Инна вежливо поблагодарила, но отказалась. С городом она справится и сама, тем более что у этого молодого человека были, судя по горящему взгляду, совсем не экскурсионные планы на нее и вечер. А этот человек (она вздохнула) явно не тот, кого она надеялась найти.

Город был великолепен. Из четырехсотлетней истории он вынес все только самое красивое и стильное. Новая Франция – это больше, чем просто название. Квебек – это действительно Новая Франция. От старой остались неторопливость, вкус к жизни во всех ее проявлениях, от кухни до архитектуры. Но все это оказалось в другом, более свежем, интересном ключе, с размахом Североамериканского континента.

Инна бродила одна, нисколько не опечаленная своей добровольной отчужденностью. Ей чудилось, что сам город говорит с нею своими старыми стенами, окнами, шпилями соборов. Железнодорожный вокзал был так красив, что не казался вокзалом, скорее, каким-то шато с очаровательными серо-голубыми башенками над входом. После него Инна долго любовалась громадой университета Лаваля – тоже с башнями, на этот раз зелеными. Башенки вообще тут были повсюду, город словно пытался улететь куда-то ввысь. Квебек оказался легким, его мало что удерживало на бренной земле.

Даже торжественный «Отель дю Парлеман», здание Квебекского парламента в стиле Второй империи, был легким, несмотря на восемь своих этажей. Наверное, город держала только крепость, раскинувшаяся на мысе Диаман. Она, со своим совершенно римским входом из серого камня, с четырьмя колоннами по бокам, единственная выглядела крепко вросшей в землю, якорем, давно вонзившимся в плоть берега.

Инна и сама парила вместе с городом, радостная, чувствуя небывалый прилив сил. Она забыла, кто она, где родилась, кем работала, – все это сейчас не существовало, точнее, осталось в далеком прошлом. Впереди уже дрожала новая страница книги жизни, готовая со дня на день перевернуться от легкого дуновения ветра судьбы.

Она побывала везде, где советовал побывать путеводитель. Как будто он вел с ней неспешный разговор, совсем как человек, показывающий зарубежному другу свой город. Инна подхватывала диалог с книгой, и, после каждого нового величественного фасада или захватывающей панорамы, отдыхая за чашкой кофе, она писала свои впечатления на гладких страницах, иногда сбоку, иногда между строк или на форзаце. Безликая тиражная книга становилась дневником ее путешествия.

Так, возле фотографии замка Фронтенак появилась надпись синей ручкой: «Ни за что бы не подумала, что это постройка XX века! Такая мощь, такое великолепие. Наверное, Нойшванштайн производит похожее впечатление. Сказка, воплощенная в камне, не хватает только бала. Хотя, наверное, они там случаются…»

Инна была без ума от города. Ее сердце, всегда бывшее не столько в груди, сколько где-то рядом, и клещами тянувшее ее всю жизнь куда-то в дальние страны, здесь билось почти спокойно, только в каком-то медленном, тягучем восторге. Стоя на пешеходной дорожке ажурного Квебекского моста и глядя на огни Леви в одной стороне и Квебека – в другой, Инна мечтала о другой жизни, которая здесь была почти возможна.

Неделя промчалась. В день отъезда Инна чувствовала себя почти больной.

– Я не могу уехать отсюда, не могу… – шептала она растерянно, бродя по родным уже улочкам.

Словно вторя ей, с неба мелко сеял дождь.

Она верила в чудо. Сегодня – как никогда в жизни. Казалось, что сейчас, за этим углом, нет, за следующим – что-то произойдет. Что-то перевернет все раз и навсегда. Ведь это Канада!

Она опаздывала в аэропорт. Замешкалась сначала в гостинице, потом в такси. Вещи не влезали в чемодан, молния заедала, не желала застегиваться.

Выскакивая под ливень у аэропорта, Инна поняла, что уложила зонт на самое дно чемодана, и вместо него воспользовалась путеводителем. Спутник ее странствий, он и сейчас сослужил ей добрую службу, пытаясь прикрыть от дождя.

Уже объявляли ее рейс, номер 758, Квебек – Москва. Пытаясь вытащить билет и паспорт, она скинула сумки на свободную скамейку, долго обшаривала боковые карманы. Вот, наконец-то. Кое-как собрав вещи, Инна заторопилась к стойке регистрации, потом к таможне. Аэропорт, по обычаю будней, утягивал ее в свои недра, все дальше и дальше от забытого на скамейке промокшего путеводителя по Квебеку.


