Конечно, она недолюбливала миссис Китс-Лоуренс, но никогда не выдавала этих чувств. Все это казалось Джемме грязной и мелкой историей, недостойной ее внимания.

Оливер, хоть и был неверным мужем, но с Джеммой оставался ласков, и это вполне устраивало обоих. Джемма понимала, что они с Оливером – обычная среднестатистическая семья. Совместный ужин, обсуждение ничего не значащих новостей, давно остывшая кровать и спокойная вежливость друг с другом – не так ли живет большинство пар, со дня свадьбы которых прошло больше десятка лет?

Истинным праздником для Джеммы были встречи с Карлайлом. Теперь, вдалеке от нее, он взрослел еще быстрее. Каждую встречу она высчитывала, сколько дюймов прибавилось в его росте, как вытянулись руки, отросли волосы. Он взрослел, но Джемма с ликованием каждый раз узнавала его веселые синие глаза, жарко глядевшие на нее. Их взгляд был неизменен.

Она приехала в школу навестить Карлайла в школе осенью, не сумев дождаться зимних каникул. Карлайл, поминутно оборачиваясь, провел ее в небольшую комнату с роялем.

– У меня для тебя сюрприз… – сказал он и усадил Джемму на стул. А сам устроился за музыкальным инструментом.

Джемма покраснела – она и не знала, что сын увлекся музыкой. В их доме никто не играл ни на чем, да и во всем Локерстоуне она не могла бы насчитать больше одного рояля – и тот стоял в зале городского совета в ратуше. Конечно, Оливер как член совета мог бы поспособствовать занятиям музыкой для сына… Если бы захотел.

Пальцы Карлайла коснулись клавиш. Джемма замерла. Она знала эту мелодию, с первой до последней ноты. Но откуда узнал ее Карлайл, ведь колыбельную Джемма всегда напевала тихо, робко, не передав и десятой доли музыкального очарования! Однако это была она. То нежная, то страстная, из-под его рук лилась уже не колыбельная, а настоящая серенада, нежная, волнующая. Три ликующих аккорда, звонкое стаккато… Джемма не замечала, что дрожит всем телом, а из глаз катятся слезы.

Наконец мелодия замерла, неоконченная, словно остановившись на полуслове, не рассказав свою историю до конца. Карлайл обернулся к Джемме.

– Ты плачешь? – с тревогой спросил он.

– Это от счастья, – ответила Джемма.

Хотя вид ее слез разрывал ему сердце, Карлайл кивнул и ничего не ответил. Только протянул вытащенные из кармана спелые темные каштаны и произнес:

– Смотри… Каштаны мне напоминают тут о твоих глазах. Когда скучаю, начинаю их разглядывать.

Когда он приехал домой на Рождество, Джемма с удивлением услышала его приятный баритон вместо мальчишеского голоска. И рост, рост! Карлайл перерос ее. Господи, а ведь ему уже шестнадцатый год.

– И это мой ангел… – покачала она головой.

– Конечно, кто же еще, – подмигнул ей Карлайл и со смехом попытался подхватить на руки. Джемма хохотала. Она снова была совсем молодой.

После сочельника Карлайл преподнес ей свой подарок – несколько метров чудесного темно-зеленого креп-сатина.

– Карлайл… – первый восторг сменился укором. – Ты потратил на это деньги, которые я присылала тебе на карманные расходы?

– Но, мама, ты же знаешь, мои карманные расходы… Словом, я неприхотлив… – отвел глаза Карлайл.

Джемма провела рукой по ткани. С одной стороны матовая, с другой глянцевая, и такой густой, насыщенный оттенок – прекрасная ткань!

Джемма не знала цены этого отреза материи. Карлайл, со свойственной ему бескомпромиссностью, считал, что его мама достойна лучшего. И когда ему в голову пришло, что неплохо бы подарить ей ткань для платья, он пошел в самый лучший магазин в городе. Возможно, где-нибудь он мог бы найти и похожую, но ему и в голову не могло прийти искать лавку попроще и подешевле, ведь разговор шел о подарке для Джеммы! В первый раз он просто побродил между стеллажей, заполненных снизу доверху огромными рулонами тканей. Тут было все, что душе угодно, и Карлайл заулыбался, представляя себе восторг Джеммы, окажись она на его месте.

Управляющая магазина, дама с профессиональной улыбкой и наметанным глазом, следила за юношей с тщательно скрытым недоумением. За долгую карьеру, от уборщицы и работницы торгового зала до второй должности после хозяйки, она привыкла к разным покупателям. Модельеры и швеи приходили сюда одни или с клиентками, долго и придирчиво высматривали товар и были похожи на коршунов, кружащих над добычей. Капризные дамочки, забредавшие сюда от нечего делать во время дневного шопинга, покупали ткани бездумно, повинуясь первому порыву, и часто ничего из них так и не шили. Их мужья, стоящие в сторонке с кислыми физиономиями, с радостью и облегчением раскрывали бумажники: каждая новая покупка приближала их освобождение.

