Билл закусил губу и обвел тоскливым взглядом номер. Куда она ушла? Зачем? Она же не могла поверить этому придурку. Он же просил доверять ему.

 — Привет, Билл! — раздался веселый голос друга. — Как ты? Когда вернешься?

 — Том уже растрепал? — слабо улыбнулся он.

 — Нет. А должен был? — хихикнул Георг.

 — Да у нашего Тома…

 — Я попрошу… — недовольно проворчал брат.

 — Билл, слышишь, мы тут с ребятами помозговали, — как ни в чем не бывало продолжил Георг, — и решили, что группе нужен свой переводчик. Мы даже с Дэвидом уже это обсудили.

 — Да-да, Билл, — подхватил Том. — Дэвид, конечно, сначала не понял, как это здорово, когда у группы есть свой переводчик, а не разные идиотки и идиоты, которых нам вечно подсовывают, а потом проникся идеей. Думаю, что данный вопрос мы закрыли.

 — Том, — растянул губы Билл, подавив рвущийся наружу всхлип.

 — Билл? — напрягся Том.

 — Спасибо вам. Сыграй, Том.

 Из трубки понеслась плавная мелодия. Билл закрыл глаза, вслушиваясь в каждый звук и представляя, как слова должны ложиться на музыку.

 — Ты сильней меня, / Ты смелей, чем я, / И шепчу я в ночь / Просто уходи / Прочь — запел он.

 Они проигрывали песню раз за разом, улучшая звучание. Георг придумал, как добавить эмоций и усилить их. Том отрабатывал проигрыши. Билл… Билл в этот вечер был пластилиновым, и друзья могли лепить из него все, что хочется. И такое с ним случилось впервые в жизни, потому что обычно именно Билл задавал песне нужное настроение.

 — Мы живем в мечтах, / Мир такой пустой. / Стой… — Билл запнулся. В душе дергалось что-то. Казалось, что попавшая в банку бабочка бьется о стекло, ломая крылышки. Стой… И как он раньше не услышал, что она ему говорила? Нет, он придумывает… — Том, скажи, как лучше эту строчку закончить: прочь или стой?

 Том промурлыкал ее себе под нос. Что-то спросил у Георга. Они еще раз вместе пропели последний куплет…

 — Лучше «стой», — вынес свой вердикт Том. — Это не точка… Многоточие как будто. Ты вроде бы как при всем при том что тебе безумно больно, просишь человека не бросать тебя. Тут как бы твое нутро вылезает, понимаешь, о чем я?

 — Понимаю… — и голос задрожал… Мари просила не бросать ее. Она прочитала песню и решила, что это про нее и для нее. И Мари просила не бросать ее… Ему и в голову не могло прийти, что, пройдя все круги ада, эту девушку можно бросить. А она прочитала песню и сделала свои выводы. Он пришел в засосах посреди ночи и в помаде — она могла подумать, что он изменил, но повела себя спокойно. И он расслабился, решив, что… Родриго… Там постоянно рядом был Родриго… И он…

 — Билл! Билл! Билл! — орала трубка.

 — Я здесь, Том. Все в порядке, — пробормотал он едва слышно.

 — Черта с два у тебя все в порядке! — рявкнул Том. — Рассказывай!

 — Том, — скривился он.

 — Билл, рассказывай! Если хочешь, Георг уйдет. Или я выключу громкую связь.

 — Да какая разница…

 Когда Билл замолчал, на том конце провода не раздалось ни звука. Он даже подумал, что связь прервалась, и решил для проверки алёкнуть, и в этот момент недоуменный голос друга проронил:

 — Вот, дьявол, у людей жизнь… Утром их какие-то придурки чуть не сожрали. Днем они самолет угоняют. В обед их шантажируют. А на ужин они с моста прыгают. А мы с тобой, Том, два часа в полиции провели, уже за большое приключение посчитали… Билл, прости, Том сказал, что ты с Марией. Но он как-то не уточнил, где именно…

 — Я в Сиднее, Гео. В Австралии… — голос бесцветный… Больше не зачем скрывать эмоции.

 — Охренеть… Надеюсь, Дэвид тебя за яйца не больно подвесит, и ты не спустишь весь свой гонорар за межгород…

 — Что делать, ребята? Мне реально могут испортить карьеру. Да и вам тоже… Но самое главное, Мари ушла, и я не знаю, где она. Я боюсь, что с ней что-нибудь случится. Я боюсь… Георг, ты ведь насчет моста пошутил, да? Она ведь… Георг!

 — Билл… Я не знаю… Но… Билл, давай… Я бы немедленно позвонил в полицию. Сказал, что она не в адеквате, что склонна к суициду. Пусть ищут. Уверен, если она в городе, то, по крайней мере, ее где-то да заберут. Ну а сама придет… Билл, позвони в полицию, а.

 — А с Родриго что делать? С этим фотомонтажом? Черт! Я от французского дерьма до сих пор отмыться не могу, все нервы мне измотали, на люди выходить не хочется, от журналистов шарахаюсь… Если это видео вылезет в свет… Если эти фотографии…

 — Тебя Мари фотографировала? — задумчиво поинтересовался Том.

 — Да. Фотоаппарарт у меня. Там прекрасные снимки и ее, и меня, и нас вместе.

 — Хорошо. Очень хорошо. Значит, мы должны его опередить.

 — То есть? — в один голос спросили Георг и Билл.

 — Ну что вы такие тугодумные-то, а? — раздраженно фыркнул Том. — Ну то есть надо взять эти снимки и идти к продюсерам, объяснять ситуацию. Просить Пита, чтобы они продали их как эксклюзив какому-нибудь «Браво» и еще десятку изданий и написали трогательный текст о том, как Билл Каулитц наконец-то встретил девушку своей мечты. И публиковать ваши снимки с отдыха. Таким образом, мы закроем ему дорогу. Весь мир будет видеть, что у Билла все в порядке с ориентацией и есть любимый человек. Продюсеры нас, однозначно, без суда и следствия расстреляют. Но это будет в любом случае лучше, чем когда они увидят твои лобызания с каким-нибудь мужиком. Хватит с меня твоего пьяного бреда в Интернете.

 — Билл, а ведь Том дело говорит. Так мы жопу твою не прикроем, но хотя бы максимально обезопасим. Займись сейчас Мари, позвони в полицию. А потом, чтобы не дергаться, перекинь фотографии нам сюда. Мы завтра с Томом и Густавом съездим к Дэвиду. Все будет нормально, друг, держись там.

 Билл скорчил кислую мину.

 — Билл, ты мне веришь? — улыбнулся Том. Он кивнул. — Она вернется. Все образуется, не переживай. Мари сильная, она не какая-то там идиотка, чтобы прыгать с моста. Мари очень сильная. Такую просто так не сломаешь. Ты мне веришь?

 — Да… — все-таки позорно всхлипнул Билл.

 — Звони в полицию. И держи меня в курсе. Удачи тебе!

 Следующие два с лишним часа походили на какой-то кошмар из серии «твая мая ни панимай». Билл вызвал полицию и долго пытался убедить приехавших людей, что Мари надо искать. Полиция ее искать не собиралась. Билл воспользовался всем своим английским красноречием, чтобы убедить полицейских, что Мари в шоковом состоянии способна на самоубийство, но те все равно не хотели принимать никаких мер к поиску пропавшей девушки. Он умолял, просил, требовал. Билл так разнервничался, что начал заикаться. Спасибо администратору с ресепшен, что помогала с переводом, когда его красноречие закончилось и он мог только материться на немецком.

 Когда полицейские ушли, Билл решил вернуться в номер. Открыл ноутбук, перекинул все фотографии с флешки на компьютер и принялся их листать. Мари улыбалась, смеялась, корчила рожи, смотрела на него с обожанием… Несколько кадров, где она не видела, что он ее снимает… Маска… Весь ее смех, все ее улыбки — маска! У нее на этих фотографиях такой вид, словно она потеряла что-то очень дорогое. Он рассматривал глаза — блестят и красноватые. Везде красноватые блестящие глаза. Нет, конечно, они мало спали, но… Маска… Песня… Во всем виновата песня… Потом Родриго добавил… Она попрощалась там в Макдональдсе. Сомнений нет! Георг прав! Уходя, она не взяла ни денег, ни документов, ни телефона… Она уходила… Дьявол!!! Она уходила, как он сам ее просил!!! И она прощалась с ним!!! Навсегда…

 Билл нервно метался по комнате. Фотографии… Песня. Глаза во время обеда. Голос… Может быть в обед она еще и не приняла решения, колебалась, боялась… Ему постоянно казалось, что она о чем-то хочет спросить, но не решается, как будто боится услышать ответ… А после разговора с Родриго… Идиот! Надо было догнать ее, остановить! Что делать? Что делать? А если… Если он опоздал…

 Он спустился в холл. Заказал кофе. Несколько раз мимо него прошел Родриго. Билл сделал вид, что увлеченно рассматривает свой облупившийся маникюр. Он и не заметил, как от переживаний сгрыз один ноготь.

 Потом Билл заказал себе еще кофе.

 Минут через двадцать он осушил еще одну чашку.

 Третий час ночи. Он не спит четвертые сутки. Все хорошо, только вот язык заплетается и мысли путаются. Мари… Мари… Мари…

 Он вышел на улицу. Вдохнул полной грудью прохладный воздух. Стало немного получше. Мари…

 Рядом крутится Родриго. Нервничает. Хочется подойти и дать ему по морде… Билл поклялся, что если с Мари что-то случится, Родриго просто так от него не отделается. Господи, шел бы он уже спать, итак на душе тошно…

 Билл заказал еще кофе и уселся около входа на землю. Он не уйдет отсюда до тех пор, пока Мари не вернется. Он будет сидеть здесь на холодном мраморном полу. Будет сидеть и ждать ее. Три часа десять минут… Интересно, сколько люди могут не спать? Неожиданно телефон в руке завибрировал. Билл вскочил, судорожно сжал трубку и нервно пискнул по-английски:

 — Да! — закашлялся — голос от волнения сорвался.

 — Мистер Каулитц? — очень официально спросили на том конце.

 — Да! — выдохнул он, бессильно прислоняясь к стене, горло сжалось так, что стало трудно дышать.

 — Мы не успели…

 Билл сдавленно застонал. И, не дослушав, со всей силы жахнул телефон о мрамор под ногами. Все куда-то поплыло. Он запрокинул голову назад, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Рот открыт. Он тяжело и часто дышит. Веки сомкнулись, и тяжелые крупные слезы быстро потекли по вискам. Он закричал громко, отчаянно, сползая по стене вниз… Заскулил по-щенячьи, пряча лицо в волосах… Сжался в комок.

 Расстояние в несколько метров Родриго преодолел в два прыжка. Подлетел к мальчишке, схватил его, падающего, за грудки и прижал к стене:

 — Кто звонил?! Что они сказали?! — орал он по-английски.

 Билл какой-то весь безвольный, обмякший, невидящим взглядом смотрел перед собой.

 — Говори!!! Черт тебя подери!!!

 — Они опоздали… — еле слышно прошептал парень.

 — Что?!! Что ты сказал?!! По-английски, идиот!!! По-английски!!!

 Он лишь отвернулся.

 Родриго затряс его со всей силы, возмущенно закричал в лицо по-русски:

 — Блядь, да что же ты языкам не обучен, чурка ты нерусская!!! Звезда, блядь, полей и огородов!!!

 — Курить есть? — промямлил Билл по-английски.

 Мужчина аккуратно отпустил парня, удостоверившись, что тот не свалится мешком к его ногам. Чуть придержал, когда тот вновь сполз по стене и уселся на землю. Достал пачку, закурил сам, протянул сигариллу Биллу. Тот попытался прикурить, но руки дрожали так, что сигарилла в итоге сломалась. Родриго с мрачным видом достал еще одну, прикурил и отдал невменяемому мальчишке. Так они и сидели молча несколько минут.

 — Билл, ты это… Я водки сейчас принесу. Только глупостей не делай. Слышишь меня?

 — Сигареты оставь, — прошептал, глядя в одну точку. По щеке очень медленно ползла единственная слеза. Он зло смахнул ее. И опять сжался в комок.

 Родриго засунул зажигалку в пачку и кинул ее парню. Устало потер лицо и медленно ушел в отель. Билл достал еще одну сигариллу и вновь закурил.

 Что чувствует человек, когда узнает о смерти близкого? Первая мысль Билла была: я больше не буду бегать босиком по лужам. И она его напугала. Разочаровала. «Снимай кеды!» — ясно зазвучало в голове. Он улыбнулся. Хотелось плакать. Сидеть и выть, размазывая слезы и сопли по щекам. «Снимай кеды!» — глупая фраза, сломавшая тогда его окончательно. Он никогда в жизни не бегал босиком по лужам, не валялся в мокрой траве, не катался кубарем с каких-то пригорков, рискуя сломать шею. Больше не будет ничего. Не будет удивительного чувства счастья и свободы, которое он испытывал с этой замечательной, смешной, беззащитной и смелой девочкой. Больше нельзя быть самим собой и не бояться, что не поймут, осудят, посмеются. Нельзя доверять. Нельзя не бояться. Нельзя быть уверенным, что не предадут. Он опять один. В этой толпе народа, он снова один. Билл поднял лицо вверх, не давая выступившим слезам пролиться. Подтянул ноги к подбородку и вцепился зубами в коленку. Хотелось причинить телу максимум боли, лишь бы отвлечь душу. А еще ему было обидно. Обидно потому что он не успел. Два каких-то абсолютно неправильных дня. Он говорил слишком много, но так и не успел сказать самого главного. Он сказал это Тому, он сказал это маме, но он не сказал этого ей. А ведь она, возможно, ждала больше всех. И вот теперь ее нет, а слова остались. Только она уже их не услышит и никогда не узнает, как много она для него значит, как дорога ему ее улыбка, ее нежные прикосновения, ее легкие поцелуи. А он… Он как последний кретин все подбирал момент, чтобы сказать, чтобы запомнилось, чтобы она почувствовала его слова телом, душой, разумом. Дождался… Выбрал момент? Запомнила? Почувствовала? Молодец… Если бы она знала это, если бы слышала, то никогда бы… Какой смысл сейчас думать, что было бы, если все уже произошло? С неба на него смотрели звезды. Чужие созвездия. Чужая луна. Даже небо чужое. Он знал, что она тоже смотрела на небо. И он бы сейчас отдал все, лишь бы она сидела рядом и так же смотрела на звезды. А он бы взял ее озябшие руки в свои, согрел дыханием и сказал тихо-тихо, глядя в глаза: «Я тебя люблю…»