Кэрри вернулась в свою квартиру в Нью-Йорке в половине одиннадцатого вечера. Справилась на коммутаторе, не звонили ли ей. Может, есть известия от Джейка? На работу она должна была выйти только через три дня.

Звонила Меган. Звонил Стефан. Звонил Майкл.

— А еще звонил мистер Марк Лоуренс, — объявила телефонистка с торжеством в голосе, явно желая произвести грандиозное впечатление на Кэрри: Марк Лоуренс был ведущим вечерних теленовостей, знаменитостью и одним из самых желанных в Америке холостяков. Кэрри никогда с ним не встречалась. — Он сказал, что ему очень важно с вами поговорить. Я сообщила, что вы должны вернуться сегодня к вечеру. Он оставил номер своего телефона и просил связаться с ним, как бы поздно вы ни вернулись.

Энтузиазм и любопытство телефонистки были явными, но не заразительными. Вероятно, Марк Лоуренс хотел сам бы выступить в ее шоу или порекомендовать кого-то из своих знакомых. Вряд ли это что-нибудь важное, откуда Лоуренсу знать что-нибудь о Джейке?

Кэрри приготовила себе чашку чаю и легла. Она позвонит Лоуренсу после того, как выпьет чай. Или завтра утром. Она закрыла глаза и попыталась — безуспешно — не думать о своем погибшем ребенке.

Телефон зазвонил в полночь. Телефонистка сообщила, что мистер Лоуренс на линии. Он знает, что она дома.

— Я слушаю.

— Хелло, это Кэрри Ричардс? Говорит Марк Лоуренс. Вы уже спали?

— Да. Я уснула, прежде чем собралась вам позвонить.

Кэрри села на край постели, стараясь поскорее прийти в себя и сосредоточиться.

— Я прошу прощения, но мне совершенно необходимо с вами поговорить.

— Слушаю вас.

— Как вы знаете, я веду шестичасовые новости. Я решил, а отдел со мной согласился, что мне нужен соведущий. По-моему, вы и есть нужный нам человек.

— Что? — Кэрри несколько опешила. — Но ведь у меня нет опыта.

— У вас немалый опыт работы перед камерой, остальное приложится. Я уверен, что вы быстро освоитесь. Кстати, вы можете по-прежнему вести свое шоу.

— А почему вам понадобилось переговорить со мной именно сегодня?

— Это первый вопрос, который мы должны решать завтра с утра. Мне надо знать, заинтересовались ли вы моим предложением. Ну так как?

Заинтересована ли она? Сейчас ей просто безразлично. У нее нет сил думать о чем-либо, кроме гибели ребенка.

— Я не знаю, — вполне откровенно сказала она, вяло сознавая, что даже не испытывает признательности за то, что выбор пал на нее.

Марк, как она и подумала, это заметил.

— Вы здоровы?

— Не совсем. Извините. Время для разговора, к сожалению, неудачное.

— Могу я по крайней мере сообщить, что вас это предложение заинтересовало?

— Разумеется! — произнесла Кэрри, уже слегка улыбаясь.

— Стало быть, можно рискнуть и оставить место за вами, пока вы не будете знать точно? — поддразнил он Кэрри.

— То есть вы сами хотели бы знать, когда я дам ответ? Через два дня. Или к тому времени вы выберете кого-нибудь другого?

— Нет (потому что он им этого не позволит!). Могу я позвонить вам в пять часов во вторник?

— Конечно. Благодарю вас.


Марку Лоуренсу было сорок два года. Год назад он, после успешной работы за рубежом и в качестве корреспондента при Белом доме, стал ведущим в передаче вечерних теленовостей. В том же году он избавился от своей второй жены, сигарет и тридцати пяти фунтов лишнего веса. Прием алкоголя он превратил из обычного явления в редкое и, стройный и в меру мускулистый, облачался в невероятно элегантные костюмы, рубашки и галстуки.

В нынешнем году различные газеты и журналы объявили Марка одним из самых элегантных, наиболее привлекательных, самых сексуальных и интеллектуальных мужчин Америки. Десять лет назад все эти титулы и сопровождающая их известность значили бы для Марка многое и, разумеется, больше, чем жена, дети и собственное здоровье. Теперь это была лишь цена за приобретенный им статус, и цена достаточно высокая. Марк наконец получил то, чего добивался, и это его радовало.

Марк любил свою новую жизнь, успех, которого он достиг, дерзая и соперничая с другими журналистами, любил свою привлекательность, свою популярность, свои деньги. В конце концов успех порождает успех. Марк всегда работал много и всегда стремился к совершенству, но теперь работа его не угнетала, а радовала и занимала. Его идеи всегда были смелыми и свежими; сейчас он имел возможность их осуществить.

Мысль о женщине-ведущей, которая работала бы вместе с ним, пришла ему в голову однажды вечером, когда он просматривал записи ток-шоу Кэрри. Он решил, что ему нужна женщина, и более того — что ему нужна именно Кэрри. Пока агенты телесети искали кандидатов на местных телестанциях по всей стране, он с нетерпением ожидал возвращения Кэрри из короткого отпуска. Он предъявлял сверхвысокие требования к каждой кандидатуре и намеревался забраковать всех, кроме Кэрри. Ему даже не приходило в голову, что она может отказаться.


В ноябре, девять месяцев спустя после того как Джейк холодным и снежным февральским утром покинул квартиру Кэрри, он негромко постучал в тонкую, оклеенную фанерой дверь.

— Пол? Это Джейк.

Пол Эббот открыл дверь своего номера в гостинице и улыбнулся:

— Мы этого добились, Джейк. Час назад они подписали мирный договор. Копии уже отправлены в Вашингтон, Каир и Иерусалим. Через два часа в посольстве состоится торжественный прием в нашу честь. После этого мы можем отправляться домой.

Джейк улыбнулся. Долгие, трудные месяцы в конце концов привели к успеху. То были девять месяцев напряженной интеллектуальной и психологической борьбы, а для него еще и месяцы постоянной физической боли. Нога покраснела и опухла. В последние четыре месяца его хромота сделалась столь заметной, что он был вынужден приезжать на заседания раньше всех и уезжать последним: он понимал, что любое проявление слабости, в том числе и физической, может повлиять на твердость и устойчивость их общей позиции.

Вначале Пол Эббот относился к нему весьма скептически. Он неприятно удивился, когда Стюарт Доусон ему сообщил, что Джейк, молодой человек, который провел какое-то время во Вьетнаме, получил затем в Стэнфорде диплом специалиста в области политологии и был «все равно что родным сыном» Фрэнка Спенсера, назначен его советником на важнейших переговорах на Ближнем Востоке.

— Черт побери, Стюарт! Это самое важное дело за последние годы, а ты даешь мне в помощь неизвестного и неопытного любителя. Хочешь, чтобы мы провалили переговоры?

— Он вовсе не любитель, Пол. А неизвестен он потому, что я старался держать его в тени. Он оставался за кулисами, анализировал ситуацию, переводил, собирал нужную информацию и так далее во время самых ответственных наших предприятий. У него сверхъестественные способности. Мне просто невероятно досадно его отпускать.

— Отпускать?

— Это его последнее задание. На этот раз он будет сидеть за столом переговоров рядом с тобой, совершенно в открытую. Когда все завершится, он вернется к гражданской жизни, полностью оплатив свой долг Фрэнку, как он считает. У парня к тому же проблемы со здоровьем, у него нога не в порядке. Мы вынуждены его отпустить и дать ему возможность жить собственной жизнью. Я бы не включал его даже в эту группу, но он тебе очень и очень пригодится, Пол, я уверен.

Теперь, когда Пол смотрел с улыбкой на Джейка, он понимал, что Стюарт был полностью прав. Пол и в самом деле нуждался в Джейке, честном и справедливом, в его способностях и умении предвидеть развитие событий. Он нуждался в Джейке и как в друге все эти долгие, порой обескураживающие месяцы. Их миссия была обязана своим успехом, причем успехом гораздо большим, чем можно было ожидать, трезвому и холодному разуму Джейка, его поистине уникальному чувству времени. Они выиграли бой, и это Джейк им говорил, когда следует подождать, а когда начинать действовать.

— Под этим договором должна была бы стоять твоя, а не моя подпись, Джейк, — сказал Пол, и это был с его стороны редкий и большой комплимент, от которого пожелтевшие щеки Джейка неожиданно порозовели.

Джейк вручил Полу запертый атташе-кейс. В нем находились сжатые и обобщенные впечатления Джейка об иностранных участниках и обо всем процессе переговоров. Все это могло понадобиться Стюарту в будущем.

— Разумеется, я это возьму, — сказал Пол. — А как твоя нога?

Пол не знал подробностей и ни о чем не спрашивал Джейка, однако по его лицу догадывался, что тот мучается от боли.

— Думаю, отдых мне поможет, — ответил Джейк. — И надеюсь, что еще немного я вытерплю…

— Я тоже надеюсь, — подхватил Пол, которому очень хотелось помочь парню, только он не знал, как и чем. — Увидимся за обедом. Это будет настоящий праздник.


