– Дорогой, мне нужно с тобой поговорить.

Услышав это, Лайла, к моему удивлению, сразу же встает и с ангельским видом произносит:

– Я оставлю вас наедине. Пойду почитаю.

Мы остаемся в гостиной одни, и Эрик не сводит с меня глаз. Он понимает, что я сержусь на него из-за поездки. Желая немного меня утихомирить, улыбается и подходит к музыкальному центру.

Этот немец что-то затевает!

Он просматривает несколько CD-дисков с музыкой и, показав один, говорит, подмигивая мне одним из своих прекрасных глаз:

– Эта песня тебе очень нравится. Давай, поднимайся и потанцуй со мной.

Удивленная тем, что он хочет танцевать, встаю.

Я ни за что это не пропущу!

Когда начинается песня «Если нам позволят», замечательная ранчера, обнимаю его и шепчу:

– Обожаю эту песню.

Эрик улыбается и, прижимая меня к себе, отвечает:

– Я знаю, малышка… Я знаю.

Мы танцуем, обнявшись, и улыбаемся, напевая:

Если нам позволят, мы найдем уголок рядом с солнцем.

Если нам позволят, мы сделаем бархатный ковер из облаков.

И там, рядышком друг с другом, где рукой подать до Бога, сделаем то, о чем мы мечтали.

Если нам позволят, я возьму тебя, сердце мое, за руку и уведу тебя туда.

Если нам позволят, мы забудем обо все-о-о-о-ом. Если нам позволят…

Быть в его объятиях – самый лучший бальзам от моих сомнений.

Быть в его объятиях – лучшее, что происходило в моей жизни.

Быть в его объятиях – значит чувствовать себя любимой и спокойной.

Когда песня заканчивается, позволяю ему вести себя. Не отрываясь друг от друга, мы садимся на диван. Я балдею от его поцелуев. Когда наши губы отстраняются, он с лукавым видом говорит:

– О том, что ты сказала «какая жа-а-а-а-а-а-алость» по поводу отъезда Лайлы, ты меня не обманешь. Что у вас происходит?

Мне понравилось его замечание, но я не отвечаю на него, а спрашиваю в свою очередь:

– Что это значит, что ты едешь в Лондон?

– Это по работе, дорогая.

– На сколько дней?

– На три. В общей сложности – на четыре.

– И когда ты думал мне об этом сказать?

– Ну, за несколько дней, – и добавляет, увидев мое выражение: – Ты знаешь, что там…

– …там – Аманда, так?

Эрик смотри на меня пристально, но я выдерживаю его взгляд.

Как всегда, когда речь заходит об Аманде, между нами возрастает напряжение. Но вскоре он говорит:

– Когда ты все-таки будешь мне доверять? Я думаю, что уже достаточно доказал, что…

– Это Аманда… – прерываю его. – Как я могу ей доверять?

Он машет головой, закрывает глаза и произносит:

– Дорогая, если ты так подозрительна, то езжай со мной. Поехали со мной. Мне нечего от тебя скрывать. Я еду работать, и все. Я – глава семьи, и от меня ожидают именно этого.

Я его понимаю. Он прав больше, чем святой, но Аманда… Лайла… Из-за этих стерв я становлюсь недоверчивой – но не к нему, а к ним.

Эрик встает. Подходит к бару и, не сводя с меня глаз, наливает себе виски под звуки песни «Мне тебя не хватает»[25] Луиса Мигеля. Затем возвращается на диван и, присаживаясь рядом со мной, приказывает:

– Ложись.

Я удивленно смотрю на него, а он продолжает настаивать:

– Я жду.

Делаю то, о чем он меня просит. Его похотливый взгляд обжигает.

Когда я ложусь, он заводит руки под мое удобное хлопковое платье и, потянув за трусики, снимает их. Хорошо, что хоть не порвал.

Его взгляд возбуждает.

– Согни ноги и разведи их, – шепчет он.

Вау-у-у-у-у… Секс! Но, немного смутившись, говорю:

– Эрик, в любой момент может войти Лайла и…

– Выполняй, – требует он.

Завороженная его взглядом и крайне возбужденная его приказом, повинуюсь.

Он подкладывает подушку мне под попку и, когда мой таз оказывается на желаемой им высоте, берет бокал с виски, поливает мою киску тоненькой струйкой и шепчет:

– Малышка, как говорится в песне, я хочу проживать такие моменты только с тобой. Я хочу испить только тебя.

Он прижимает рот к моей возбужденной и влажной киске, отчего я тяжело вздыхаю. Его ласки сводят с ума. Когда он прижимает язык к клитору и покусывает его, из меня вырывается стон.

Я с ним улетаю.

