— Подожди, — шепчет он, отстраняя меня. Быстро вытирает губы, кидает мне первую попавшуюся майку и аккуратно застегивает джинсы, морщится, поправляя их.

 Я недоуменно и обижено слежу за его действиями. Он рукой показывает, чтобы я немедленно натянула вещь. Приоткрывает шторку наполовину:

 — Девушка, я там видел шикарное кожаное платье… эээ… сарафан… ну как туника в общем, короткое и вот с таким вырезом… Будьте добры, принесите, а. И юбку такую маленькую.

 Стою в углу кабинки, прикрываясь дорогущей шмоткой.

 — Вот это хочу! Это мне нравится! — капризно топаю ногой, заметив, что взгляд продавщицы направлен через плечо Билла на меня.

 — И вот эта белая тоже красивая, — умоляюще произносит он. Уголки губ ползут вверх. Взгляд насилующий.

 — Хочу другую, — хнычу я.

 Самая длинная минута в моей жизни.

 Наконец-то девушка протягивает ему вещи из тончайшей кожи.

 Билл вздыхает, закатывает глаза и трагичным голосом произносит:

 — На этих женщин никогда не угодишь. Вы согласны? — Поворачивается ко мне: — На, чудовище. Снимай это.

 Тщательно задергивает шторку. Шаг вперед, и рука вновь проникает под трусики. Пальцы скользят по лобку, между губ…

 — Какая же ты мокрая, — улыбается он. — Как же я тебя хочу…

 — Ты сошел с ума… — таю от его ласк.

 Он разворачивает меня спиной к себе. Чуть наклоняюсь, чтобы ему было удобно. Обалденное зрелище — вокруг зеркала и тысячи нас синхронно занимаются любовью.

 Билл замер. Зубы впились в плечо так, что показалось, он хочет вырвать кусок мяса. Я зажала рот ладонью, чтобы не закричать от боли. Из глаз брызнули слезы. Возбуждение накрыло, словно волна на причале зеваку, — с ног до головы.

 — Не-к-ри-чи, — услышала сквозь дикий шум в голове. Почувствовала, как руки поддерживают под живот, не позволяя бессильно сползти на пол. — Тссс, тихо… тихо… — Поцелуи касаются шеи. — Самая замечательная девочка на свете… О, черт! Я, кажется, прокусил тебе кожу… — Раны коснулся горячий язык. Больно и неприятно. Отдернула плечо. — Ну, прости… Я случайно…

 Поворачиваюсь к нему. Беру лицо в ладони и, прямо глядя в глаза, произношу с мягкой улыбкой:

 — Хочу, чтобы ты знал. Ты самый лучший человек в этом гребаном мире. Ты мой самый лучший мужчина. Ты лучшее, что было в моей жизни.

 Билл напряженно прищуривается, открывает рот, чтобы что-то сказать, но голос за шторкой не позволяет:

 — Размер подошел? Или принести другой?

 — Нет-нет, — торопливо отвечает парень продавцу, не спуская с меня тревожного взгляда. — Все сидит просто замечательно. Мы берем. И эту майку со страшной рожей тоже. — И цедит нервно: — Только попробуй.

 Что именно я должна была попробовать — так и осталось загадкой.

 Мы брели по центру Сиднея. Билл крепко держал меня за руку и улыбался всю дорогу наисчастливейшей улыбкой. При этом он иногда резко отпускал кисть и начинал забавно скакать и крутится вокруг меня, напоминая котенка-подростка, трущегося об ноги. Казалось, протяни руку, и он обовьет ее и начнет смешно дергать задними лапками, немного царапая ладонь и слегка покусывая пальцы. Иногда он вскидывал руки вверх, задирал голову и кричал на всю улицу, пугая прохожих. Я смеялась. Повторяла за ним. Он задорно хохотал и лез целоваться. Мы то куда-то бежали, сломя голову, то кружились, то падали на газоны и смотрели на небо. Мы ели мороженое. Кормили им друг друга. Облизывали перепачканные носы. Мы много фотографировались. То я его, то он меня. Он учил меня вставать в его любимую позу, иратишна отклячивая бедро. Но вот если в его изгибах с эротикой все было нормально, то мои суставы отказывались изгибаться подобным образом. Не помогало ничего — ни мои длительные занятия восточными танцами, ни моя природная гибкость, я все равно выглядела, как разбитая старая галоша. Билл ржал, хватался за живот и всячески издевался. Вставал сзади, плотно прижавшись, проводил руками по бокам и требовал повторить движение за ним. Потом целовал в шею, кусал за мочку и шептал какую-нибудь милую непристойность.

 Я раскинула руки в стороны и закрыла глаза. Ноги гудели, мышцы чуть заметно подергивались. Молодая трава приятно холодила спину и уставшие ступни. Закатное солнце щекотало ресницы. Билл легко коснулся губ. Потом еще раз и еще, собирая с них улыбку.

 — Помнишь, мы с тобой в Москве говорили о свободе? Ты еще меня рабом контракта обозвала? — он положил голову мне на живот.

 — Угу, — мурлыкнула я, перебирая его волосы.

 — Я тогда обиделся на тебя страшно. Мне-то казалось, что после дня рождения все изменится, что даже солнце будет светить по-другому. Ты оказалась права. Я, конечно, бодаюсь с продюсерами, и сейчас у меня больше свобод, но это все равно не то, чего бы я хотел. А сейчас я понял… Свобода — это не когда ты послал продюсеров и пошел спать после концерта. Свобода — это вот так вот валяться на траве. Это есть мороженное. Кричать и танцевать, когда хочется. Это бродить по улицам. Это телефон, по которому никто не звонит, кроме семьи и друзей. Это свободное время. Сон сколько хочешь. Еда, какую хочешь. Это возможность послать всех и уйти ни перед кем не отчитываясь, а потом вернуться и знать, что все равно все будет хорошо, чтобы ты не выкинул. Сейчас с тобой я по-настоящему свободен. И я очень счастлив. Ты, наверное, единственный человек, с которым я могу быть самим собой… С которым я могу быть свободным.

 — Так уж и единственный? — лениво улыбнулась.

 — Да. Ну, Тома и родителей я не считаю. Не знаю, как это произошло. Я много думал тогда, вернувшись из России, почему так… Еще какое-то время я на тебя сердился, на Тома злился… Мы же, когда контракт с компанией подписали, словно черту провели между жизнью и славой. Вроде бы вот все у меня есть. Денег много. Могу позволить себе многое. С великими людьми встречаюсь, они нам в глаза заглядывают, некоторые автографы просят. Знакомлюсь с кумирами своего детства. Но, понимаешь, не то это. А ты словно к жизни меня вернула, как будто крылья за спиной выросли, летать захотелось, из клетки вырваться… Ты понимаешь меня?

 — Да, — едва слышно произнесла я, чувствуя, как жизнь возвращается в душу, как сердце бешено колотится, как перед глазами взрываются звездочки разноцветными искорками. Он прижал мою ладонь к губам и поцеловал ее. — Би, а ты бы мог променять сцену на свободу?

 Задумался. Я ухмыльнулась. Ответ очевиден. К гадалке не ходить!

 — Я бы смог, — в конце концов, отозвался парень. Мои брови удивленно взлетели вверх. Он добавил: — Но я не буду делать этого по нескольким причинам. Во-первых, сцена — это наша с Томом мечта. Да и Густава с Георгом тоже. Пока у нас все складывается более-менее удачно, и глупо было бы из-за какой-то прихоти бросать любимое дело. Во-вторых, сцена и вся мишура, вся суета вокруг нас, фотографы, репортеры, журналисты, фанатки — это мой наркотик, без которого я уже не смогу обходится. В-третьих, с нами работает порядка 50 человек, уйти со сцены, значит, оставить их без работы. В-четвертых, я — раб контракта. Я не могу просто так встать и уйти. Я сейчас даже здесь не могу находиться. Если об этом узнают менеджеры, будет дикий скандал. Я обязан быть на связи в любое время дня и ночи, я обязан отчитываться о каждом своем шаге. Они всегда должны знать, как меня найти. А я взял и специально оставил дома второй телефон, чтобы он не связывал меня по рукам и ногам, не звонил постоянно.

 — А если они все-таки узнают? — нахмурилась я.

 — Дома Том все держит под контролем. Том и Саки. Брат звонит постоянно или скидывает смс. Пока все хорошо. Думаю, что денек без меня они еще потерпят.

 — А куда ты пропал по версии Тома?

 — У нас выходные. Поэтому я поехал к бабушке, а телефон забыл дома.

 — Билл, вот ты глупый такой, аж жуть! Запомни, врать надо только в том случае, если ты на 100% уверен, что никто тебя не разоблачит. А версию с бабушкой проверить, как нечего делать! Ну как так можно?

 — А ты была уверена, когда врала мне про Родриго, что я ничего не узнаю? — привстал он на локтях и посмотрел мне в глаза.

 — Я не врала. Я не все сказала. А это две разные вещи. И не ревнуй, пожалуйста. Я с тобой. Только с тобой. И буду с тобой, если ты позволишь.

 Губы коснулись живота. Язык щекотно пробрался в пупочную впадинку. Он потерся об меня щекой.

 — Сколько времени? Пойдем, поужинаем в Макдональдс и спать пораньше ляжем. Я третьи сутки на ногах. Во сколько у нас самолет? Мы выспимся?

 — Сейчас двадцать три минуты девятого. Самолет завтра в половине седьмого вечера. В шесть утра следующего дня будем в Вене. Думаю, что и выспаться у нас будет возможность, и вещи как следует упаковать. Если ты опять приставать не начнешь, — растрепала его шевелюру.

