– После случившегося с Ханной Леонард снял квартиру в том же доме, где живу я. Но проблема возникла тогда, когда эта безмозглая пошла к своим дяде и тете и рассказала, что я якобы пытался в тот день ее изнасиловать и разорвал на ней одежду.

– Да что ты говоришь?

– Да, подружка. Что слышишь. Однако Симона, будучи очень прозорливой, расспросила меня об этом, и я вывел ее из заблуждения.

Я в шоке хлопаю глазами.

– Вот чертова лиса эта Лайла!

Бьорн выпивает еще глоток и продолжает:

– К счастью для меня и к несчастью для нее, в здании, где я живу, и в моей квартире есть камеры видеонаблюдения. Я показал им Лайлу с Леонардом на записи, и это подтвердило, что именно он разорвал на ней одежду, а не я. После этого Лайла уехала жить в Лондон со своей матерью.

Бьорн лишил меня дара речи. Я смотрю на Лайлу. Она тоже смотрит на меня, и я интуитивно чувствую, что она догадывается, о чем со мной разговаривает Бьорн. Мне не нравится ее взгляд. Мое шестое чувство предвещает проблемы.

– Вот поэтому, моя дорогая Джудит, нам нужно держаться как можно дальше от этой дамочки, так будет лучше. Это гадюка в шкуре овечки.

Лайла наблюдает за нами.

Она уже не танцует.

Беседует с пуделихой – кажется, они хорошо спелись. Внезапно у меня в голове мелькает одна мысль, и я спрашиваю:

– Ты сказал, что у тебя в квартире тоже есть камеры?

– Да.

Все написано у меня на лице. Он понимает, о чем я подумала, и, приблизившись ко мне, шепчет:

– Успокойся, когда ко мне приходите вы с Эриком, я их выключаю.

– Точно?

Он кивает.

– Точно-точно. Никогда не сомневайся в моей дружбе. Вы оба слишком дороги для меня.

В этот момент к нам подходит Марта и, повиснув на Бьорне, говорит:

– Ах вот где сладкая конфетка-а-а-а-а-а.

Бьорн весело обнимает ее за талию:

– Привет, красотка. Ну у тебя и походка. А где Артур?

– Работает, – отвечает она.

Затем, вильнув бедрами, подшучивает:

– Откровенно говоря, в прошлой жизни я, наверно, была кубинкой. Мне так нравится эта тусовка!

Мы втроем хохочем, и моя безумная золовка, выпив мой мохито, выкрикивает: «Сахарок!» Затем, виляя бедрами, снова выходит на танцпол к Масимо. Умирая от жажды, я заказываю еще один мохито, а Бьорн спрашивает:

– Сколько ты их уже выпила?

– Несколько.

– Осторожно, иначе завтра утром тебе будет очень плохо.

Я с улыбкой киваю. Когда бармен подает мне очередной мохито, делаю глоток и говорю:

– Спокойно. И перестань себя вести как Эрик или мой отец.

Мы в отличном настроении. Смотрим на танцпол, где танцует моя золовка.

– Марта такая заводная.

Не в силах удержаться, гляжу на пуделиху, танцующую с Рейналдо, и спрашиваю:

– Как ты можешь быть с такой… такой неприятной особой?

Бьорн поворачивается ко мне и, понимая, о ком я говорю, отвечает:

– Потому что все приятные и интересные уже заняты.

Меня это рассмешило. Ох уж эти его комплименты!

Но меня это не смущает, знаю, что они абсолютно безобидные. Заметив двух девушек, которые остановились неподалеку от нас и пожирают его глазами, спрашиваю:

– У тебя никогда ни с кем не было серьезных отношений?

Немец улыбается, подмигивает стоящим позади меня девушкам и отрицательно машет головой.

– Нет. Я слишком требовательный.

– Требовательный?

Не в силах удержать смех, смотрю на пуделиху. Увидев, куда я смотрю, он улыбается и шепчет:

– Агнета в постели – настоящая хищница.

Так и думала. Так и знала! Как же мало нужно мужчинам. Глядя на него, спрашиваю:

– Если это не слишком личное, то какие тебе нравятся женщины?

– Такие, как ты. Умные, красивые, сексуальные, соблазнительные, естественные, сумасбродные, сбивающие с толку, и я обожаю, когда они меня удивляют.

– И это все я?

– Да, милая моя, ты именно такая!

Я расплываюсь в улыбке, а он добавляет:

– И это вовсе не признание в любви или что-то в этом роде. Я уважаю тебя. Уважаю своего лучшего друга и никогда бы не сделал того, что могло бы испортить наши отношения. Вы оба слишком дороги для меня. Но если бы я узнал тебя раньше, то ты от меня не скрылась бы. – Мы оба хохочем, и он продолжает: – И теперь, когда мы все выяснили, если ты знаешь какую-нибудь незамужнюю девушку с такими же качествами, скажи мне, я буду рад с ней познакомиться.

