Меган Максвелл - Ты только попроси. Или дай мне уйти

Затем я звоню Симоне. Я знаю, что для нее очень важно, если я сделаю это лично, и беру с нее обещание, что она приедет вместе с Соней в больницу, когда та заедет за сумкой с вещами. Женщина даже не раздумывает.

Затем, после долгого размышления, звоню отцу. Эрик считает, что так будет лучше. Но, как я и предполагала, бедняжке становится плохо от новости, что я в родильном доме. Я понимаю это по его голосу. Когда папа начинает нервничать, этого не скрыть. Он ни бельмеса не смыслит.

Он передает телефон сестре. И тут такая же песня. Она то пищит, то хлопает в ладоши от радости, и в конце концов я не выдерживаю безумства Ракель. Передаю телефон Эрику, и тот сообщает им, что пришлет за ними в Херес свой самолет.

Когда мы вешаем трубку, то с нежностью смотрим друг на друга, и он целует меня в губы.

– Малышка, настал этот день. Сегодня мы станем родителями.

Я расплываюсь в улыбке. Я напугана, но счастлива.

– Ты будешь превосходным отцом, сеньор Циммерман.

Эрик снова меня целует и спрашивает:

– Итак, если это девочка, то это будет Ханна, а если мальчик…?

Дверь в палату открывается, и входит разгоряченный Бьорн.

– Опля… явился Джеймс Бонд, – подшучиваю я.

Он зыркает на меня. Эта шутка ему вовсе не по душе, и, взвесив, посылать меня куда подальше или нет, он спрашивает:

– Как ты?

– Теперь отлично. Мне вкололи анестезию, я не чувствую боли и я в полном кайфе.

Эрик немного успокаивается, глядя, как я откровенничаю, и широко улыбается. Он ничего не говорит, но я-то знаю, что ему только что было со мной несладко. Мой мальчик, как же я тебя люблю! Они с Бьорном недолго разговаривают, и я не могу удержаться от смеха, когда слышу, как Эрик говорит:

– Двенадцать минут, коллега. Мы доехали ровно за двенадцать минут.

Услышав это, Бьорн мрачнеет. Он ехал сюда почти час. На дорогах жуткие пробки.

– Вы что, прилетели?

– Понятия не имею. Я все время был с Джуд, а машину вел кто-то другой. Да, у этой Мэл тот еще характер!

– Должно быть, невыносимый, – бормочет Бьорн.

Я смеюсь.

Успокоившись и расслабившись, болтаю с ними. Вскоре приезжают Соня, Флин и Симона. Все целуют меня, а я улыбаюсь, хотя и не чувствую ног. Круто, я трогаю их, а они словно из папье-маше. Пока все разговаривают, Флин сжимает мою руку и шушукает:

– Мы сегодня увидим Медузу?

– Думаю, да, мой милый.

– Круто!

Двери снова открываются, и входит Норберт. Он дарит мне улыбку, и я ему подмигиваю. Через десять минут входит медсестра и говорит, что здесь слишком много народу. И Бьорн, как всегда, берет эту задачу на себя и делает так, что все как-то незаметно уходят в кафетерий.

Один только Флин возражает. Он не желает от меня отходить. Он хочет быть первым, кто увидит Медузу. В конечном итоге я его переубеждаю, и когда мы остаемся с Эриком одни, он весело говорит:

– Флин будет превосходным братом.

Дверь снова открывается, и входит врач. На меня находит ужас, когда она опять откидывает простыню. Черт, она опять засунет в меня руку. Это же так больно! Но на этот раз, благодаря анестезии, мне совсем не больно. Глядя на меня, врач произносит:

– В родильный зал! Сейчас мы увидим твоего ребенка.

Мы с Эриком переглядываемся. Женщина зовет медбратьев, и они вывозят меня из палаты. Я не хочу отпускать Эрика, но врач говорит:

– Он пойдет со мной. Ему нужно принарядиться, чтобы войти в операционную.

Я киваю. Отпускаю его и посылаю ему воздушный поцелуй. Боже мой, какой момент! Когда я оказываюсь в операционном зале, мое сердце бешено колотится. Я жутко напугана. У меня ничего не болит, но то, что я сейчас рожу на свет Медузу, приводит меня в ужас. А если я ей не понравлюсь как мама?

В операционной медбратья переносят меня на кушетку и уходят. Входят две женщины в масках, подключают меня к разным приборам и мониторам и просят поднять ноги на подножки. Я поднимаю ноги, и одна из них говорит:

– Ну и ну, «Ты только попроси». Какое оригинальное тату!

Киваю головой и с улыбкой говорю:

– Мой муж от него в восторге.

Мы все втроем смеемся. И в этот момент я вижу, как входит врач, рядом с ней Эрик, одетый в зеленую пижаму и смешной беретик. Меня опять разбирает смех.

Врач становится рядом со мной и объясняет, по какой схеме я должна тужиться. Поскольку мне сделали эпидуральную анестезию, я не буду ощущать боли, поэтому нужно тужиться каждый раз, когда она скажет или когда я увижу, как на экране зажигается красный свет, и прекращать потуги тоже по сигналу. Киваю. Мне страшно, но все равно киваю, желая, чтобы все прошло хорошо.

Врач становится у меня между ног, и когда на экране справа от меня зажигается красный свет, она просит меня тужиться.

Набираю воздух, вспоминая, как меня обучали на курсах, и тужусь… тужусь… тужусь.

Эрик подбадривает меня. Эрик мне помогает. Эрик не отходит от меня ни на шаг.

Я столько раз тужусь и дышу, что, хотя и не чувствую боли, мне кажется, что силы меня покидают. Однако между потугами Эрик с удивлением сообщает мне, что я обладаю невероятной силой. Я сама в шоке. Понимаю, что, когда тужусь, я словно хищный зверь.

Врач с улыбкой поясняет нам, что Медуза достаточно большая и застряла так, что, несмотря на раскрытие и потуги, ей сложно выйти.

На мониторе снова зажигается красный свет. Я продолжаю тужиться. Время идет, а я все тужусь и тужусь. Я сержусь, терплю, и, когда обессилено кладу голову на кушетку, гинеколог говорит:

– Папа… не пропустите следующие схватки, ребенок уже выходит.

Меня это трогает до глубины души, и глаза наполняются слезами, особенно когда я вижу взволнованное лицо Эрика, который не верит своим ушам. Я опять тужусь и чувствую, как из меня что-то выходит. Эрик широко раскрывает глаза и шепчет:

– Появилась голова, Джуд… голова.

Мне хочется увидеть ее, но я, понятное дело, не могу!

Хотя это и к лучшему – наверно, при виде головы, которая торчит из моей вагины, я могу получить психологическую травму.

Врач с улыбкой подбадривает меня:

– Давай, Джудит, последний толчок. Выйдут плечи и после этого все тельце.

Изнеможенная, уставшая и взволнованная, я тужусь, когда загорается красный свет. Я тужусь… тужусь… тужусь и тужусь до тех пор, пока не ощущаю, как из моего тела выходит что-то огромное, и гинеколог объявляет:

– Вот теперь он у нас.

Я его не вижу. Вижу только лицо Эрика.

Ему на глаза наворачиваются слезы, он улыбается. У него сейчас такой нежный взгляд, и мне кажется, что это самый прекрасный взгляд, который я когда-либо видела. Я растрогана. Плачу от счастья, как вдруг плач Медузы наполняет все пространство, и врач говорит:

– Это мальчик. Прекрасный мальчик.

Мальчик!

Я – мама мальчика!

Эрик с прерывающимся дыханием расплывается в улыбке, а врач говорит:

– Папа, давайте, идите и перережьте пуповину.

Я плачу. Мне хочется увидеть своего мальчика. Какой же он?

Эрик отпускает мою руку и идет к врачу. Выполнив то, о чем она его попросила, возвращается ко мне, целует мои губы и говорит:

– Спасибо, любимая, он чудесный. Чудесный!

В этот момент мне на живот кладут что-то удивительное и плачущее. Это моя Медуза. Мой ребенок. Мой мальчик. Растроганная, гляжу на него, трогаю его, и мы с ним оба плачем.

– Привет, мальчу-у-у-у-шка. Привет, чуде-е-е-е-сный, я – твоя ма-а-а-а-ма.

Я что, сюсюкаюсь?

Я никогда не думала, что переживу подобный момент…

Я никогда не думала, что почувствую то, что чувствую…

Я никогда не думала, что у меня будет такое ощущение полноты…

Эрик, растроганный, целует меня, и я глажу своего мальчика. Он идеальный, чудесный. И, несмотря на то что он испачкан, видно, что он такой же светленький, как его папа, и похож на него.

Мы с Эриком смотрим друг на друга, сияя улыбками. Одна из медсестер берет ребенка и уносит, а врач тем временем продолжает работать со мной и вынимает из меня плаценту. Мы с Эриком следим взглядом за медсестрой. Мы видим, что она делает мальчику несколько анализов, затем омывает его, и мой малыш плачет. Она надевает ему на запястье браслет, одевает его и, взвесив, сообщает:

– Три килограмма шестьсот граммов.

Три килограмма шестьсот граммов!

Мамочки, а у меня упитанный мальчик!

Врач была права, когда говорила, что он крупный.

Когда она наконец заканчивает со мной, приходят медбратья со своими носилками. Перекладывают на них меня и моего наряженного ребеночка, которого я держу на руках.

Боже мой, это самый удивительный момент в моей жизни!

Я гляжу на него с невообразимой любовью. Рассматривая его, я влюбляюсь в него. Он красивенький. Совершенный.

Эрик даже не моргает, и затем я улыбаюсь, когда вижу, что на браслете написано «Циммерман Пал. 610».

Циммерман!

Еще один блондин, красивый и большущий Циммерман, явился на свет, чтобы буянить. И тогда, глядя на Эрика, который не сводит с меня глаз, говорю:

– Его будут звать, как и тебя, Эрик Циммерман.

– Как меня?

Я киваю и с улыбкой, которая, знаю, дойдет ему до глубины души, добавляю:

– Я хочу, чтобы много лет спустя еще один Эрик Циммерман безумно влюбился в другую девушку и сделал ее такой же счастливой, какой ты делаешь меня.

Улыбка не сходит с лица Эрика.

Хоть он и не говорит мне этого, я знаю, что это самый счастливый день в его жизни. И в моей тоже.

Первая ночь в больнице весьма беспокойная.

Когда к нам приходит педиатр и сообщает, что с Эриком все в порядке, она интересуется, как я буду его вскармливать: грудью или смесью.

Я тут же, не раздумывая, выбираю второй вариант. Мне все равно, что обо мне подумают все остальные. Но я не собираюсь теперь превращаться в ходячую молочную фабрику, когда мне известно, что дети прекрасно растут на детской смеси.

В тот день, когда я сказала об этом Фриде по телефону, ей это показалось не очень правильным. По ее словам, материнское молоко идеально для ребенка. Оно повышает иммунитет от сотни болезней и даже больше. Соня мне сказала то же самое и даже рассказала о материнском инстинкте. Ну так вот, мой материнский инстинкт говорит мне о смеси и о том, что если кто-то обидит моего ребенка, то я того убью.

Когда я сообщаю об этом Эрику, он дает мне право самой принимать решение.

И поскольку мне хочется, чтобы с этой минуты муж принимал участие в нашей новой истории, я делаю выбор в пользу смеси и прошу, чтобы он надел то же ярмо, что и я, и точка. А насчет того, что думают все остальные, мне все равно!

Когда приносят бутылочку с небольшим количеством смеси для ребенка, вручаю ее Эрику и говорю:

– Давай, папуля, будь первым, кто накормит его из бутылочки.

Я вижу, как мой любимый, нервничая, берет ребенка из кроватки, садится на стул и начинает кормить. Малышонок, настоящий проглот, начинает быстро хватать соску, словно лев, и с удовольствием принимает то, что уже довольно долго требовал, – еду.

Как только он получает нужную дозу, моментально засыпает, как поросеночек.

И я потешаюсь над тем, кому сейчас скорее вытереть слюни – малышу или папе.

Они оба такие милые!

После того как малыш поел, за ним приходят медсестры, чтобы уложить его спать в детской комнате. Они хотят, чтобы я поспала и отдохнула. Но у малыша колоссальные легкие, и ему нравится быть замеченным. У этого блондинчика еще тот характер! Когда Эрик узнает, что это именно его сын безудержно плачет, он заставляет принести ребенка в палату и сам всю ночь им занимается. Он его качает, баюкает, разговаривает, и я, в полутьме, растроганная, наблюдаю за ними.

Я устала, измотана, но не могу уснуть. Мои глаза не хотят отрываться от прекрасной картины, которую представляют два моих Эрика.

– Давай, малыш, поспи, отдохни, – шепчет мой любимый, подойдя ко мне.

– Он совершенный, правда?

Эрик улыбается, смотрит на маленького, который шевелит ручками, и тихо произносит:

– Такой же совершенный, как и ты, моя прелесть.

Он начинает поглаживать меня по голове, что для меня как бальзам. Он это знает и понимает. Меня это расслабляет, и в конце концов я погружаюсь в глубокий сон.

Когда я просыпаюсь, то вижу, что я в палате одна. Свет проникает через окно, я вызываю медсестру, и тогда дверь открывается и Эрик с сияющей улыбкой говорит:

– Входи, дедушка, твоя смугляночка уже проснулась.

Когда я вижу отца, то расплываюсь в улыбке и она не сходит с моего лица.

Он бежит обнять меня. За ним входит Ракель с Лусией и Лус.

– Поздравляю, жизнь моя. У тебя родился прекрасный ребенок.

– Мальчик, папа, как ты хотел! – восклицаю я.

Отец кивает и, глядя на Эрика, говорит:

– Прости, сынок, на этот раз я выиграл пари.

– Я так же счастлив, как и ты, Мануэль. Не сомневайся в этом ни секунды.