведь, можно сказать, они вам доброе дело сделали.

— Это почему же? — насторожилась Стелла.

— А, как вы думаете, какая наиболее распространенная версия при крушениях самолетов?

— Ошибка пилотов?

— Вот именно.

— Постойте, вы хотите сказать, что на Артура хотят повесить произошедшее? Но ведь в воздухе взорвался двигатель! Он-то тут при чем?!

— Да в том-то и дело, что не причём. Но какая авиакомпания захочет признать, что случившееся произошло по их недосмотру?

— А это действительно так?

— Основной версией сейчас считается отрыв одной из вентиляторных лопаток двигателя, вследствие усталости металла. Тут не прикопаешься. А вот в том, что касается действий командира в условиях чрезвычайной ситуации на борту… Тут, Стеллочка, — поле не паханное для всяческих домыслов…

— У кого-то повернется язык сказать, что он не сделал все возможное? — голос Стеллы заледенел.

Георгий Васильевич улыбнулся:

— Думаю, что после того, как пленки с записями переговоров командира корабля с диспетчерами попали в сеть — вряд ли кто усомнится в его героизме.

Напряжение немного отпустило. Стелла вздохнула, улыбнувшись краешком губ:

— Уж не вы ли приложили к этому руку?

— Да вы что? Понятия не имею, как эти записи стали достоянием общественности! — отмел предположения Стеллы мужчина, но смешливые искры в его глазах выдавали его с головой. Улыбка Стеллы стала чуть шире.

— Спасибо, Георгий Васильевич.

— Да бросьте! Вы мне лучше вот, что скажите… Вы, часом, не в курсе, с чего в это расследование нос суют всякие Краснопольские?

Рука Стеллы дрогнула. Кофе выплеснулся из стаканчика прямо на руку — благо, не кипяток.

— Сергей? Сергей Краснопольский?

— Он самый. Мутит воду… Бегает, что-то суетится…

— Есть ли какой-то шанс, что эта беготня хоть как-то ухудшит положение Артура? — взволнованно облизала губы Стелла.

— Практически никаких. Так, досадная неприятность. Ну, и своре журналюг — сахарная кость…

Стелла понятливо кивнула:

— Этого я заткну, Георгий Васильевич. Вы, главное, фланг держите.

— Есть! — отрапортовал тот, посмеиваясь, и вдруг посерьезнел, — как он на самом деле?

— Ждем, когда придет в себя. Прогноз хороший, а там… мы со всем справимся.

Генерал кивнул, сверля Стеллу взглядом, который она выдержала — не поморщившись.

— Справимся, — наконец улыбнулся он, кивнув более уверенно.

Распрощавшись с неожиданным посетителем, Стелла вернулась в палату к Артуру. Поцеловала, прижавшись лицом к его посеребренной макушке. Больничный смрад практически поглотил запах мужчины, но ей все еще удавалось различать его нотки.

— Просыпайся, любимый… Просыпайся, Артур! — Она умоляла, она просила… Она знала, что когда тот придет в себя, станет намного легче. Когда знаешь, что он чувствует, когда можешь помочь, когда хоть что-то от тебя зависит. Не просто что-то, а многое! Это гораздо лучше, чем вот так, маяться от неизвестности. Не имея возможности облегчить его боль или взять ее на себя.

Самыми страшными для Стеллы оказались первые сутки. Самыми ужасными, наполненными тысячей страхов и сожалений. Эти чувства шуршали в душе, доводя практически до сумасшествия! Им с Артуром нельзя было расставаться. Они упустили так много времени, которое им никто не вернет! Порой обманчиво кажется, что все еще будет, что все успеется, наверстается! И ты, самонадеянный и не знающий жизни слепец, даже мысли не допускаешь, что будущего может просто не быть… А потом судьба тебя тормозит, и ты стоишь растерянный, человек из будущего, подорванный мыслью, что, возможно, ничего уже не повторится! Не будет счастья, не будет любви… И весь смысл жизни пропадает напрочь.