О да… Да!

Позволяю, чтобы его руки развели мои ноги пошире, а его требовательный рот облизывает, посасывает и покусывает меня, доводя до дрожи. Он уносит меня на седьмое небо, на восьмое, туда, куда ему хочется. Я его обожаю.

Впиваюсь руками в диван и чувствую, как дрожат ноги. Наслаждаюсь этими моментами, слыша собственные стоны, а он играет во мне языком. Он обладает мной своим языком, и я открываюсь перед ним, словно цветок.

Меня обдают волны жара. Доведенная до безумия, отпускаю диван и с силой впиваюсь ему в волосы. Прижимаю его к своему центру удовольствия, страстно желая, чтобы это неимоверно сильное наслаждение никогда не заканчивалось… никогда… никогда…

Увидев мое желание, любимый отстраняется от меня. Со взглядом, настолько властным, который растопил бы сам Северный полюс, он развязывает на своих домашних штанах веревку и приказывает:

– Поднимись. Развернись и облокотись на спинку дивана.

Без промедления выполняю его приказ. Однако Эрик, не дожидаясь, пока я облокочусь, обхватывает меня за талию и врезается в меня.

Я падаю на спинку дивана, а он шепчет мне на ухо:

– Малышка, я хочу… желаю… жажду иметь только тебя.

Его безумно сексуальный голос и то, как он страстно и властно в меня врезается, сводят с ума. Он мощно таранит меня, и из нас, как всегда, выплескивается наша дикая натура. Мы отдаемся чистому наслаждению.

Эрик без остановки входит в меня, и я все больше раскрываюсь для него.

С каждым разом он двигается все быстрее и все сильнее.

Каждый раз мои стоны сливаются с его, пока не становятся едиными.

Эрик без устали прижимает меня к спинке дивана, и его толчки становятся резкими, глубокими и уверенными.

– О да… да… – шепчу я, пока он обладает мною.

Наши вздохи становятся громче, и мы вместе испытываем оргазм.

Он падает на меня. Обожаю его тяжесть, его запах. Обожаю его. Только его.

Несколько секунд я ощущаю его у себя на спине. Потом он отодвигается и шепчет мне на ухо:

– Малышка, я только твой, а ты – только моя. Не сомневайся во мне.

Пятью минутами позже мы заходим к себе в комнату. Я хочу, неистово желаю, жажду, чтобы он снова показал, что мне не нужно в нем сомневаться.

Глава 18

Время идет, и в школе Флина организуют праздник. В этом году он прекрасно сдружился со своими одноклассниками, поэтому хочет обязательно на нем присутствовать и просит, чтобы мы поехали с ним. Мы обещаем поехать.

Он приносит извещение, в котором матерей просят приготовить к этому празднику что-нибудь из еды. Я с радостью принимаю вызов и решаю сделать картофельную запеканку. Хочу, чтобы они попробовали настоящую картофельную запеканку от настоящей испанки. Симона вызывается сделать морковный торт. Я не против. Она готовит торт, а я – запеканку.

Отличная команда!

Праздник проводят в субботу утром, чтобы на нем могли присутствовать родители. Флин простужен. У него температура, но он не хочет пропустить это событие, и мы отправляемся. Когда мы паркуемся на прилегающей к школе улице, Эрик тихо произносит:

– До сих пор не понимаю, что я здесь делаю.

Мой парень потрясающе выглядит в своих джинсах и рубашке. Шлепнув его по упругой попке, говорю:

– Ты сопровождаешь своего племянника на его праздник, разве этого мало?

Флин бежит впереди нас, неся торт Симоны. Видит одного из своих друзей и начинает оживленно с ним болтать.

– Посмотри на него, – гордо шепчу я. – Разве тебе не приятно видеть его таким увлеченным?

Эрик кивает с типичной для него серьезностью и после недолгой паузы добавляет:

– Конечно же, я рад за него. Просто не люблю здесь бывать.

– Почему?

– Потому что я всегда ненавидел эту школу.

– Ты здесь учился?

– Да.

Удивленная этим открытием, я останавливаюсь и говорю:

– Если ты здесь учился и так ненавидишь эту школу, то почему привел сюда Флина?

Он пожимает плечами и, оглядываясь, объясняет:

– Потому что Ханна записала его сюда. Она хотела, чтобы он учился именно здесь.

Я понимающе киваю. Он делает то, что не успела сделать для своего ребенка мать. Эрик добавляет:

– Последние годы я приезжал сюда, чтобы выслушивать о плохом поведении Флина.

– Ну, смотри, настало время приезжать сюда по другой причине.

Это не очень его убеждает, поэтому я, стукнув Эрика по бедру, говорю:

– Пойдем… и сделай лицо попроще. В конце концов, Флин очень рад, что мы приехали с ним.

Наконец он улыбается, и я тоже расплываюсь в улыбке.

Какой он красивый, когда так улыбается!

В школе – большая суматоха. Флин подзывает нас и ведет к своему классу. Когда мы входим, на нас обращают внимание многие папочки и мамочки. Они нас не знают, поэтому с интересом рассматривают. Я приветствую всех улыбкой. Поставив запеканку рядом с тортом, Флин берет меня за руку и ведет показывать свои работы. Некоторое время мы с удовольствием рассматриваем поделки мальчика. Но я слышу тяжелый вздох Эрика. Он цедит сквозь зубы:

– Ненавижу, когда на меня так смотрят.

Я незаметно оглядываюсь по сторонам и понимаю, о чем он. Мамочки рассматривают его и улыбаются. Вздыхаю. Понимаю, что его присутствие взволновало их, и, вместо того чтобы ревновать, улыбаюсь. Беру его под руку и произношу:

– Дорогой, большинство из этих тетенек никогда в своей жизни не видели такого красавчика, как ты. Это вполне нормально, что они на тебя смотрят. Ты невероятно красив! И если бы ты не был моим мужем, я бы тоже на тебя смотрела. Более того, думаю, я даже попыталась бы с тобой пофлиртовать.

Изумившись моему ответу, Эрик улыбается и уже собирается меня поцеловать, но я его останавливаю:

– Стоп, – моя любовь смотрит на меня, а я поясняю: – Сеньор Циммерман, ведите себя прилично. Вокруг нас дети.

Он улыбается, и моя душа поет. В этот момент входит какая-то женщина и объявляет:

– Родители, которые принесли еду, будьте добры, отнесите ее в спортивный зал.

Не раздумывая, беру запеканку, Эрик – торт. В сопровождении других родителей мы направляемся туда, куда указала нам женщина.

Войдя в зал, я осматриваюсь.

Какой блеск!

В этой школе потрясающий спортзал. У него нет ничего общего с залами в школах моего квартала.

– Эрик Циммерман!

Услышав этот голос, мы с Эриком поворачиваемся, и мой муж, расхохотавшись, восклицает:

– Джошуа Кауфманн!

Они подходят друг к другу и здороваются.

Джошуа – его бывший одноклассник. Он знакомит нас со своей женой – вычурной немкой, настоящей выдрой. Она осматривает меня с ног до головы, пока наши мужья радостно общаются, и я понимаю, что мы с этой попугайшей никогда не станем друзьями.

Вскоре к нам подходит Флин. Он смотрит на меня, и я его спрашиваю:

– Милый, ты в порядке?

Мальчик кивает. Я глажу его по голове, затем прислоняю губы к его лбу, как это делала моя мама и до сих пор делает отец. Убедившись, что он не горячий, успокаиваюсь.

Тайком поглядываю на попугайшу и как можно скорее исчезаю из ее поля зрения. Я больше не выдержу ни секунды змеиный взгляд этой идиотки.

– Джуд, хочешь «Кока-Колы»? – спрашивает Флин, и я говорю, что хочу.

Он наливает стакан прохладного напитка и отдает его мне. К Флину подбегает один дружок, и они уходят, оставляя меня одну. Но недолго длится мое одиночество, потому что попугайша и подобные ей дамочки подходят ко мне.

Немка спрашивает:

– Этот китайчонок – ваш сын?

Ну и ну, как она смеет такое говорить?

Я уже готова испепелить ее взглядом, как это делает Флин, но сдерживаюсь и отвечаю:

– Да, это наш, и он – немец.

– Приемный?

Вариант первый: сейчас пошлю ее к черту.

Вариант второй: сейчас врежу ей за сплетни.

Вариант третий: еще раз объясню этой попугайше и ее подружкам, что Флин – немец, а не китаец, и сделаю это как воспитанная сеньора.

Я решительно склоняюсь к третьему варианту. Думаю, первый и второй не понравятся Эрику.

С улыбкой made in Ракель смотрю на них и, отпив «Кока-Колы», отвечаю:

– Флин – не приемный ребенок. И, кстати, он не китаец, в любом случае он – кореец-немец.

Женщина хлопает ресницами, не догоняя, что я ей говорю. Смотрит на своих подружек и, поразмыслив единственным живым нейроном, который, должно быть, остался в ее мозгу, лишенном разума, не унимается:

– Но это твой ребенок или твоего мужа? Очевидно, что он не может быть вашим, потому что никто из вас не китаец.

Вот сукина дочь, заладила про китайцев.

Какая же она глупая. Если не сказать, дура.