Я знаю, что он откровенен.

Знаю, что со стороны это могло бы показаться кое-чем другим, но прежде всего Бьорн – наш друг. Замечательный друг, за которого мы отдали бы руку на отсечение, потому что он никогда не подведет.

В этот момент ко мне подходит Рейналдо. Звучит «Гуантанамера». Глядя на нас, он говорит:

– Пойдем, начинается пирушка.

Я смеюсь. Бьорн поворачивается ко мне и спрашивает:

– Что это значит?

Я прыскаю:

– Пирушка – значит праздник.

Бьорн улыбается, а Рейналдо, взяв меня за руку, тянет за собой:

– Пойдем, любоф моя. Давай поднимем всех на танцпол.

В восторге виляю бедрами и начинаю танцевать с Рейналдо, словно одержимая. А Бьорн тем временем возвращается к своей пуделихе и осыпает ее ласками.

Еще несколько часов мы отрываемся по полной. Я танцую с разными мужчинами, и один из них пытается позволить себе лишнее. Увидев это, Бьорн и Рейналдо спешат мне на помощь, но я останавливаю их взглядом. Выворачиваю руку этому типу, и когда его харя оказывается на столе, цежу сквозь зубы:

– Еще раз тронешь меня за зад, я тебе руку оторву.

Рейналдо с Бьорном переглядываются и продолжают развлекаться. Спустя несколько минут, как раз когда я пью, ко мне подходит Лайла и спрашивает:

– О чем ты разговаривала с Бьорном?

Я в шоке смотрю на нее. А не пошла бы ты к черту?

Не имея никакого желания брататься с ней после того, что узнала, отвечаю:

– О том, что тебе известно, и, если об этом узнает Эрик, ты больше никогда не появишься в моем доме.

Ее взгляд красноречив. Она в ярости и взбешена. Не сказав ни слова, разворачивается и уходит. Вижу, как она покидает заведение, и лишь пожимаю плечами.

Я выпила много мохито. Бьорн подходит ко мне и Марте и прощается. Но прежде указывает на того типа, который пытался ко мне клеиться, и замечает:

– Если бы здесь был Эрик, этот уже давно крепко спал бы.

Я хохочу, и он уходит. Через час мы с Мартой тоже уходим. Я возвращаюсь домой на рассвете, довольная, как Святой Луис. Эрик, мой Эрик, не спит. Он ждет меня.

При виде меня смотрит на часы.

Половина четвертого.

– Ты была в «Гуантанамере», не так ли?

– Да.

Не собираюсь ему лгать. Я была там, где были мои друзья.

Эрик вздыхает и спрашивает:

– Почему ты не вернулась с Лайлой?

Улыбаюсь, целую его и, приблизившись к нему, говорю:

– Потому что я занималась развратом.

Он нервно дергается, а я, не в силах промолчать, выпаливаю:

– Помимо всего прочего, дорогой, эта надутая гусыня очень нудная. Зато в таком веселье время в «Гуантанамере» пролетело незаметно.

Он смотрит на меня, нахмурившись, а я, как было уже не раз, ляпаю некстати:

– Ну ты же понимаешь, любоф моя!

Он пронзает меня взглядом, в котором читается крик: «Смугляночка, ты перегибаешь палку!»

Меня же душит глупый смех, который я никак не могу сдержать.

Чертов мохито!

Когда я просыпаюсь на следующий день, голова просто раскалывается.

Не помню, чтобы я так много пила, зато танцевала до упаду.

Эрик на работе. Не получив от него сообщения на мобильный, я подозреваю, что он сейчас не в духе. Вспоминаю, как он смотрел на меня вчера, когда я глупо хихикала, и чувствую, что его настроение далеко от веселого.

Звоню ему на мобильный. Мне нужно услышать его голос.

– Джуд, я слушаю.

– Привет, любимый. Как ты?

– Хорошо.

Молчание. Он ничего не говорит. Знает, как помучить меня.

– Послушай, дорогой, насчет вчерашнего…

– Я сейчас не хочу об этом говорить, – прерывает он. – Я занят. Когда буду дома, поговорим, если захочешь.

– Ла-а-адно, – вздыхаю я.

И прежде чем повесить трубку, шепчу:

– Я тебя люблю.

Слышу его дыхание. Через несколько секунд, которые кажутся мне вечностью, он произносит:

– А я – тебя.

Когда выключаю телефон, к горлу подступает тошнота. Бегу в туалет с мыслью: «Слишком много мохито, любоф моя».

День проходит ужасно. Я жутко себя чувствую и решаю остаться в постели. Мне нужно поспать.

Вечером слышу, как подъезжает машина Эрика, и поднимаюсь. Чувствую, что мне уже лучше. Какое счастье! Стараясь не бежать, дабы не тревожить лишний раз свой желудок, выхожу из комнаты. Проходя к лестнице, слышу, как открывается входная дверь. К моему удивлению тут же раздается голос Лайлы:

– Джудит отдыхает. Она плохо себя чувствует.

– Что с ней? – спрашивает Эрик.

Спрятавшись в тени на лестничной площадке, смотрю на них и подслушиваю. Девушка поясняет:

– У нее болела голова, и она отказалась есть. Вчера слишком много выпила.

– Она слишком много выпила?

Эта хитрая стерва кивает и добавляет:

– Между нами говоря, я не удивляюсь, что у нее болит голова; она без устали курила с Мартой, и они сбились со счету, заказывая мохито, танцевали с тамошними мужчинами.

Я в шоке… Просто не могу в это поверить.

Окончательно цепенею, когда она продолжает:

– Кстати, Бьорн тоже был в «Гуантанамере».

– Бьорн?!

Мне вовсе не нравится выражение лица Лайлы, когда она это произносит. Сучка добавляет:

– Он был там с одной девушкой и хорошо с ней повеселился, точно так же, как и с Джудит. Ну, ты же знаешь, какой у тебя друг. Он никогда не упустит такой возможности, когда девушка остается одна.

Убью. Я ее убью.

Выцарапаю ей глаза и сделаю из них серьги.

И что эта бестолочь пытается ему донести?

Мне не видно лица Эрика. С того места, где я стою, видна лишь его спина, но я замечаю, что она каменеет.

Это плохой знак!

Эрик идет к себе в кабинет, говоря:

– Лайла, спасибо за информацию.

Он открывает дверь и закрывает ее перед самым носом Лайлы. Она замирает перед дверью.

Вот чертова лиса. Теперь уж точно ясно, что между нами не может быть никакой дружбы.

Я уже собираюсь спуститься и оторвать ей уши, но в этот момент появляется Симона с Кальмаром на руках. Лайла говорит:

– Давай, бросай этого уродца и приготовь мне ванную.

Услышав это, Симона окидывает ее взглядом и отвечает:

– Единственный уродец здесь – это ты. Приготовь сама.

Я чуть было не закричала: «Оле, оле, оле, моя Симона!» – но промолчала.

Бьорн прав. Эта девчонка – настоящий волк в овечьей шкуре.

Вечером Эрик не слишком разговорчив. Я пытаюсь с ним заговорить, но в конце концов сдаюсь. Когда он такой упертый, лучше оставить его в покое. Это пройдет.

Когда мы ложимся спать, он поворачивается ко мне спиной. До сих пор сердится на меня из-за вчерашней пирушки. Вздыхаю, ожидая, что он скажет что-нибудь. Но ничего. Он даже не реагирует на мои шумные вздохи.

В итоге я придвигаюсь к Эрику и шепчу ему на ухо:

– Я все равно тебя люблю, хоть ты и не хочешь со мной разговаривать.

Затем поворачиваюсь в кровати. Позже, когда я уже почти сплю, Эрик шевелится, подползает ко мне и обнимает. Я улыбаюсь и засыпаю.

В ноябре я уже сыта Лайлой по горло.

С каждым днем мне все труднее выносить ее присутствие. Когда я узнала о ее тайне, она объявила мне войну. При Эрике мы, конечно, великолепные актрисы.

Флин уехал с классом на экскурсию и сегодня не будет ночевать дома. Мой маленький смурфик-ворчун взрослеет.

– Завтра возвращается Флин, – радостно говорю я за ужином. – Уверена, что он отлично провел время.

Эрик с улыбкой кивает. Он всегда улыбается, когда вспоминает о племяннике. Но тут вмешивается Лайла:

– Кстати, на следующей неделе у меня заканчивается работа здесь, и я буду вынуждена вас покинуть.

Боже мой, какая новость!

Я готова вскочить, чтобы сделать волну, но сдерживаюсь, дабы не смущать Эрика.

– О, какая жа-а-а-а-а-а-алость! – лгу я, как негодяйка.

Прекрасно зная меня, Эрик бросает на меня взгляд, приподняв одну бровь, и спрашивает у Лайлы:

– В каких числах ты уезжаешь?

– Думаю взять билет на 7 ноября.

Мой парень кивает и говорит:

– На следующей неделе мне нужно уехать в Лондон по работе на несколько дней. Хочешь полететь на моем самолете? Я был бы очень рад.

– Отлично! – отвечает она.

Стоп!

Эрик что, едет в Лондон?

Как это он уезжает и ничего мне не говорит?

Бросаю на него взгляд, но решаю промолчать. Спрошу его об этом, когда мы останемся одни.

После ужина садимся посмотреть телевизор. Лайла же, будучи крайне надоедливой, усаживается рядом с нами. Но мне не терпится поговорить с Эриком, и, глядя на него, я говорю: