Отказ от пышной свадьбы и мое опоздание на бракосочетание еще можно как-то объяснить. (А если глубоко копнуть, то откроется и моя тайная радость, что избежал пьяной гулянки.) Расписаться можно в любой момент, а не достань я материалы для ремонта трансформатора, заказ не выполним и нарвемся на большие штрафы. Словом, оправдания по первой части «свадьбы» (только в кавычках и можно написать) имелись. А вот то, что я не догадался насчет брачного ложа, это ничем оправдать нельзя. Только моей беспросветной тупостью.

У Вики дрожали губы, в глазах стояли слезы, когда она прошептала мне, что не может, никак не может на этом диване… Я чуть не застонал… или застонал?.. от отвращения к самому себе. Надо быть таким кретином?! Толстокожим бегемотом, ослом и свиньей!

Это мое молчаливое самобичевание, как оказалось впоследствии, было истолковано как внутреннее возмущение капризами новоиспеченной женушки. Мол, не успели чернила в свидетельстве о браке просохнуть, а она уже претензии предъявляет. Какая нелепость! Я сам бы не лег в чужую постель, где находился покойник. В чужую! А это был диван мамы, я спал здесь последние три месяца, и страшные сны мне не снились. Но у Вики-то другие чувства, совершенно естественные.

Папа понял меня с полуслова, и мы принялись лихорадочно перетаскивать мебель, хотя разумнее было нам с Викой просто уйти в другую комнату, пусть на одну ночь.


Я не верю в глупые приметы: как корабль назовешь – так и поплывет, как Новый год встретишь – так и проживешь, хорошее начало – половина дела. Что за нелепые предрассудки! «Титаник», несмотря на громкое имя, пошел ко дну. Несколько лет назад, оставив родителей, Новый год я, студент, весело встретил с друзьями, а потом месяц провалялся в инфекционном бараке (пусть он больницей именовался) с сальмонеллезом. У настоящего дела не бывает легкого начала. Чтобы совершить открытие, надо провести сотню опытов, большей частью с отрицательным результатом.

Наша нелепая свадьба вовсе не означала, что семейная жизнь не удастся. Наше счастье было в наших руках и только в наших. Теща так не считала. Она позвонила мне и заполошно понесла текст, смысла которого я поначалу не понимал. Но, поскольку текст повторялся, как строка песни на заклинившей пластинке, я уяснил, что тещу волнует.

– Витя, что ж происходит? Викуля звонит, говорит, замуж вышла. Клянется, что не беременная, а почему втихую, не по-людски? Мы твои обстоятельства понимаем. Так можно у нас отметить по-людски.

«По-людски» теща вставляла в каждом предложении. «У них отметить» – это наверняка дикая обжираловка, по сравнению с которой пищевой удар на смотринах покажется мне легкой разминкой. Пьяные, незнакомые мне люди будут орать «Горько!», а мы с Викой подниматься, целоваться под пошлый счет: «Один, два, три…» По-людски чтобы было.

– Витя, – талдычила теща, – у нас дочка, сам знаешь, честная и хорошая. Мы с отцом костьми ляжем, но такое событие в жизни надо по-людски отметить.

– Спасибо! – прервал я тещу. – Огромное вам спасибо, Ирина Ивановна!

– Так за че? – растерялась теща.

– За Вику, которую я, поверьте, люблю до глубины души, буду оберегать и лелеять изо всех сил. Спасибо, что предложили отпраздновать наше бракосочетание у себя. Но, к великому сожалению, не получится. Мне не вырваться с работы, да и папа неважно себя чувствует.

– Присылай его к нам, – мгновенно переключилась Ирина Ивановна, самоотверженная женщина. – Отвезу к тете Глаше, у нее козы, у коз такое молоко – закачаешься. К Глаше, то есть к козам, каждое лето ездят два туберкулезника, от которых врачи отказались.

Я кусал губы, чтобы не рассмеяться. Мой папа в окружении Викиной родни! Нарочно не придумаешь. Я продолжал рассыпаться в благодарностях Ирине Ивановне и мягко подводил к тому, что нас надо оставить в покое.

– А как у вас с постельным бельем? – спросила теща, чей пыл заметно поостыл.

Как у нас с постельным бельем, я понятия не имел. То есть оно присутствовало, конечно, но в нужном ли количестве и надлежащего ли качества? Теще надо было оставить возможность для маневра.

– С постельным бельем у нас швах, – горестно вздохнул я.

– Мы купим! Наш с отцом подарок на бракосочетание. А скатерти?

– Скатерти? – переспросил я.