 — А что я? Я ничего… Разве я пристаю? — он опять поцеловал меня. — Вот до отеля доберемся, и буду приставать. Ты же не против?

 — Маньяк, — фыркнула я, притягивая его к себе и забираясь под футболку.

 В Макдональдсе Билл повторил вчерашний фокус с едой, скупив всё, на что падал его голодный взгляд. Мы сидели рядышком, лопали биг-маки и баловались, дурачились, пихались. Выловив в стакане с колой ледышку, он зажал ее в зубах и потянулся ко мне. Я аккуратно ухватилась за кусочек. Зубы к зубам. Губы к губам. Нос к носу. Глаза в глаза так близко, что изображение искажается. Билл потянул на себя и заурчал довольно.

 — Уку, — хитро сморщилась я, и начала перетягивать лед.

 — Уку, — хихикнул он и опять потянул на себя. Неожиданно Билл разжал зубы, позволяя мне победить, и вновь впился в губы долгим поцелуем, гоняя языком лед у меня во рту.

 — Мои котятки все лижутся, ай-ай, — раздался голос прямо перед нами. Мы испуганно отпрянули.

 Напротив сидел довольный Родриго. И какая-то тетка лет тридцати — рыжая, точнее крашеная в рыжий, миловидная, в стильном деловом костюме стального цвета, почти без косметики и украшений. Ногти очень длинные, загнутые, кроваво-красные. Нос уловил подозрительно знакомый сладкий запах. Только не это…

 Я истерично захохотала.

 — Ефимова, бу, у тебя нервы шалят, детка, — скривился Родька. — Привет, Билл! Как дела, мальчик?

 Билл не удостоил его ответом, нахмурился, упершись взглядом куда-то вбок.

 — Ну, разве вы мне не рады? — паясничал Родриго по-английски. — Бросили, понимаешь, в буше, укатили подло. Не побоюсь этого слова — гадко и не по-товарищески улетели одни, без меня! Маша, как ты могла?

 — Родриго, умоляю, свали отсюда, а, — резко прекратила я ржать. — Тебе же не трудно, да? Просто встань и пойди отсюда на хер!!! — вскочила, показывая пальцем на дверь. — И эту забери!

 — Сядь, — окрысился он.

 — Родриго, — не унималась я, зло сверкая глазами. — Мавр сделал свое дело. Мавр может уходить. Иди вон!

 — Сядь, я тебе сказал. Помнится мне, Дездемона плохо кончила. Или тебе мало двинули по морде? Повторить?

 — Так это с твоей подачи тот дебильный майри меня чуть не убил? — воздух вокруг зазвенел.

 — Если бы Ириан хотел тебя убить, то убил бы. Одного удара тебе, дорогуша, хватило бы за глаза. Раз и всё — привет, небо, я твоя новая лампочка, — ухмыльнулся он.

 — Ублюдок! — зашипела я.

 — Сука, — раздраженно выплюнул он. — Сядь, милая. Нечего тут электричество вырабатывать. У некоторых потом волосы дыбам встают, — и он мило оскалился Биллу. Тот лишь губы сжал плотнее. — Что ж, у меня для вас куча новостей, мои котятки. И одно суперское предложение, от которого вы обязаны прийти в восторг!

 — От твоего последнего предложения со мной чуть сердечный приступ не случился, — я еле себя сдерживала, чтобы не наброситься на него с кулаками.

 — Ой, да брось ты, Ефимова! Как по плантациям коки шляться — сердечко не шалило. Как в гетто ночевать, еще надо узнать с кем, — так все О’Кей было. Как в Танзании в межэтнический конфликт влезать — и тут все в порядке. Как в Иране с мужиками бодаться начинать — кишка не тонка. А сердце свиньи увидела, и как кисейная мамзелька в обморок грохнулась. Фи, театральщиной за версту воняет. Хотя о чем это я? Тебе же не привыкать. Но об этом позже.

 — Родриго, ты смешон. Ты сейчас ведешь себя, как самый идиотский персонаж в самой кошмарной индийской киноленте. Тебя весь фильм топили-топили, жгли-жгли, убивали-убивали, с высокой скалы скидывали-скидывали, а ты все равно выползал и портил жизнь хорошим людям. Сейчас ты планируешь наговорить какой-то гадости, рассказать, в чем наша вина перед тобой, раскрыть все свои карты, наставить на нас пистолет и пристрелить? Завязывай. Ты заигрался. Игра окончена. Всё. Finita la comedia. Пойдем, Билл. Нам еще вещи собрать надо.

 Билл с готовностью поднялся.

 — Я сказал, сидеть! — он дернул парня за рукав. — Сядь, Билл Каулитц. Нет, ты, конечно, можешь валить в отель и собирать манатки, но я бы на твоем месте меня выслушал.