Джемма честно следила за модой, Роузи Сильвер каждый месяц передавала ей в руки кипу журналов, и несколько дней проходили в их тщательном изучении. Джемма рисовала в своем блокноте увиденные модели, изменяла их по своему вкусу, прикидывала ткани и отделку. Обитательницы Локерстоуна были не так раскрепощены, как думали о себе, и некоторые модели ни за что бы не надели – Джемма прекрасно отдавала себе в этом отчет. Быть похожей на Твигги[8] в крохотном Локерстоуне? Боже упаси, это просто нелепо. Но под карандашом Джеммы эти же модели становились воплощением привычного в этих местах вкуса.

Самой смелой в отношении одежды оказалась, как ни странно, Маргарет Китс, рассудительная тихоня, как все привыкли о ней думать. «Все теперь протестуют, – усмехнулась про себя Джемма, услышав слова Маргарет о наряде, который та собиралась заказать. – А кому тут еще протестовать, как не Маргарет? Красавица Бетси никогда не пойдет против устоев, мозгов не хватит…»

Маргарет первая надела в Локерстоуне мини-юбку. Джемма отлично знала, что бум мини уже прогремел по модным столицам мира, но не здесь, на самом краю британского острова. Поэтому появление Маргарет в чудесной зеленой юбке мини из джерси произвело фурор, даже несмотря на попытки Джеммы сгладить эффект за счет вполне приличного изящного жакета в тон. Не прошло и получаса после выхода Маргарет в свет, как на ферму уже явилась разгневанная матушка Мюриэл. Она долго не могла перевести дух, ее серая шляпка с пером и вуалью съехала набекрень, а изо рта вылетали нечленораздельные звуки:

– Вы… Джемма… Нет, я не позволю!.. Это недопустимо. Ей еще замуж… Вы понимаете? Недопустимо!.. И что скажут…

– Миссис Китс, – улыбнулась Джемма. – Если вы по поводу Маргарет и ее юбки…

– Ну а по поводу чего еще?!

– Она взрослая и рассудительная девушка. И сама решит, во что ей одеваться.

– Вам, Джемма, должно быть стыдно! – палец Мюриэл с артритными суставами затрясся перед самым носом. – Вы сами давно замужем! И меня не волнует, какие там у вас отношения с Оливером! Но это недопустимо, потому что Маргарет еще только предстоит устроить свою жизнь. Еще не хватало, чтобы ее посчитали распущенной из-за этого глупого наряда.

– Миссис Китс, – начала Джемма и тут же вспомнила, что когда-то говорила своей матери, Кэтрин, в ответ на подобные заявления. – Сейчас двадцатый век. Чтобы устроить свою жизнь, выходить замуж вовсе не обязательно.

– Ну знаете! – выдохнула после полуминутного оцепенения Мюриэл. Хватая ртом воздух, она еще силилась что-то сказать, но потом резко развернулась и ушла.

– И даже ее спина выказывала презрение ко мне, – со смехом рассказывала Джемма семье, сидя вечером за шитьем.

– Ох, Джемма, ты все такая же сумасбродка. Ну зачем злить людей? – покачала головой Кэтрин.

– Я не злю, мам, я отстаиваю их права.

Оливер залюбовался ее гордым видом. Она сидела рядом, такая любимая, далекая Джемма, его жена. Он уже открыл рот, чтобы сказать, что поражается ее смелости… В этот момент Карлайл поднял голову от рисунка, который чертил карандашами, сидя на полу, и протянул Джемме через всю комнату свой обожающий синий взгляд:

– Просто мама самая смелая и никого не боится.

Все засмеялись, Оливер стиснул зубы и судорожно сглотнул.

Происшествие с мини-юбкой Маргарет не отвратило клиентов от Джеммы, а наоборот, привлекло их еще больше. За мини пошли клешеные брюки. Даже туристки, приезжавшие в Локерстоун на лето, замечали наряды местных жительниц и стремились увезти с собой хотя бы что-то похожее. Джемма умело сочетала ткани, расцветки и текстуры, много экспериментировала – и бывала вознаграждена за это восторженными взглядами клиенток. Она давно уже поняла, что удовольствие, с которым женщина оглядывает в зеркале себя и свой новый наряд, пожалуй, самое приятное явление в ее работе.

Шитье и Карлайл – вот все, что занимало ее мысли на протяжении дня. Когда начинало вечереть, Джемма откладывала работу, останавливала жужжание швейной машинки и выходила на крыльцо – как она объясняла всем, подышать воздухом.