«Несколько месяцев интенсивных переговоров привели к заключению договора о мире на Ближнем Востоке. Эксперты считают это колоссальным триумфом». Кэрри смотрела на красный глазок телекамеры и читала экстренное сообщение. Она выглядела уверенной, заинтересованной и красивой. Ее вид, а также свежесть и непосредственность были залогом ее большого и постоянного успеха.

И в эту секунду ее вдруг осенило. Был ли на переговорах Джейк? Быть может, все это время он находился именно там? Девять месяцев ничего о нем не было известно. Ведь он сам ей говорил, что у него талант к переговорам и что на этот раз его миссия будет особо опасной. У Кэрри сильно забилось сердце. Значит, он вернется домой живым и невредимым. Она верила вопреки всему, что он непременно вернется — вернется к ней.

Двумя часами позже Кэрри позвонили домой и вызвали в студию. Через полчаса ей вручили распечатку специального выпуска, который ей пришлось читать прямо в эфир.

«Сегодня вечером, через три часа после подписания исторического мирного договора, бомба…» Голос у Кэрри дрогнул, и она словно завороженная уставилась в камеру полными слез глазами.

— Бомба, — продолжала она, стараясь по мере сил, чтобы голос не срывался, — взорвалась в американском посольстве во время торжественного обеда по случаю подписания договора о ближневосточном урегулировании… Судя по первым сообщениям с места трагедии, никто не остался в живых.

Кэрри уронила голову на руки. Режиссер вынужден был немедленно дать рекламу.

Когда передача возобновилась, Марк Лоуренс, приехавший на студию через несколько минут после Кэрри, своим спокойным, твердым голосом продолжил рассказ о событиях этого исторического, отныне трагического дня. Марк Лоуренс вел беседу с американским корреспондентом, который стоял возле уничтоженного взрывом здания посольства США и видел, как уносят накрытые брезентом тела погибших.

— Что с договором? — спросил Марк, на мгновение отвлекая своего коллегу от того ужаса, которому он стал свидетелем.

— Террористический акт не окажет влияния ни на цели договора, ни на его ратификацию.

После окончания передачи Марк направился в гардеробную Кэрри. Он думал о тех месяцах, что они проработали вместе. Его идея о двух ведущих новостей имела большой и прочный успех; рейтинг передачи, и без того высокий, поднялся еще выше с появлением на экране Кэрри.

Вне работы их отношения оставались только деловыми, приятными, полными юмора и совершенно лишенными личного оттенка. Кэрри многое знала о жизни Марка, потому что желтая пресса с интересом в ней копалась. Ее соведущий сам оставался непреходящей новостью. Кэрри видела в журналах фотографии обеих его жен и двоих детей. Видела она и снимки Марка, почти неузнаваемые, того времени, когда он работал за рубежом, — лишний вес, темные круги под глазами и неизменная сигарета во рту. Читала она и статейки о его беспутном поведении, внебрачных связях и злоупотреблении алкоголем. Но ничто из прочитанного ею о его прошлом не напоминало Кэрри сегодняшнего Марка, каким она его знала. Это был другой человек.

— Кэрри! — окликнул ее Марк, постучавшись в дверь гардеробной.

— Входи. — Кэрри сидела в кресле, поджав под себя ноги и сжавшись в комочек. — Марк, мне очень жаль.

— Не о чем жалеть. Это станет хитом, новым открытием в тележурналистике. Я имею в виду искреннее выражение подлинных человеческих чувств, — произнес Марк с улыбкой.

— Я ничего не могла с собой поделать. Я была не подготовлена. Мне просто сунули в руки текст. — Кэрри замолчала, и румянец, вызванный комплиментом Марка, в одно мгновение сбежал с ее щек.

— Что с тобой, Кэрри?

— Это глупо, — со вздохом отвечала она, — ведь у меня даже нет точных сведений. Но я думаю… то есть я боюсь… что в посольстве находился мой очень близкий друг.

Марк уставился на нее невидящим взглядом, внезапно осознав, что на обеде могли присутствовать и его близкие друзья. Их он знал в течение многих лет — и в Вашингтоне, и за океаном. Он просиживал с ними ночи в грязных кабаках многих стран, делился своими замыслами и секретами, страхами и одиночеством. Они говорили друг с другом так, как никогда не говорили со своими женами и любовницами. Да, у него есть очень близкие друзья, которые вполне могли оказаться тогда в посольстве. И больше всего его сейчас встревожило, что он до сей минуты даже не подумал о них.