Хелен вспыхнула. Не так, как хрупкая романтическая героиня. Она буквально запылала румянцем.

— Конечно, тебе известно, что я женат.

— Д-да… — с трудом выговорила она.

— У нас маленькие дети. Из-за них я не могу уйти… Тебе я ничего не могу предложить — видишь ли, супруга перестала меня понимать… Фактически мы с ней стали чужими людьми. Мы не расстаемся только потому, что надо растить детей. — Он рассмеялся. — Понимаешь, к чему я клоню?

Хелен все еще была не в состоянии говорить. Она вертела ножку своего бокала.

— Не думай, я ни к чему тебя не принуждаю. И если ты мне откажешь, я не намерен превращать твою жизнь в ад или увольнять тебя. Просто подумай о моем предложении. Если тебе кажется, что сейчас не время говорить об этом, обсудим все позже — я всегда готов. Вот и все, что я хотел сказать.

В ту самую минуту она вдруг осознала, что страстно хочет его. Его самоуверенная манера держаться, его пальцы, глаза… Хелен покрылась испариной.

Она не помнила, как вернулась обратно в офис. Весь остаток дня она не поднимала на Мэтью глаз.

В тот вечер она пригласила Рейчел, свою лучшую подругу, в паб.

— Как считаешь, мне соглашаться?

— Нет, — сказала Рейчел.

— А может, все-таки…

— Нет, — сказала Рейчел.

— А что, если…

— Ты меня слушаешь? — Рейчел повысила голос. — Он женат. Не делай этого. Не становись одной из тех, кого мы ненавидим.

«Женщины, которых мы ненавидим» — во многом на этой почве Рейчел и Хелен подружились. Они начали вести воображаемый список почти сразу после того, как познакомились в Индии. Позже, когда обе вернулись в Лондон, Хелен некоторое время жила у Рейчел в Западном Бромптоне, пока присматривала себе собственную квартиру. Тогда они записали имена ненавистных им женщин на бумаге — составили список в двух экземплярах и периодически пополняли его, когда ходили, друг к другу в гости. Категория «Женщины, которые уводят чужих мужей» присутствовала в их списке с самого начала, но в представлении Хелен ее случай был совсем другим. Во-первых, она никак не поощряла Мэтью, он сделал первый шаг сам.

— Ты, конечно, права. Но… я думаю, я по-настоящему ему нравлюсь.

— Ох, перестань нести чушь! Конечно, ты ему нравишься, ты на двадцать лет моложе и не прыгаешь к нему в постель сразу после того, как он тебя об этом попросил. Да еще ты печатаешь ему письма и завариваешь чай. Ты — мечта мужчины среднего возраста. Разве не так?

— Зря я тебе рассказала. — Хелен покачала головой. — Я знала, что ты не поймешь.

На следующее утро она дождалась, пока Мэтью останется в кабинете один, и, зайдя, закрыла за собой дверь.

— Ладно, — сказала она.

— Что «ладно»? — Он поднял на нее взгляд и улыбнулся.

Она покраснела.

— Если хотите… ну, вы знаете что… то ладно, мы можем… в общем, если хотите. Я согласна.

Мэтью расхохотался:

— Ты что, говоришь шифрованным языком? — Он притворился, будто озирается. — Мой кабинет прослушивается?

Лицо Хелен сделалось пунцовым.

— Вы прекрасно понимаете, о чем я.

— Да. Я счастлив. Ты свободна в среду вечером? Хелен глубоко вздохнула:

— Да.

Так все началось. Она начала спать с ним, забыв и о здравом смысле, и о собственных амбициях — да и вообще о себе. Хотя она понимала, что правы друзья, которые наперебой твердят:

— Развяжись с ним поскорее. У вас нет будущего.

Она отмахивалась от добрых советов. Естественно, через несколько недель она поняла, что любит его, и он, наконец, признался, что тоже ее любит. А спустя еще какое-то время Мэтью сказал, что хочет оставить жену, Софи, когда придет срок. С тех пор прошло уже четыре года, но от жены он не ушел и проводил с семьей все выходные.

Однако первые несколько месяцев с Мэтью были фантастическими. Он был гораздо старше всех ее прежних мужчин; ей казалось, будто она узнала совершенно новый мир. Мэтью умел сделать так, что она чувствовала себя королевой. Конечно, они редко бывали где-то вместе из страха, что их увидят знакомые. И все же с ним Хелен узнала много нового. Она распробовала хорошую еду, хорошее вино, музыку — то, что раньше просто не входило в сферу ее интересов. Поскольку такие отношения были для нее внове, она, в стремлении порадовать его, притворялась, будто любит все эти вещи, но, когда отношения установились, Хелен поняла, что на самом деле ненавидит и джаз Майлза Дэвиса, и фуа-гра, и тошнотворно сладкое «Шато дикем».

На четвертом свидании Мэтью подарил ей книгу Бодлера «Цветы зла». Он уверял, что ничего подобного она раньше не читала. Хелен не стала рассказывать о своей пятерке по французской литературе — пусть не думает, будто подарок не пришелся ей по вкусу. Напротив, она рассыпалась в благодарностях. Никто никогда еще не дарил ей стихов. Позже, когда они, пресытившись любовью, лежали в постели, Мэтью начал расспрашивать ее о жизни.

— Начни с самого начала. — Казалось, он искренне заинтересован в мельчайших подробностях ее прошлого.

Поведав о том, как она покинула родительский дом и переехала в Лондон, Хелен запнулась. Ей не хотелось рассказывать ему об учебе в университете, но не тут-то было.

— Какая у тебя была специализация? Хелен почувствовала, как краснеет.

— Э… французский, — пробормотала она. Мэтью поднялся на локте и посмотрел на нее:

— Французский?

— М-м-м.

Он заулыбался.

— Литературоведение?

— Вроде того… Ну да! Литературоведение. — Ее лицо покрылось густым румянцем. Почему она промолчала, когда он дарил ей книгу?

— Значит, Бодлер?..

— Я писала о нем дипломную работу.

Мэтью расхохотался:

— Почему же ты раньше не сказала?

— Потому что не хотела портить впечатление от подарка.

Он поцеловал ее в лоб.

— Глупышка! В таком случае ты сама разъясни мне его стихи. Я совершенно в них не разбираюсь. Я ведь совсем не образован. Мне просто понравилась обложка.

Хелен понимала, что Мэтью относится к ней покровительственно. Интересно, почему она ничего не имела против? Наверное, просто раньше никто не интересовался ею так, как он. Непривычное ощущение — быть тем, кого пытаются порадовать, а не стремиться радовать самой. Она как будто вернулась в детство, сбросив груз прошедших лет.

И потом, Мэтью был человеком опытным и искушенным. Он был особого сорта человеком — не просто «женатый и с детьми». Он прожил на двадцать лет дольше, чем она. Его молодость пришлась на шестидесятые. Хелен сама не понимала, почему ее это так завораживает, ведь ее совершенно не интересовали воспоминания «старичков-шестидесятников». И все же его опыт делал его особым, интересным и загадочным.

В начале их романа в дни, когда приходил Мэтью, Хелен пораньше убегала с работы домой, успевала принять душ и надеть лучшее белье — хотя вскоре ей предстояло раздеться снова. Их вечера были заполнены сексом, их только больше тянуло друг к другу оттого, что они не всегда могут видеться, и вынуждены в течение дня притворяться, что их связывают сугубо деловые отношения. Потом роман перешел в новую фазу — более зрелую, глубокую. Теперь они уже могли расслабиться в обществе друг друга. Хелен стало все равно, какие трусики на ней надеты — дорогие «Ригби энд Пеллер» или демократичные «Маркс энд Спенсер». Она больше не испытывала потребность поправлять макияж всякий раз, как он поворачивался к ней спиной. Она с нежностью вспоминала то время — настоящая нирвана, когда физическое влечение сопровождалось дружеским участием и уважением. Впрочем, та стадия была недолгой. В последнее время они по большей части просто спали вместе, потому что Мэтью очень уставал на работе. И все чаще и чаще Хелен понимала, что ей все равно. Они все больше были похожи на супругов. Их отношения стали реальнее, не такими пылкими, как в первые дни. И если это не так восхитительно, что с того? Блаженство не может длиться вечно.

Через несколько месяцев Мэтью стало неловко диктовать ей письма или просить забрать его вещи из химчистки. Поэтому он попросил, чтобы Хелен перевелась в другой отдел. Естественно, кадровик заподозрил, что она либо не умеет ладить с начальством, либо некомпетентна, либо и то и другое вместе. Повышение, на которое она надеялась, уплыло у нее из-под, носа — Хелен упустила удачный момент. Это было три с половиной года назад. Конечно, она могла уйти и найти работу в другой компании, где ее бы больше ценили. Но она не была достаточно ловкой, и потом, теперь она числилась по разделу «административная, секретарская деятельность». В общем, вряд ли ей предложили бы более интересное место. Кроме того, если бы она ушла, она бы лишилась общения с Мэтью в течение дня. Хелен подозревала в глубине души: если она не будет постоянно у него на глазах, он обязательно найдет ей замену.

Поэтому теперь Хелен писала под диктовку и организовывала встречи и записывала предложения для Лоры, птицы высокого полета. В свои тридцать девять Лора была членом правления компании. Когда-то она тоже начинала «личной помощницей», но ей удалось постепенно взобраться вверх по карьерной лестнице. Лора хорошо работала, она была нормальным боссом, она часто хвалила и поддерживала Хелен (что случалось нередко, поскольку Хелен была умна, хотя иногда об этом забывала. Она часто вносила удачные предложения, за которые Лора была ей очень благодарна) и не сердилась, видя, что у ее помощницы часто меняется настроение. Ей и в голову не приходило просить Хелен забрать ее вещи из химчистки. Хелен ненавидела свою начальницу.

Когда они с Мэтью впервые оказались вместе, Хелен задавила в себе чувство вины, отбросив все мысли о его жене — в конце концов, у них просто короткая интрижка; она связалась с Мэтью, чтобы забыть о Саймоне. Вполне благовидный предлог для того, чтобы вернуть самоуважение. Да, она не права, но ведь все это ненадолго. В конце концов, нет на свете совершенства. Через некоторое время, когда она осознала, что ситуация несколько осложнилась, чувство вины вновь подняло голову. Незаметные уколы совести сменились целой волной самообвинения. По утрам ей стало трудно смотреться в зеркало. Что бы она чувствовала на месте жены? По утрам провожала бы мужа на работу, даже не догадываясь о том, что он ведет двойную жизнь! Жестоко, но факт: если бы ни одна женщина никогда не встречалась с женатым мужчиной, ни одна жена не пережила бы сердечного приступа, узнав, что ее супружеская жизнь катится под откос. До тех пор, пока есть разлучницы, все остальные женщины в опасности. Но сейчас такой разлучницей является как раз она сама.

В общем, Хелен понимала, что обязана как можно раньше разорвать отношения с Мэтью, пока дело не зашло слишком далеко. Но понимать что-то гораздо проще, чем поступить так, как подсказывает совесть.

Мэтью ей небезразличен. Она не хочет его терять. Однажды Хелен поймала себя на мысли: почему я должна отказаться от него, если он любит именно меня? Она начала испытывать мелкие уколы ревности, когда Мэтью упоминал имя жены. И вдруг она поняла: она хочет бороться за мужчину своей мечты. Но для того, чтобы победить, нельзя демонизировать Софи и наживать себе врага в ее лице. Невозможно бороться с соперницей, которую жалко. Если жалеешь соперницу, ты обречена на проигрыш.

Глава 2

Софи Шеллкросс сидела в просторной кухне-столовой на первом этаже своего красивого дома в Кентиш-Таун (пять спален, две гостиных). Она смотрела, как Мэтью ест пасту, и терпеливо слушала, как он во всех подробностях рассказывает о прошедшем дне. Недавно, оказывается, он играл в сквош с коллегой Аланом и выиграл. Софи нравилось слушать рассказы мужа о работе и сослуживцах, узнавать последние сплетни и скандалы. Ей самой не хватало времени на внутриофисные драмы, поскольку она работала на полную ставку с девяти до трех, а потом спешила домой, чтобы успеть встретить детей из школы. Она подперла подбородок кулаком и засмеялась, услышав, как Алан оступился и бабахнул кулаком в стенку, а потом зашвырнул ракетку через весь корт, словно она была виновата. После того как дети отправились спать — в полдесятого, не позже, никаких исключений, кроме дней рождения, Рождества и походов в театр, — они налили себе по бокалу вина и сели на диван. Оба очень любили вечера.

Мэтью спокойно продолжал жить с Софи и дочерьми — двенадцатилетней Сюзанной и десятилетней Клодией. Хелен существовала отдельно, в каком-то другом измерении. Никакой вины Мэтью за собой не чувствовал. Более того, возвращаясь домой, он вообще словно забывал о существовании Хелен; он искренне считал, что такая забывчивость делает его хорошим мужем и отцом. Если честно, Мэтью, как и большинство мужчин, был вообще не способен думать о двух вещах одновременно; поэтому он думал о том, что было у него перед глазами, — если перед ним была Софи, он думал о Софи; если перед ним была Хелен, он думал о Хелен; похоже на бутерброд с яйцом — ну, в общем, понять нетрудно. Как-то раз Хелен передала ему тарелку с жареной курицей и сообщила, что беременна. Тогда ему показалось, что мир рушится. Он никак не мог собраться с мыслями… Жизнь кончена… Сознание раздваивалось, как у шизофреника. Конечно, она сделала аборт. Она ведь любовница.