Этот симпатичный мальчик не походил ни на кого. Он не был модельером, так что его придирчивость тем более впечатляла. Он сорок минут бродил мимо стеллажей и шкафов, разглядывая, ощупывая, сминая и принюхиваясь к тканям с сосредоточенным видом. Помощь продавщиц он отверг сразу. Это был один из немногих представителей мужского пола, кого ткани, кажется, нисколько не смущали.

Наконец он остановился рядом с тугим темно-зеленым рулоном, потянул за край полотна, чтобы рассмотреть получше, провел ладонью по гладкой поблескивающей материи. И на лице его отобразилась уверенная радость. Управляющая шагнула к заинтриговавшему ее мальчику.

– Вы определились с выбором, сэр?

– Да. А сколько стоит эта ткань?

Ответ на свой вопрос Карлайл выдержал с недрогнувшим лицом и деловито кивнул, хотя в голове бешено защелкали цифры. Он планировал купить пять метров ткани, но цена оказалась слишком высока. А ткань слишком хороша, чтобы отказываться. Он уже представил себе маму, окутанную волнами этого крепа, и пришел к выводу, что только эта ткань и достойна быть ее платьем.

Выйдя из магазина ни с чем, Карлайл в отчаянии оглянулся по сторонам. Он нуждался в деньгах, а из карманных сэкономить нужную сумму было невозможно. Наняться на работу он не мог, это помешало бы учебе.

В раздумьях Карлайл брел по городу, пока не очутился в бедном районе. Его обступали накренившиеся, облупленные домишки, выщербленная мостовая коробилась под ногами. Вечерело.

На крыльце крайнего дома по улице ошивалась компания парней. Возраста они были примерно одного с Карлайлом, но выглядели уже потрепанными жизнью. Один, долговязый, явно был заводилой. Он держался уверенно и напористо, громко говорил и смеялся и держал руки в карманах запачканных грязью брюк. Услышав шаги, он обернулся, оценивающе оглядел Карлайла в его школьной форме с белым крахмальным воротничком и нехорошо прищурился.

– Смотрите-ка, кто к нам забрел, – протянул он.

Карлайл остановился и невозмутимо взглянул в лицо долговязому:

– Добрый вечер.

– Кому как, – ощерился долговязый и в два прыжка оказался перед Карлайлом. Тот замер, ощущая исходящую от парня опасность и прикидывая свои дальнейшие действия. Приятели долговязого подошли ближе.

– И что же делает такой благообразный мальчик в наших широтах?

Неожиданно Карлайл ляпнул правду:

– Думаю, где бы раздобыть денег. Нужны деньги, а взять негде. Вы не одолжите?

Долговязый издал звук, будто поперхнулся, и согнулся пополам от смеха. Остальные двое тоже расплылись в улыбках и расслабленно отступили. Отсмеявшись, долговязый всмотрелся в Карлайла:

– А ты ничего. Хоть и в воротничке.

Карлайл пожал плечами и, отстегнув воротничок, засунул его в карман:

– Так лучше?

Долговязый снова захохотал, сгреб Карлайла сильной рукой и повел его к оставленному минуту назад крыльцу.

– Садись. Тут тебя никто не тронет. Мы вообще-то парни смирные, богатеев только не любим. Ну а ты, видимо, не богатей.

– Точно, – с сожалением кивнул Карлайл.

– Я Тони. Это Ник и Кэйл. Играешь? – Долговязый вытащил из кармана засаленную колоду карт и, перетасовав, стал раздавать. Карлайл, никогда до этого не державший в руках игральных карт, взял их и стал рассматривать.

Через час он вполне освоился. Парни быстро научили его паре игр, попутно выспрашивая подробности жизни Карлайла в школе. Узнав об Оливере и его роли в истории со школой, Тони высказался цветисто и совершенно неприлично.

– Зря ты так, это все-таки мой отец. Наверное, он хотел как лучше. Он просто не знает, что мне лучше в Локере.

– Ага, отцы, они знают, как лучше! Мой батя лупил меня и мать каждый раз, когда приходил налитый до краев. А наливался он частенько. Видимо, тоже думал, что так для нас лучше?

– А сейчас не бьет?

– Сдох, – лаконично и равнодушно заключил Тони, и тема была исчерпана.

Ставка в игре была небольшая, Карлайл успел и выиграть, и проиграть, и все остались совершенно довольны и вечером, и друг другом.