— Не хочешь? Ну и ладно… отдохни, мой хороший. Выспись наперед, потому что потом тебе спать будет некогда. И если ты думаешь, что я сейчас делюсь с тобой своими эротическими фантазиями — то оставь свои грязные мыслишки при себе. Так и знай, Копестиренский. Спасть тебе не будут давать дети…

Она с ним разговаривала всегда. Когда держала за руку, когда обтирала влажной губкой и мыла, когда ела, и когда засыпала, свернувшись на неудобном стуле. Она не могла молчать… Слова сами собой рвались из горла. Уже засыпая, вспомнила о словах генерала. Вскочила, шаря глазами в поисках телефона, о котором и не вспоминала все эти дни.

Вышла из палаты, чтобы лишний раз не беспокоить Артура, мазнула по экрану пальцем, вызывая абонента.

— Алло, Золото! Как неожиданно тебя услышать…

— Привет, Краснопольский. А что ж ты думал, я твое дерьмо молча кушать буду?

Пауза всего в две секунды, и она буквально слышит, как в мозгу Краснопольского вертятся шестеренки.

— Не понимаю, о чем ты, — наконец выдает он.

— Так уж не понимаешь? — деланно удивилась Стелла. — Ты — подлец, Сережа, но не дурак.

— Значит, вот, какого ты обо мне мнения? — хмыкнул тот.

— Была лучшего. Обычно люди, достигая дна, отталкиваются от него и всплывают на поверхность. Но ты почему-то предпочел вырыть тоннель.

— Так что ж ты мне, такому х*евому, звонишь?

— Звоню предупредить, Серёжа. Ты меня знаешь. За свое я глотку порву и не поморщусь. Не понимаю, с чего ты вдруг оживился, но…

— Возможно, я понял, что был неправ.

— Лучше поздно, чем никогда. Впрочем, это ровным счетом ничего не меняет.

— А что меняет?

— Ничего, Сережа. Наш поезд ушел. Мне даже странно, почему ты этого не понимаешь, спустя… Сколько прошло? Пять лет?

— Я разведусь, Стелла. Мы попробуем заново, я… Я люблю тебя. И всегда любил.

Стелла отвела трубку от уха и недоумённо покосилась на экран, чтобы удостовериться, что действительно это слышит. От него!

— Глупости какие, Краснопольский! Ты, кроме себя, никого не любишь. Не тешься обманом. И… оставь ты меня уже в покое. И моего мужчину оставь. Я свои обиды, может, и глотала, но за него я тебя загрызу. А ты знаешь, прижать мне тебя труда не составит.

— Ты мне угрожаешь?

— Нет, я предупреждаю, что буду защищать Артура всеми доступными способами. Не провоцируй меня, Серёжа. Ты понятия не имеешь, на что я готова пойти ради него.

Стелла отключила телефон и встретилась с пристальным взглядом Каркуши и… Надежды Анатольевны.

— Круто, — прокомментировала Каркуша, с намеком поглядывая на телефон мачехи.

Стелла повела плечами, скрутила волосы на затылке и закрепила заколкой:

— Хочешь его навестить? — спросила она у падчерицы.

— Да, мы с бабулей не выдержали.

— Тогда пойдемте. Ему уже получше…

— Стелла…

— Да? — обернулась та, поймав взгляд своей будущей свекрови.

— Тебе нужно отдохнуть, девочка. Мы… с ним побудем. Съезди домой, прими душ, попытайся уснуть… Тебе надо, — женщина с намеком посмотрела на ее чуть округлившийся живот.

Стелла не ожидала, что Надежда Анатольевна оттает. Поэтому с ответом нашлась далеко не сразу.

— Да… Да, вы правы. Я быстренько! Хотя бы переоденусь, да захвачу кое-что из вещей.