– Покрывать столы, – разъяснила мне, бестолковому, Ирина Ивановна.

– У нас только один стол, и мы его не покрываем.

– Что ж братьям-то Вике дарить?

– Портативный компьютер, – вырвалось у меня. Сам хотел подарить жене, да финансы не позволяли.

– Усекла! – заговорщически проговорила теща. – Бывай, Витюша! Хорошо поговорили, сердце успокоилось. Береги Викулю!

Положив трубку, я подумал о том, как бы избежать нашествия Викиной родни, не присутствовать.

Получилось само собой. Я не смог вырваться с работы… Вру, смог бы, конечно, просто не захотел, нашел повод. Они приехали с дарами, познакомились с папой, накрыли стол, пили, ели, горланили песни – все по-людски. Я пришел поздно, Вика уже проводила родителей и братьев на автостанцию и вернулась. Заглянул к папе, он не спал, читал книгу.

– Сыночек! Какие замечательные, искренние, открытые люди!

У папы все замечательные, вплоть до террористов, которыми движет великая, хоть и ошибочная идея. Мама говорила, что ей повезло выйти замуж за последнего романтика эпохи.


Первые месяцы семейной жизни были прекрасны. Появились новые запахи – волнующе-приятные, воздух обновился, да и общая атмосфера была радостно-веселой. Вечерами я рвался домой, мой папа поправился на несколько килограммов, и с его лица не сходила улыбка.

Каждое утро Вика спрашивала, что приготовить на обед (для папы) и на ужин (для всех). Нам с отцом был неважен рацион, но Вику расстраивало наше равнодушие. Папа хитро интересовался: «Ваши пожелания, Вика?» – и соглашался на любое меню. Я иногда хулиганил. Сказал, что хорошо бы чебуреков отведать. Не станет же Вика возиться с этим восточным блюдом? Пришел вечером домой, а на плите булькают в масле румяные чебуреки. Отлично пошли под холодное пиво, за которым я сбегал.

В другой раз спрашиваю Вику:

– А слабо тебе манты сделать?

Жена задумалась, нахмурилась, потом просветлела лицом:

– Мантоварка есть у двоюродной сестры, я съезжу к ней, попрошу.

– Вика, забудь! Я пошутил. Переться на другой конец города за какой-то манто… извиняюсь… варкой.

Но Вика все-таки поехала и манты приготовила – объедение. Папа был в восторге от ее щей-борщей, солянок и домашней лапши. Папа уговаривал Вику готовить супы на три дня, но Вика стояла твердо – только на два дня, ее мама говорила, что на третий день надо отдавать свиньям. Папа в шутку предлагал завести маленького поросенка – такая вкуснятина в канализацию отправляется. Постепенно мы с отцом привыкли к вкусной еде, оценили развлечения гурманов. И утреннее обсуждение меню уже не казалось мне обломовской утехой людей, смысл жизни которых заключается в переваривании пищи. Единственное, от чего я не отступился, так это от запрета на винегреты-салаты. Твердо заявил жене – никаких поструганных продуктов, заправленных майонезом, меня от их вида тошнит.


Моя жена обладала быстрым и пытливым умом, хорошей памятью, схватывала на лету достаточно мудреные вещи, связанные с экономикой. Но если образование понимать как сумму знаний: прочитанных книг, увиденных фильмов, размышлений над проблемами вечными и предвечными, обсуждений их с друзьями, – то надо признать, что образование Вики сильно хромало. В ее кругу обсуждали личную жизнь эстрадных див и прочих «звезд», телевизионные ток-шоу, напоминающие скандальные откровения базарных сплетниц. Разговоры на подобные темы, унижающие человеческое достоинство, я запретил решительно и безоговорочно. Имея скудный интеллектуальный багаж, Вика умела выглядеть подкованной девушкой. Она не следила за литературой, в отличие от меня, не очень любила читать, но модную новинку обязательно прочитывала и могла поддержать беседу, пустить пыль в глаза, представ дамой культурной во всех отношениях. Замаскированное невежество Вики – продукт воспитания в семье, где больше обращали внимание на то, чтобы внешне все было «по-людски», а развитие внутреннего мира никого не волновало. К счастью, несмотря на такое воспитание, у Вики сохранились уникальные природные качества. При том, что Вика совершенно не разбиралась в себе самой, во мне, во всех близких и родных, с кем чувствовала общую кровеносную систему, она потрясающе точно судила о посторонних людях. Если человек не входил в число любимых и избранных, Вика каким-то внутренним чутьем понимала и раскалывала его безошибочно. Интуиция у Вики на грани психологического феномена.