Когда на соседней улице зажглись редкие фонари, Карлайл спохватился и засобирался в школу. Его и так, наверное, стали искать, надо было успеть до того часа, когда привратник запирает двери школы на ночь.

– Ну, бывай. – Тони похлопал его по плечу, а Ник и Кэйл пожали руку.

– Приходи, как станет скучно среди богатеев, – ухмыльнулся Ник.

Карлайл пообещал заглядывать, когда будет время, и уже потрусил по улице, как вдруг остановился. Ему в голову пришла блестящая мысль, и он удивился, что она не возникла раньше.

– Тони, слушай… А где бы мне достать колоду карт?

– Ха, понравилось? – Тони потер мочку уха потемневшими от грязи пальцами и решительно протянул карты Карлайлу. – На, бери, не жалко. У меня еще есть.

– Точно?

– Бери, пока дают.

Спустя несколько дней Карлайл после отбоя предложил одноклассникам первую партию в покер. Перед этим он купил в книжной лавке руководство по покеру и перечитал книгу дважды: дворовыми карточными играми учеников Ларнихолла было не завлечь, а вот покер был игрой, за которой их отцы проводили ночи напролет, в клубах сигарного дыма и парах виски.

Азартные игры были строжайше запрещены, предприятие Карлайла грозило ему исключением из школы. Может быть, именно поэтому дело пошло с таким успехом. Пока дежурный, выбранный жребием, следил за коридором, остальные предавались запретной игре. Ставки тут были на порядок выше, чем в партиях с Тони и его друзьями. Карлайлу азарт был неведом, в его голове покер представал раскладками различных комбинаций без примесей острых эмоций – и это позволяло ему оставаться в выигрыше чаще, чем в проигрыше. Он без устали читал и перечитывал книгу, разбираясь в премудростях игры, а вечером пересчитывал свои деньги, убеждаясь, что нужная для покупки ткани сумма перестает быть недосягаемой вершиной.

Спустя месяц Карлайл пересчитал свои сбережения дважды, прежде чем поверил – ему хватает денег на покупку даже шести метров того самого зеленого креп-сатина. В этот же день он собрался выбросить колоду карт и между делом известил об этом Хьюберта. Но тот заартачился:

– Док, ты сбрендил? Только-только наладилась игра, все втянулись, а ты хочешь обломать всех? Нет, брат, не стоит.

– Хью, да ладно. Это ведь опасно. Мистер Стэнтон пронюхает – и адью. Всем.

– С чего бы ему пронюхать?

– Мало ли! – Карлайлу не нравился этот разговор. Он жалел, что поделился планами со своим более азартным другом.

– Давай так, – глаза Хьюберта заблестели. – Не хочешь играть больше – не играй, никто тебя за хвост не тянет. Только колоду не выкидывай, мне лучше отдай.

С тяжелым сердцем Карлайл протянул карты другу. Но воспользоваться ими Хьюберту так и не довелось.

На следующее утро куратор мистер Стэнтон зашел в спальни перед занятиями и во всеуслышание объявил, что ему известно о картах. Он советовал человеку, принесшему в школу игральную колоду, признаться в этом самому, но по его сверлящему Карлайла взгляду все поняли, что мистер Стэнтон знает имя виновника наверняка.

Карлайл молчал, упрямо глядя перед собой. В голове его проносились разрозненные мысли: мистер Стэнтон ничего не докажет, даже если обыщет его, ведь книга по покеру после седьмого прочтения отправилась к Тони, а колода вчера перекочевала к Хьюберту. С другой стороны, если бы он признался, его бы исключили из школы и он отправился бы домой, а значит – к Джемме. Такая перспектива казалась заманчивой. Тем более он боялся за Хьюберта – если Стэнтон устроит обыск для всех, то колоду все-таки обнаружат.

Но именно от Хьюберта и пришла подмога. Он приосанился и стал похож наконец на того, кем являлся, – старшего отпрыска уважаемого семейства.

– Мистер Стэнтон, не знаю, откуда возникли такие абсурдные слухи, но, уверяю вас, среди обитателей этой комнаты карточных игроков нет.

– У меня есть другие сведения на этот счет, – прошипел куратор, приближаясь к Карлайлу вплотную. Тот уже открыл было рот, чтобы во всем сознаться, но…

– Тогда почему бы вам не обыскать нас? Этим вы, конечно, нарушите наши права и оскорбите нас, и мы сможем пожаловаться родителям, но по крайней мере, правда восторжествует.

Хьюберт смотрел заносчиво, Карлайл растерянно, а остальные недоуменно переглядывались. Обширная лысина мистера Стэнтона покраснела.