Поэтому я оставила его у себя в спальне.

Должно быть, он предчувствовал. Неудивительно, что он скулил и плакал, когда я уходила. Но я все-таки оставила его. Я закрываю глаза, от сожаления и от горечи сжимаю зубы.

Я целую его в макушку. Я целую его закрытые веки, я хватаюсь за его изящные окровавленные, маленькие лапки. Подушечки всегда были такими мягкими и теплыми. А сейчас жесткие, грубые и холодные. Его нос касается моих губ, он сухой, не мокрый, в нем нет жизни.

Я сажусь и смотрю на него сверху вниз. Я не верю, что такое могло случиться. Этого просто не может быть. Моя голова совершенно пустая, словно вакуумная. Это моя вина. Бедный Сергей. Я накрываю его труп простыней и открываю окно.

Свежий утренний воздух врывается в комнату.

Я вспоминаю, как гуляла с ним по парку, как он лизал мне лицо. Я вспоминаю, как он, будучи щенком прятался под кровать, когда первый раз услышал раскат грома, и как я взяла его на руки и подошла к окну, показывая, что это всего лишь гроза. У меня нет слез. Я слишком потрясена, наверное, поэтому чувствую себя оцепеневшей, все эмоции куда-то пропали. Даже гнев на моего отца.

Я думаю об отце. Как он мог? Ведь это он купил мне Сергея и принес его домой. Несмотря на то, что Сергей всегда не любил его.

Я сижу в своей комнате, сгорбившись от шока и ужаса, а потом слышу, как ба поднимается вверх по лестнице ко мне в комнату. Я бегу к лестничной площадке, она останавливается, занеся ногу на следующую ступеньку.

— Что с тобой? — спрашивает она, видя мою окровавленную одежду и руки.

— Сергей мертв, — отвечаю я.

Ее реакция мгновенная от шока. Она побледнела, сделалась белой как полотно, и видно у нее подогнулись колени, потому что она с силой ухватилась за перила, чтобы не упасть. Она с болью прикрывает глаза. Я несусь вниз по ступенькам и хватаю ее за руку.

— Все хорошо, ба. Все хорошо, — постоянно повторяю я, когда кладу голову ей на грудь, но она хватает меня за руку и спрашивает:

— Как это произошло?

Я отрицательно качаю головой.

— Покажи мне его, — внезапно настойчиво требует она.

Я энергично опять отрицательно качаю головой.

— Нет, не смотри на него, баба.

— Он у тебя в комнате?

Я киваю, потому что чувствую, будто меня душат, я не могу произнести ни единого слова. Странно, но пока я стою, прижавшись к ба, часть меня не верит, что Сергей, на самом деле, мертв. Мне кажется, будто это кошмарный сон, и я вот-вот должна проснуться, и эта ошибка будет исправлена. Моя голова отказывается понимать, что все это реально. Он не может оставить меня и умереть. Я до конца не верю, мне кажется, что если я сейчас отведу бабу в свою спальню, то не увижу свою любимую собаку, расчлененную на две части и завернутую в простыню.

Ба поднимается вверх по лестнице, ее лицо — маска, я следую за ней.

Я отступаю в сторону, как только она открывает дверь, и несколько секунд она просто стоит в дверях. Затем подходит к покрытому тканью телу, я вхожу и закрываю дверь. В комнате очень холодно, потому что я забыла закрыть окно. Я опускаю взгляд на простынь, на которой проступают пятна крови.

Это не мой Сергей под ней. Он ушел.

Я вижу, как ба с трудом присаживается на корточки и приподнимает простынь. Она молча глубоко вздыхает и опускает ее. А потом переводит на меня глаза. Ее глаза совершенно пустые, лицо по-прежнему каменная маска. Я никогда раньше не видела у своей бабушки такого взгляда.

— Мой сын — монстр.

Я молчу. У меня начинает щипать глаза от слез, першит горло, будто насыпали в него песка.

— Скажи мне, если я смогу тебе чем-то помочь, — говорит она.

Я с трудом сглатываю. У меня словно в живот падают камни.

— Давай, похороним его.


30.