Как-то мы были в гостях у моего приятеля. Отлично провели вечер. Но по дороге домой Вика спросила о моем друге:

– Он собирается бросить семью?

– С чего ты взяла? – Я споткнулся от удивления.

– Просто показалось.

Приятель и его жена были веселы, их дети забавны. Ничто: ни взгляд, ни слово, ни жест, ни выражения лиц – не могли навести на абсурдную мысль, которая пришла Вике в голову. Я допытывался, откуда у жены столь дикие предположения. Она не могла объяснить, только твердила: «Мне показалось».

Через неделю приятель позвонил, сказал, что ушел из дома, что у него другая женщина.

Своего начальника Эдуарда или Эдуардовича – не помню, как его звали, Вика охарактеризовала убийственно:

– Он благостный, гладкий, расслабленный, всех зовет «голубчик». Мне кажется, он стащит пятаки с глаз покойника и не перекрестится.

Вика, конечно, прочитала нашумевшую книгу Санаева «Похороните меня за плинтусом». А потом мы посмотрели фильм по этой книге. Я ожидал, что Вика снова заговорит о том, что это-де все отвратительные утехи героев-извращенцев. Но Вика вышла из кинотеатра странно притихшая.

– Как тебе кино? – спросил я.

– Потрясающе.

– Потрясающе гадкие герои в нежизненных обстоятельствах, придуманных больным воображением? – подсказал я Вике ее предыдущие отзывы о книге.

– Что? Да, то есть нет, – Вика словно не могла очнуться от морока. – Как она играла! Боже! Как она играла! Это Шекспир. Нет, Шекспир отдыхает.

Оказывается, Вику потрясла игра Светланы Крючковой. И сам я, по трезвому размышлению, отбросив рассуждения о сюжете, конфликте, художественных достоинствах картины, полностью согласился: игра Светланы Крючковой в фильме «Похороните меня за плинтусом» гениальна. Мы давно не видели ничего подобного, если вообще когда-нибудь видели.


Не стану описывать нашу интимную жизнь, потому что она касается только нас двоих. Любые размусоливания на эту тему мне кажутся вульгарными. У человека в личном пространстве должны быть области, в которые заказан вход чужим. Меня всегда коробило, когда приятели цинично говорили о женщинах как о самках, с которыми провели случку. Хотя вслух я своего отношения не высказывал, не принято в мужских компаниях выставлять себя наивным гимназистом.

Я могу только сказать, что очень любил Вику. Любил на нее смотреть – прямо в глаза и тайком, украдкой, когда она не замечает, что я подсматриваю. И я очень любил ее любить. Точка.

* * *

Наша семейная лодка разбилась даже не классически – о быт. Она разбилась о гипотетический быт, о котором мечтала Вика и который мне претил. Большой загородный дом, с бассейном, кучей спален, каминами-гардинами, лужайками-розариями, самое главное – с танцзалом. Ну не бред ли? Когда Вика ночью, после прекрасных актов любви, шептала мне на ухо про дом своей мечты, я отшучивался: «Еще про конюшню, псарню и пруд с карасями забыла». Но потом Вика стала при свете дня с упорной настойчивостью внушать мне, как мы должны жить. Как ей хочется жить.

По ее разумению, мы должны вкалывать, вкалывать и вкалывать, чтобы выстроить замок в ближнем пригороде на зависть друзьям и родне. Вика обожала телепередачи про ремонт квартир и обустройство дач, скупала гламурные журналы с фото вилл и коттеджей. Меня от этого воротило. Мне плевать на нуворишские хоромы. Я не могу, не хочу и не буду вкалывать ради новой машины, ради дома с танцзалом и конюшней. Для меня сознание материального плена – оскорбительно. Мечта не должна выражаться цифрой со многими нулями. Или это не настоящая мечта.

Камнем преткновения стала моя работа. Рассказывать о заводе, о наших проблемах? Это будет совсем другая книга. Возможно, более интересная, но очень длинная.

Коротко. Предприятие дышит на ладан. Когда-то завод процветал. Папа здесь работал главным конструктором, и нынешний директор Владимир Петрович Федин – ближайший папин друг. Их дружеские связи не имеют никакого значения. Я зеленым студентом пришел на завод и врос в него, как врастают в семью с ее успехами и неудачами. Наш коллектив – семья без преувеличения. Не каждому повезло работать в подобном окружении. Можно зарабатывать больше, гораздо больше, но десять часов в день, пятьдесят часов в неделю находиться в змеином гнезде. Я змеиному гнезду предпочитаю дружную семью, пусть и бедную.