Марсель опаздывал в аэропорт. Вот черт, такой выдался шанс, побывать в России, а он опаздывает! Книжная ярмарка в Москве длилась всего несколько дней, и в последний момент его издательство подтвердило свое участие. Марсель как раз был в квебекском представительстве издания, когда Франсуаз сообщила, что зарезервировала ему билет. Милая, удивительная Франсуаз, что бы он без нее делал!

Вообще-то Марсель мечтал поехать в Россию с Сесиль, но девочка еще слишком мала, чтобы оценить такую страну по достоинству, так что, может, все и к лучшему.

Едва бросив взгляд на табло, Марсель понял, что все-таки опоздал. Рейс номер 758 уже поднимался в воздух, унося в Москву всех, кроме него.

– Я опоздал на рейс. Вы можете предложить мне другой билет? – поинтересовался он у администратора. Женщина пообещала сделать все возможное. Ожидая, Марсель опустился на скамейку неподалеку.

Рядом с ним лежала забытая кем-то книга. Ее обложка показалась знакомой, и Марсель взял книгу в руки. Ах да, это же их путеводитель! Марсель тут же вспомнил, сколько раз пришлось верстать страницы с седьмой по тринадцатую. Дизайнеры спорили с пеной у рта, один доказывал, что нужно поместить еще фото Ша-то-Фронтенак с разных ракурсов, а второй убеждал, что лучше уже имеющееся сделать больше размером… Обложка потертая и немного покоробилась. Наверное, это от дождя, хотя на первый взгляд кажется, что бумага погнулась от пролитых на нее слез.

Марсель огляделся. Рядом сидела только пожилая дама в малиновом берете.

– Мадам, это ваша книга?

Дама покачала головой. Больше никого поблизости не было. Похоже, владельцу она больше не понадобится…

Путеводитель пах духами с жасмином, и Марсель сообразил, что оставила его женщина, возможно, очень привлекательная: как-то не шло в голову, что так могла благоухать серая мышка. Запах был очень знакомым, родным, даже в груди защемило. Кажется, когда-то давно, может быть, в детстве, кто-то из близких пах так же. Наверное, мама – Марсель не был уверен. Он втянул носом аромат раз, другой – восхитительно!

Но еще восхитительнее были пометки, оставленные на страницах рукой незнакомки. Точные мысли, сильные впечатления – вот что это было. История целого путешествия раскрывалась сейчас перед его любопытным взглядом.

Он не сразу понял, что пометки сделаны по-русски. В последнее время этот язык стал ему чуть ли не вторым родным, ну, может, третьим после утилитарного, но такого необходимого английского. Так, значит, хозяйка улетела в Москву, быть может, тем самым рейсом? Марсель вдруг горько пожалел о своем опоздании. Он мог бы познакомиться с нею, поболтать. Наверняка им нашлось бы о чем поговорить:

«О, вы читаете путеводитель. Издательство, которым я владею… – Нет, не так. – Издательство, в котором я работаю, как раз и создало эту книгу. Как вам Квебек?»

Глупые фантазии. Девушка улетела, оставив ставшую бесполезной книжонку. Хотя нет, забыла и теперь, наверное, горюет. Тут остались ее пометки, замечания, мысли – она хотела сохранить книгу и долгими русскими зимами вспоминать о поездке. Кажется, ей тут понравилось.

Нашлось свободное место на следующий рейс до Москвы, и, чтобы сообщить это, администратору пришлось дважды окликнуть Марселя. Он, кажется, увлекся…

Устроившись в кресле самолета, Марсель тут же продолжил изучать путеводитель. Читал сперва отпечатанный текст, потом вспоминал эти места, какими он сам их знает, – и тут же замечания незнакомки. Они во многом соглашались. Квебек и ему казался легче и невесомее Монреаля. Фронтенак тоже выглядел для Марселя сказкой. Хозяйка путеводителя, видно, не бывала в баварском Нойшванштайне, но она права: впечатления схожие. И у водопада Монморанси действительно кажется, что стоишь на краю света, и хочется крикнуть…

От одной надписи сердце Марселя замерло, и почему-то стало больно. Под фотографией Квебекского моста синела вязь женского почерка:

«Мне бы хотелось стоять тут с кем-то… – Ночью. И смотреть на огни Квебека».

Она была одна! Все эти места, достопримечательности, замки, базилики, порт, крепость, все улицы и каждый камушек на мостовой она исходила одна-одинешенька. Может быть, хотела поехать с подругой, а та не смогла, или парень бросил, или… Или она приезжала к кому-то, но встретиться так и не удалось. И этот путеводитель, ее единственный спутник, закрывший своим ненадежным бумажным плечом от канадского ливня, остался на земле, а она улетела.

Она будет скучать по книге, подумал Марсель. И неожиданно решил, что сохранит путеводитель для себя. Он снова приблизил брошюру к лицу и потянул носом аромат. Страницы пахли нежно, тонко, и он испугался, что когда-нибудь запах окончательно выветрится, улетучится, растает, как растаяла в толпе его владелица. Эта мысль разрывала ему сердце.


Инна заметила пропажу не сразу. Первые несколько дней после прилета она бродила по комнатам сама не своя. Даже чемодан не в силах была разобрать. То и дело начинала рассказывать родителям о Квебеке, но тут же замолкала: слова были не в состоянии передать то, что она видела, а больше – что чувствовала там.

Потом родители отправились на дачу, а Инна осталась одна. Она не звонила Паше, и вообще с трудом вспоминала, что на свете живет и он тоже. Видимо, роман с плотью был окончен.

Однажды утром, через неделю после возвращения, ей показалось, что ничего этого не было: ни моста через Святой Лаврентий, ни шпиля Нотр-Дамм-де-Виктуар. Что Квебека не было.

Она не брала в отпуск фотоаппарат, чтобы не заставлять себя смотреть на мир через объектив вместо двух полноценных глаз. И ее единственным свидетелем, ее единомышленником был путеводитель. Где же он?

Она перерыла все вещи, чемодан сверху донизу, сумку, посмотрела в карманах, куда он ни за что бы не уместился. Путеводитель исчез. Квебека не было в ее жизни – вот что это означало.

И сразу навалилась густая, черная тоска. В ней больше не было просвета, надежды, огонька. В ней больше не было вообще ничего. Чернота окутывала, зализывая светлые пятна Инниной жизни, как черная собака. Ничего не осталось.

Это было плохое решение, Инна знала. Распаковывая баночки с маминым снотворным, она старалась не думать. Ни о родителях, ни о том мире, что оставался рядом. Миру ничего не будет, это она – умрет. А мир останется, все такой же сияющий, такой же невероятный. Он не заметит ее ухода, никто не заметит.

Две полные горсти таблеток, запитые водой. Инна прилегла на кровать среди разоренных вещей. Комната была под стать душе, такая же неприютная, неубранная. Хотелось спать.

Спать, спать, спать. Чернота лизалась остервенело, непроницаемой смертельной слюной покрывая все тело Инны, ее руки, ее губы, глаза.

Она стояла на аллее, усыпанной багряными канадскими листьями.

«Что же я делаю?» – билась мысль. С каждым шагом по аллее мысль пульсировала все быстрее.

На аллее она была не одна. Любимые, знакомые руки схватили ее, стали трясти:

– Что ты делаешь? Я же говорил, так нельзя. Ты погубишь нас. Себя и меня вместе с собой, ведь один я – ничто!

Она плакала:

– Я не знаю, что делать. Любовь моя, почему ты не пришел? Я так тебя ждала, я так тебя искала.

– Я тоже искал тебя. Прости, что не успел найти, прости. Но сейчас ты не имеешь права, слышишь!

– Я устала… – Вся горечь ее тоскующей жизни была в этих словах.

Она опустилась на колени посреди этой аллеи, закрыла лицо руками. Со всех сторон наступал туман, холодный, липкий. Туман затягивал все вокруг.

– Что же я делаю? – ужаснулась она, отнимая руки от заплаканных глаз.

Он стоял рядом с нею, тоже на коленях. Так близко, что она не могла рассмотреть его лица. Его руки сжимали ее в объятиях, тормошили.

– Не делай этого. Это билет в один конец. Не делай этого, нельзя, нельзя! Нельзя. Ты все разрушишь…

Они задыхались от ужаса, оба как единый организм. Туман лип к их телам, застилал глаза, застилал все.

– Проснись. Проснись и встань. Я не смогу сделать это за тебя. Ты мой единственный свет, ты моя жизнь. Ты не можешь все погубить. Вспомни! Вспомни, что уже было раньше. Это было страшнее, но мы справились. Я люблю – тебя.

И она вспомнила. Вспомнила, как теряла его, вспомнила, как их разлучали. Как умирал он, как умирала она. И как они встречались снова.

– Я люблю тебя, – эхом отозвалась она. С силой, нечеловеческой силой она поднялась на ноги. От его лица расходилось сияние, и туман боялся этого света, истончался, таял.

Его крепкие руки до боли впились ей в плечи. Он тряс ее, как куклу.

– Найди в себе силы. Найди! Только не так.