Таша Эванофф

https://www.youtube.com/watch?v=RgKAFK5djSk

До скорой встречи


Боюсь, окончательно раскваситься после того, как предложила бабушке устроить похороны Сергея. Но я оказалась в кровати, рыдая, как ребенок. Ба все устроила. В течение часа доставили белый гроб для ее питомца, которого она хотела похоронить. У гроба на крышке выгравированный крест и атласная подкладка. Она положила к Сергею его любимые игрушки и одеяло. Она заказала цветы — белые розы. Она пригласила наш обслуживающий персонал присутствовать на похоронах.

Мы все встретились под яблоней. Небо постепенно становится черным, как уголь, видно приближается сильная гроза. Садовник Джон вырыл яму. Честно, я не могу на нее смотреть, до сих пор не веря, пребывая в шоке. Миниатюрная полька горничная, помогающая шеф-повару у нас в доме, выглядит напуганной. Она нервно все время озирается по сторонам.

Баба и я одеваемся во все черное. Я держу в руке платочек, прикрывая мой готовый разразиться рыданиями рот, когда ба произносит небольшую молитву. Я более или менее прихожу в себя, когда все бросают на крышку гроба по кому земли.

Поэтому наклоняюсь и бросаю первый ком земли на его гроб.

— Мой дорогой, Сергей, прошу тебя прости меня. Прости. Прости меня, что я не смогла защитить тебя, — тихо шепчу я. — Знаю, я обещала, что не буду плакать и воспряну духом, всеми фибрами души я стараюсь взять себя в руки, но не могу вынести свое горе. — Не переживай, мы обязательно встретимся снова, — говорю я, поднимаясь и отступая назад. Я чувствую, как кто-то обнимает меня за спину.

— Не проливай зря слез, Таша. Любовь вечна. Он по-прежнему будет любить тебя, независимо от того, где ты находишься, — говорит ба, но ее голос для меня звучит неискренне.

Бросив горсть земли, баба встает рядом со мной и крепко обнимает меня за талию, уводя с этого места.

Я позволяю ей повести меня назад в дом. У двери она останавливается и протягивает руку. Она хочет забрать мой платок, в который я плакала. Таков наш обычай — выбрасывать использованные платки после похорон. Своеобразный способ напомнить живущим, что после похорон становится легче, и не стоит нести страдания в свое будущее.

На автомате я кладу свой носовой платок в ее руку.

— Мы выпьем чаю? — спрашивает меня ба, убирая оба наших платка в целлофановый пакет.

Я отрицательно качаю головой.

— Мне хочется немного полежать, — отвечаю я.

Она улыбается мне в ответ.

— Да. Возможно, тебе следует вздремнуть. Я разбужу тебя через пару часиков к обеду.

Я не осознаю, что киваю ей в ответ, когда вхожу в дом. В доме так тихо, не как обычно. Я чувствую, как по мне проходит странный холодок из-за гробового молчания. Я поднимаюсь в свою комнату.

Пока меня не было кто-то убрался здесь. Я нигде не вижу лежанки Сергея и в воздухе витает запах освежителя воздуха. Я подхожу к окну и вижу, как Джон крутится у могилы Сергея. Он выкопал могилу на штык лопаты. Я вижу, как он хватается за свою поясницу, а потом садится под дерево, закуривая сигарету. Его жизнь кажется простой и незамысловатой.

Никогда больше я не увижу глаз Сергея..

Слезы заволакивают мне глаза, я отворачиваюсь от окна и подхожу к кровати. У меня такое чувство, словно я стала полой, словно у меня нет внутренностей. Похороны Сергея разбили мое сердце и дух, раньше такого никогда не было. Я любила Сергея, как часть самою себя. Он всегда был на моей стороне перед другими, за исключением тех редких моментов, когда не мог отчего то мня уберечь. Сейчас я словно нахожусь в каком-то забытье.

Такое ощущение, словно я до сих пор сплю.

Разве это может не быть сном, если в один момент мой теплый и живой друг взял и ушел? Навсегда. Я не могу его увидеть или дотронуться до него, не могу услышать его лай, ничего не могу. Все живущие думают, что живут реальной жизнью, будто она в мгновение ока не может превратится в ничто?

Это было вопиющей наглостью предполагать, что я смогла бы удержать всех своих близких от горя. Какое грандиозное самомнение. Должно быть, мой отец теперь потешается надо мной. Я верила, я была уверена, что смогу выиграть этот раунд, что смогу разрулить ситуацию. Я предполагала, что моя мама, ба, Сергей, даже папа и Ной — одна большая счастливая семья. Какой же дурой я была. Одним жестоким жестким ударом отец доказал мне всю разницу. Я недооценивала его.

Ужасно.

Мой отец не знает, что такое любовь, но обладает даром манипулировать любовью других людей. Он видит к чему тянется сердце другого человека, чувствует его самые уязвимые места и бьет именно туда. Да, он забрал моего любимого Сергея, но я знаю, что Сергей умер по-прежнему любя меня, также как и я его.

Раздается тихий стук в мою дверь.

Я подхожу и открываю, за порогом стоит Росита.

— Ваш отец хочет, чтобы вы присоединились к нему внизу за обедом, — сообщает она.

— Спасибо, Росита. Скажи, что я спущусь через минуту, — говорю я и закрываю перед ней дверь. Оказывается, он дома, я не знала об этом.

Я прислоняюсь к двери, чувствуя себя оцепеневшей, у меня нет даже сил выяснить у Роситы, зачем мой отец хочет, чтобы я присоединилась к нему во время обеда. Он желает позлорадствовать? Или напугать меня? Или он всего лишь хочет пообедать со мной, потому что считает убийство Сергея второстепенным?

Я выпрямляюсь, открываю дверь и спускаюсь вниз в столовую. По пути я встречаю одного из его охранников. Он кивает мне, я автоматически киваю в ответ.

Я открываю двери столовой, отец поднимает голову и улыбается. Глядя на него в данную минуту, нельзя даже предположить, что он послал кого-то ко мне в спальню, чтобы убить мою любимую собаку для того, чтобы проучить, чтобы я, наконец-то, поняла насколько он серьезен в своих словах. Я не улыбаюсь ему в ответ, просто молча смотрю на него. Если честно, я в шоке от того, что за все эти годы так и не узнала его до конца, что он за человек.

Он опускает вилку с ножом.

— Заходи, — добродушно приглашает он, продолжая жевать.

Я продолжаю стоять в дверях, не двигаясь.

Он улыбается.

— Не обманывайся моим дружеским тоном по поводу моего приглашения, я приказываю тебе войти сюда.

Я медленно захожу в комнату. У меня отчаянно чешется правая ладонь. Я с остервенением начинаю почесывать ее левой рукой.

— Подойди ближе, — мурлычет он. — Чего ты боишься?

Я делаю еще несколько шагов в направлении него.

Он встает из-за стола, и наклонившись, поднимает картонную коробку. У меня на лице вероятно написан абсолютный ужас и отвращение, потому что я вижу перед собой щенка добермана. У меня глаза чуть ли не вываливаются из орбит. Этого не может быть. Щенок точно такого же возраста, как Сергей, когда он принес его мне домой.

Я медленно перевожу на него взгляд.

— Это тебе подарок, — говорит он, протягивая его в мою сторону.

Я озадаченно поглядываю на него. Я была уверена, что мой отец — чудовище, но он не чудовище. Он монстр, у которого вообще отсутствуют чувства. Мама была права. Мой отец не знает, что такое чувства и эмоции. Всего лишь пару часов назад он обезглавил мою любимую собаку, а теперь протягивает мне другого щенка. Тем самым он хочет показать, что может забрать у меня любимого, вернуть другого, которого потом тоже может забрать, как только я к нему привяжусь. На самом деле, мой отец — больной урод. Только человек, который не знает, что такое любовь, способен на такое. Он опять протягивает мне щенка, чтобы я взяла его.

Я делаю шаг назад.

— Я не хочу его, — произношу я.

Он хмурится.

— Если ты не согласишься его забрать, мне придется попросить наш персонал его утопить.

У меня отвисает челюсть, он делает шаг в мою сторону, щенок извивается в его протянутой руке. Я забираю его к себе. Он такой маленькой, мягкий и теплый, у меня появляются слезы на глазах, готовые вот-вот пролиться.

Я поворачиваюсь к нему спиной, чтобы он не успел их заметить и выбегаю из комнаты. Я останавливаюсь на минуту в фойе. Розита на карачках моет мраморные ступени. Я подхожу к ней.

Щенок пытается залаять, но у него еще плохо получается. Мое сердце плачет от его лая, потому точно также делал и Сергей, когда был в его возрасте. Бедный щенок, он не в чем не виноват. Фактически, он ничего не сделал, но я не могу даже смотреть на него. Мое сердце разбито. Я протягиваю его Розите.

— Пожалуйста, прошу тебя, не могла бы ты забрать и позаботиться о нем.