На крыльце она на мгновение прислушивалась. Потом выходила к калитке, от которой в три стороны разбегались тропинки, выбирала одну из них и неторопливо шла. Не проходило и пары минут, как на другом конце тропинки в липких сиреневых сумерках появлялась маленькая фигурка. Карлайл шел, едва сдерживая нетерпение. Он точно слышал, когда мать выходила на крыльцо и мысленно звала его. Кивнув приятелям на прощание, он тут же направлялся к дому, где бы ни находился. И всегда встречал ее здесь, на полпути к нему. Любая тропа неизменно приводила их друг к другу, и в дом они возвращались уже вместе, держась за руки, посмеиваясь и рассказывая что-нибудь из недавних мыслей, происшествий, новостей.

Кэтрин, бабушка Джеральдина, дедушка Уильям, мистер Кроули, работники фермы – все привыкли к этим совместным появлениям Карлайла и Джеммы по вечерам. Они были уверены, что Джемма подарила Карлайлу часы и назначает ему встречу каждый день, только никому об этом не говорит. Поэтому-то она так спокойна – ведь сын послушен и всегда приходит вовремя, не доставляя хлопот и волнений, которые когда-то Джемма причиняла Кэтрин.

Вот только никаких часов никто никогда у Карлайла не видел.

После их возвращения семья обычно садилась ужинать. В тот вечер (Джемма запомнила это совершенно отчетливо) на столе рядом с обыденным йоркширским пудингом исходил жирным соком ростбиф. Оливер рассказывал что-то о поставках и выгодном договоре, заключенном им днем. Джемма вежливо кивала, украдкой поглядывая на сына. Она заметила, что его волосы отросли и длинная прядь падает на лоб: «Надо бы подстричь, хотя ему так идет эта прическа! Но пусть лучше его зрение останется в порядке…» Миг – и он улыбнулся ей из-под этой пряди одними глазами. Оливер замер на полуслове и побагровел.

– Сядь нормально! – рявкнул он Карлайлу так, что все сидящие за столом вздрогнули. Джемма окаменела и внутренне подобралась, готовая броситься на защиту сына. Но Карлайл встретил окрик отца, вздернув подбородок.

– Я нормально сижу, – тихо, но твердо ответил он.

Стакан Оливера со стуком опустился на скатерть.

– Как с отцом говоришь? Щенок! Быстро встал и пошел в угол. И сегодня обойдешься без ужина.

Карлайл молча встал и неторопливо отправился в дальний угол столовой.

– Оливер… – мягко начала озадаченная – Кэтрин.

– Это уже ни в какие ворота! – Оливер перебил ее, брызгая слюной. – Ребенок отвратительно воспитан! Даже за столом сидит, развалившись! И все это потому, что вы все его чуть не в задницу целуете, вместо того чтобы нормально… растить!

Джемма резко встала, почти отшвырнув от себя тяжелый стул. Ее лицо заострилось от злости, и даже веснушки на нем стали бледнее.

– Можно? Тебя? – Не дожидаясь ответа Оливера, она покинула гостиную, и в спальне за ней хлопнула дверь.

В этот вечер Оливер высказал ей все.

– Ты носишься с ним все время! Даже когда его нет рядом, ты все равно там же, где и он, Джемма! Может, тебе психиатру показаться? Это ненормально!

– Оливер, ты не понимаешь, что говоришь.

– Я-то отлично понимаю. Я знаю, что ты даже не слушаешь, что я говорю, не знаешь, что я делаю. Я, понимаешь? Я – твой муж. После того как ты его родила…

– Оливер, – голос Джеммы понизился до шипения. – Я его родила, но ведь это твой сын. Наш сын. Как ты можешь быть таким несправедливым?

– Я ненавижу его, – выдохнул Оливер и тут же пожалел о своих словах. В почерневших глазах Джеммы он видел, что летит вниз, в пропасть, из которой никогда не выберется – по крайней мере, для нее. В это мгновение он понял, что все потеряно и больше ему терять уже нечего. – Он забрал тебя! А ты была моей. Ты думаешь, как он, говоришь, как он, смеешься, как он. А где МОЯ Джемма?

– А ты не задумывался, что твоей Джеммы никогда не существовало? Что ты ее придумал?

Это было жестоко. Внутри все у Джеммы клокотало, но она полностью отдавала себе отчет в словах. И она хотела, чтобы Оливеру было сейчас больно. Потому что ей от его слов было в миллион раз больнее. Он только что сказал, что не любит их сына, более того, ненавидит его. И пусть это было сказано в пылу ссоры, что-то подсказывало Джемме, что в этих словах было больше правды, чем казалось.

А в углу столовой Карлайл, честно уткнувшись в светлые выгоревшие обои, кусал губы. Он не понимал, чем вызвал гнев отца, но не это его волновало. Гораздо более сильным было чувство тоски, змеей свивавшееся в тугой узел где-то в груди. Тоска эта принадлежала не ему – ее испытывала мама там, за захлопнувшейся дверью, откуда доносились только приглушенные гневные голоса. И мамина тоска была куда сильнее его собственной обиды.

После ссоры в доме было тихо и тяжело. Кэтрин быстро уложила в кровать внука и стала хлопотать вокруг престарелых родителей. Она была так напугана странной вспышкой Оливера, что, помогая Джеральдине раздеться, украдкой глотала слезы.

– Кэти, дочка, – поймала мать ее руку своими подрагивающими пальцами. – Не переживай. Милые бранятся… Сама знаешь. Помирятся.

– Я знаю, мама, – вздохнула Кэтрин.

Джеральдина кивнула и покачала головой, переглянувшись с дедушкой Уильямом. Кэтрин помогла ему перебраться из инвалидного кресла в кровать и поцеловала пергаментные щеки родителей.

– Спокойной ночи.

Ссора в спальне Джеммы и Оливера затихла, но Кэтрин, проходя мимо их двери, замерла, чтобы убедиться в этом еще раз. Тишина…

Она заглянула и в комнату Карлайла. Тот посапывал, до носа укрытый лоскутным одеялом, когда-то сшитым Джеммой. Только после того, как его бабушка прикрыла дверь, он осмелился сесть на кровати.

В доме снова было спокойно. Засыпая, Кэтрин надеялась, что спокойствие больше не нарушится.

А Джемма и Оливер, лежа рядом, не смыкали глаз. Оливер чувствовал, что между ними не только слой покрывала и несколько дюймов незанятой постели – между ними сотни миль и сотни веков.

– Ну Джемма, – взмолился он, находя ее руку и впиваясь в нее безнадежным поцелуем. – Прости меня, милая. Прости. Сам не знаю, что на меня нашло.

– Все в порядке, Оливер.

– Прости меня, я не хотел так говорить. Само вырвалось. Ты же знаешь, что это неправда.

– Знаю.

Оливер приблизился к ней и обнял. Джемма не шелохнулась.

– Ну же, Джемма… Поцелуй меня, скажи, что не обижаешься.

– Я не обижаюсь, – произнесла Джемма. Но так и не поцеловала. Мягко отстранилась и нащупала ногами туфли на холодном полу. – Знаешь… Я все равно не засну. Пойду подышу воздухом в саду… Ты спи, я скоро вернусь. Спокойной ночи.

Для убедительности она погладила мужа по голове. Оливер тяжко вздохнул и снова поцеловал ее руку.

Джемма выскользнула в сад. Она умела держать себя в руках, но с каждой минутой, проведенной рядом с Оливером, это становилось все труднее. Только тут она могла почувствовать себя освобожденной из его клетки.

Над садом качался узенький народившийся месяц. Света он почти не давал, и все вокруг тонуло в глубокой ватной тьме, наполненной шорохами. Пел дрозд, в палисаднике кто-то шуршал кустами. Джемма прикрыла бесполезные глаза, чтобы еще сильнее слышать шевеление жизни вокруг.

Было безветренно, и все звуки раздавались отчетливее. Какая-то птица вспорхнула с ближайшей вишни, хрипло, отрывисто крикнула и полетела прочь, хлопая крыльями. На дорожке хрустнул гравий – пробежал какой-то зверек, хорек или полевка.

Чуть слышно скрипнула оконная рама. Сердце Джеммы радостно подпрыгнуло. По траве едва различимо шелестели быстрые легкие шаги. «Раньше мой ангел не издавал таких звуков», – улыбнулась Джемма. Маленькие, но удивительно крепкие ручонки обвили ее бедра, зашуршав тканью подола.

– А я знал, что ты не спишь. – Карлайл не видел ее, но нашел безошибочно. Они опустились на скамейку в дальней части сада.

– Это неудивительно. Ты знаешь все обо мне.

– Как это? Я ведь маленький, а ты большая… – Они разговаривали с темнотой, не видя ни глаз, ни лиц друг друга.

– Да, верно, ты маленький…

Карлайл забрался на скамейку с ногами и лег, положив голову матери на колени. Он любил так лежать и принюхиваться к ее аромату. Джемма пахла духами с жасмином, совсем как куст, усыпанный белыми цветами в конце мая. Но к этому неизменному запаху примешивались непостоянные – выпечки с ванилью, если она недавно пекла булочки, жареного мяса, или укропа и розмарина, или стирального порошка. Карлайлу нравилось узнавать такие мелочи о ней. И больше всего ему нравилось осознавать, что даже папа, наверное, не знает, чем пахнет мама сегодня, чем пахла вчера или три дня назад – а он знает.

– Помнишь, ты мне рассказывала сказку про Тристана и Изольду? – вспомнил вдруг Карлайл. Он скорее почувствовал, чем увидел, что Джемма кивнула. Помедлив, все-таки спросил:

– А папа – это наш с тобой король Марк?

Джемма вздрогнула и рассмеялась: