Поглощенный в свои мысли, каждый смотрит в свою сторону, и я вскоре засыпаю.

На следующий день, когда я просыпаюсь, уже совсем поздно. Одиннадцать часов дня.

Я встаю с кислым привкусом во рту и проклинаю тех, кто создал ванильное мороженое с орехами макадамии. Я сейчас очень неповоротливая и чувствую себя как в замедленной съемке. Я как раз чищу зубы, когда замечаю Эрика, одетого в темный костюм. Какой же он красивый! Он входит, чмокает меня в голову и говорит:

– Одевайся, поедем погуляем.

– Ты не едешь в офис?

– Нет. У меня на сегодня другие планы, – отвечает он.

Когда я одеваюсь, спускаюсь на кухню и выпиваю стакан молока. Меня убивает чувство тяжести и кислота во рту. Мы одни. Флин в школе, а где Симона с Норбертом, я понятия не имею. И не спрашиваю. Я до сих пор угнетена вчерашней беседой.

В машине никто из нас не решается заговорить. Мы также не включаем музыку. Эрик ведет автомобиль по мюнхенским улицам и вскоре останавливается на парковке.

Мы выходим и шагаем, держась за руки. Воздух идет мне на пользу, и я мало-помалу начинаю улыбаться.

Он молчит. Он впечатляюще выглядит в своем костюме, и я испытываю гордость, шагая с ним под руку. Вдруг, дойдя до угла одной улицы, я с изумлением смотрю на то, что передо мной, и говорю:

– Только не говори мне, что мы туда пойдем.

Эрик кивает и спрашивает:

– Это тот мост, где ты гуляла много месяцев назад, не так ли?

Раскрыв широко глаза, киваю.

Передо мною мост Кабелстег, увешанный сотнями замков влюбленных, и не могу поверить в то, о чем я подумала.

Переходим дорогу, и, когда мы начинаем идти по деревянным дощечкам моста, Эрик обнимает меня и шепчет:

– Припоминаю, как ты мне сказала, что тебе понравилось здесь гулять и ты видела здесь много замков влюбленных, ведь так?

Я киваю… Если мы сейчас повесим то, о чем я думаю, то я его зацелую до смерти прямо здесь, на этом месте!

Он остается серьезным, но меня не обманешь, у него приподняты уголки губ, и я спрашиваю:

– Мы и вправду повесим замок?

К своему изумлению, вижу, как Эрик достает красно-синий замок, на котором написаны наши имена, и, показывая его мне, спрашивает:

– Куда ты хочешь, чтобы мы его повесили?

Прикладываю руку ко рту. Я растрогана. У меня опять сжимается матка. Я жутко себя чувствую. Он меняется в лице и умоляет меня:

– Нет… нет… нет… не плачь, дорогая, только не сейчас.

Но у моих глаз открываются шлюзовые ворота, и я безутешно рыдаю. Прохожие смотрят на нас, и Эрик отводит меня к одной из лавочек и усаживает на нее. Он тут же вынимает из кармана платок и, вытирая мне слезы, ласково шепчет:

– Эй… малышка, почему ты сейчас плачешь? Тебе не нравится идея повесить наш замочек?

Я пытаюсь заговорить, но из меня вырываются одни всхлипывания.

Эрик обнимает меня. Я прижимаюсь к нему и, когда успокаиваюсь, шепчу:

– Прости меня, Эрик… прости.

– За что, любимая?

– За то, что я так плохо с тобой обращалась в последнее время.

Он улыбается. Я его обожаю. И он ласково мурлычет:

– Любовь моя, это не по твоей вине. Это все гормоны.

От этих слов я опять начинаю плакать и между всхлипываниями, словно глупышка, отвечаю:

– Это все гормоны, и я… я очень виновата. В последнее время я так злилась, что…

– Солнце мое, ничего страшного. Ты напугана. И я это понимаю. Я разговаривал с врачом и…

– Ты разговаривал с врачом?

Эрик кивает и с осторожностью отвечает:

– Мне нужно было с кем-то поговорить, иначе, малышка, я тоже сошел бы с ума. Я общался с Андресом, и он сказал, что с Фридой было то же самое, когда она была беременна Гленом. И поэтому я попросил встретиться с твоим гинекологом. Она меня приняла сегодня утром и рассказала, что у некоторых женщин во время беременности сексуальное желание возрастает выше нормы. Она объяснила, что, чтобы перенести период беременности, твой организм вливает в кровь огромное количество прогестерона и эстрогена, результатом чего и является такая ненасытность.

– И ты сам спросил ее об этом?

Эрик улыбается и отвечает:

– Да, сам.

Я только киваю головой.

Эрик целует меня. Я целую его.

Эрик обнимает меня. Я обнимаю его.

И, безумно влюбленная в своего немца, показываю ему место на мосту и говорю:

– Вон там я хочу повесить наш замок.

Мы встаем и, держась за руки, идем к тому месту. Я открываю замок, целую его, Эрик тоже его целует, и мы вешаем его на мост. Затем он берет меня за руку, и мы с улыбкой бросаем ключ в реку, после чего сливаемся в поцелуе.

Когда мы сходим с моста, он спрашивает:

– Куда ты хочешь, чтобы я тебя пригласил пообедать?

Мне не очень хочется есть. Чувствую себя немного взбудораженной, но, не желая его расстраивать, отвечаю с широкой улыбкой:

– Я бы с удовольствием сейчас съела кренделек, смоченный в соусе, который готовит отец Бьорна.

Эрик с улыбкой кивает головой, и мы идем на стоянку.

Мы приезжаем в ресторан и, войдя, видим Бьорна, так же выряженного в деловой костюм, как и Эрик, как раз беседующего с отцом. Заметив нас, наш друг широко улыбается и спрашивает:

– Что вы здесь делаете?

– Мы хотим пообедать, – отвечаю я.

– Ей очень хочется слопать кренделек с соусом, который готовит твой отец, – объясняет Эрик.

На меня устремляются взгляды трех мужчин, и в итоге отец Бьорна говорит:

– Сейчас же приготовлю их для тебя, моя прелесть. Вы оба идите лучше в зал, там вы будете спокойней себя чувствовать.

– Пообедаешь с нами? – спрашивает Эрик у своего друга.

Бьорн кивает, и уже несколько минут спустя я с удовольствием поглощаю крендельки за веселой беседой с моими дорогими мужчинами. После обеда мы уговариваем Бьорна поехать с нами за покупками в торговый центр. Нам нужно купить для Медузы детскую кроватку. Мы оставили это на последний момент, когда должны были узнать пол ребенка, но, судя по последнему УЗИ, этот момент уже настал.

Приехав туда, мы заходим в огромный магазин для младенцев. За все это время мы с Эриком ни разу не ходили за покупками, и теперь готовы оторваться по полной: мы безумно счастливы от этого процесса. Мы покупаем кроватку, Бьорн дарит нам чудненькую красную коляску, и мы еще набираем все мыслимое и немыслимое. Оставляем свой адрес, чтобы нам все это доставили домой.

Тремя часами позже Эрик и Бьорн уже устали, но мне хочется еще что-нибудь купить, и, увидев, что им уже не в радость бегать по магазинам, предлагаю им выпить кофе или виски в баре торгового центра, а сама тем временем пробегусь по магазинам.

Они с радостью принимают мое предложение, и я ухожу, сотню раз уверив Эрика, что мой мобильный телефон со мной.

Когда я выхожу из магазина, где купила нагреватель для бутылочки, чувствую усталость и внезапное сокращение матки. На этот раз оно было сильнее, чем обычно. Я останавливаюсь, дышу и, когда боль проходит, продолжаю идти.

Я захожу еще в несколько магазинов, и сокращения повторяются. Мне чертовски больно, но я снова успокаиваюсь, когда все утихает. Беру мобильный телефон, чтобы позвонить Эрику, но в итоге прячу его в пиджак.

Сегодня 11 июня, а срок намечен на 29 число. Я должна успокоиться.

Все хорошо. Я не буду ему звонить.

Замечаю на верхнем этаже магазин Disney. Не задумываясь, бегу к лифту. Мне не очень хочется подниматься по лестнице. Одна девушка заходит в лифт вместе со мной. Смотрю на ее камуфляжные штаны. Классные! Нажимаю на третий этаж, а она на четвертый. Двери закрываются и вдруг, когда лифт начинает подниматься, гаснет свет, и мы останавливаемся. Мы с девушкой переглядываемся и хмурим брови. Я снова чувствую спазм. Он сильнее, чем два предыдущих и такой болезненный, что я роняю сумки и хватаюсь за поручни лифта.

Девушка, глядя на меня, спрашивает:

– Ты в порядке?

Я не могу ответить. Я дышу… дышу… как меня учили на курсах для будущих мам. Когда боль уходит, смотрю на девушку с темными короткими волосами, которая смотрит на меня через очки-авиаторы, и отвечаю:

– Да, спокойно. Я в порядке.

Но как только я это сказала, замечаю, что по моим ногам течет жидкость.

Боже мой, я что, помочилась?!

Пытаюсь сдержаться, но это нечто неконтролируемое. Из моего тела льется водопад Игуасу. Вокруг меня образуется лужа, и я, вся мокрая, бормочу по-испански:

– Черт… черт… Из меня вылилось целое море. Не могу в это поверить!

– Ты испанка? – спрашивает девушка.

Киваю, не в силах произнести ни слова.

У меня только что отошли воды!

Я начинаю нажимать на все кнопки. Лифт не двигается, и я впадаю в истерику. Девушка берет меня за руки и, одернув меня, говорит:

– Успокойся, ни о чем не волнуйся. Я быстро вытащу тебя отсюда.

Она нажимает на кнопку тревоги.

Меня начинает колотить, а она, схватив меня за плечи, говорит, чтобы отвлечь:

– Меня зовут Мэлани Паркер, но можешь называть меня Мэл.

– Почему ты говоришь по-испански?

– Я родилась в Астурии.

– В Астурии и с таким именем?

Девушка улыбается, снимает солнечные очки и, глядя на меня голубыми глазами, поясняет:

– Мой отец – американец, а мать из Астурии. Этим все сказано.

Я киваю. Но мне не до разговоров, и, глядя на нее, говорю, доставая из пиджака мобильный.

– Мне нужно позвонить мужу. Он здесь, в торговом центре. Уверена, что он сразу же нас отсюда вытащит.

Пока я набираю номер Эрика, вижу, что девушка продолжает нажимать на кнопку тревоги, а мои ноги все больше заливаются жидкостью.

Один гудок, и Эрик говорит:

– Привет, любимая.

Сдерживая желание закричать оттого, что меня переполняет страх, говорю, раздирая себе шею:

– Эрик, ты только не пугайся, но…

– Что значит, не пугайся? – выкрикивает он. – Где ты? Что случилось?

Я закрываю глаза. Представляю, какое у него сейчас лицо. Бедняжка… бедняжка…

Чувствую опять спазм и, опираясь на стену лифта, соскальзываю на пол.

Увидев мое состояние, девушка забирает у меня телефон и говорит:

– Это Мэл. Я с вашей женой в лифте торгового центра. Отключили свет, и у нее отошли воды. Немедленно вызывайте скорую помощь! – Похоже, Эрик что-то говорит, потому что она отвечает: – Успокойтесь… Я сказала, успокойтесь. Я рядом с ней, и все будет хорошо.

Когда она нажимает на сброс и возвращает мне телефон, то с улыбкой утверждает:

– Судя по голосу твоего мужа, не думаю, что мы долго будем их ждать.

Я в этом не сомневаюсь. Представляю, как он сломя голову бежит по торговому центру. Слава Богу, что он с Бьорном, хотя я сочувствую тому, кто осмелится ему противоречить в такой момент.

От нового спазма я вся сжимаюсь от боли. Ну почему это должно было произойти именно сейчас? Я умираю от страха и не могу дышать. Я задыхаюсь!

Мэл, не теряя самообладания, наблюдает за мной.

Меня поражает ее выдержка, когда я поднимаюсь по стене. Понятное дело, ведь это я испытываю чертову боль, а не она. Контролируя свой голос, она заставляет смотреть на нее и дышать. Когда ей это удается и боль утихает, она открывает свой мобильный и, переговорив с кем-то, произносит:

– Я вызвала поддержку. Если нас не вытащит твой муж, то это сделают мои товарищи.

Тут становится жарко, или я начинаю потеть?

У меня чешется шея. Я начинаю раздирать пятна!

– Как тебя зовут?

– Джудит… Джудит Флорес.

Девушка, настроившись на то, чтобы отвлечь меня, спрашивает:

– Из какой части Испании ты родом?

– Я родилась в Хересе, но моя мать – каталонка, а отец из Хереса, а я жила в Мадриде.

Я больше не могу говорить, потому что боль вернулась. Я задыхаюсь. Девушка берет меня за руки и говорит:

– Очень хорошо, Джудит… посмотри на меня еще раз. Мы сейчас будем дышать. Давай, дыши.

Находясь в компании незнакомки по имени Мэл, начинаю дышать, и когда боль уходит, глядя на нее, говорю:

– Спасибо.

Она улыбается. Проходят минуты, а лифт так и не двигается. Я чешусь. Звонит мой мобильный. Думаю, что это взволнованный Эрик. Мэл отвечает. Успокаивает его и, когда кладет трубку, хватает меня за руку и говорит:

– Ты раздираешь себе шею.

Мы слышим стуки, но лифт не двигается ни вниз, ни вверх. Увидев, что я кривлюсь, она обмахивает меня листом бумаги, который достала из своего рюкзака, и спрашивает:

– И кто у тебя будет, мальчик или девочка?

– Не знаю. Медуза не показывает себя.

Девушка смеется, услышав это прозвище, и поясняет:

– А когда я была беременной, я свою дочку называла Cookie[40]. – Мы вместе улыбаемся, и она добавляет: – Кто бы там ни был, он будет чудесным.

– Надеюсь.

Мне жарко. От изнеможения мне еще труднее дышать, а она продолжает говорить:

– У меня есть дочь, и мне известно, что ты сейчас чувствуешь. Могу сказать тебе лишь одно: что все это пройдет и ты об этом забудешь. Когда ты возьмешь ребенка на руки, все забудется.