Не в силах ждать ни секунды, направляюсь к кабинету. Подойдя ближе, слышу музыку. Словно маленькая девочка, прикладываю ухо к двери и улыбаюсь, услышав прекрасный голос Норы Джонс, которая поет романтическую песню «Не знаю почему». Я и не догадывалась, что Эрику нравится эта певица, но меня это завораживает.

Тихо открываю дверь и с улыбкой смотрю, как мой суровый мужчина сидит возле камина с бокалом в руках и смотрит на огонь. Музыка, тепло и волнение обволакивают меня, и я шагаю к нему. Вдруг он поворачивает голову и видит меня.

Он встает. Меняется в лице, а я вообще едва дышу. Он удивлен! Его изумленное лицо меня смешит, я бросаю рюкзак, который до сих пор держу в ледяных руках, и говорю:

– Папа передает тебе привет и надеется, что мы хорошо проведем Новый год. – Эрик моргает, а я, продолжая дрожать, добавляю: – И поскольку ты мне сказал, что я могу вернуться, когда захочу, вот я и здесь! И…

Но я больше ни слова не успеваю произнести. Мой немец-гигант подходит ко мне, с любовью обнимает меня и, прежде чем поцеловать, шепчет:

– Ты даже представить себе не можешь, как я хотел, чтобы это произошло.

Он целует меня и, ненадолго оторвавшись, нежно-нежно улыбается. Всего миг – он меняется в лице и вскрикивает:

– Джуд, ради всего святого! Дорогая, ты вся ледяная! Пойдем к огню.

Я послушно иду за ним, а он держит меня за руку и смотрит на меня чрезвычайно горячим взглядом.

– Почему ты не позвонила? – спрашивает он, до сих пор толком не придя в себя после моего волшебного появления. – Я бы приехал за тобой.

– Хотела сделать тебе сюрприз.

С озабоченным видом он убирает с моего лица мокрые волосы.

– Да ты вся продрогла, дорогая.

– Не важно… Это не важно…

Он снова меня целует. Он взволнован. Сюрприз оказался настолько невероятным, что он совершенно сбит с толку.

– Ты ужинала?

Отрицательно качаю головой, пока он помогает мне снять мокрое и холодное пальто.

– Снимай с себя одежду. Ты насквозь промокла и можешь заболеть.

– Подожди. Успокойся, – говорю ему, смеясь от счастья. – У меня в рюкзаке есть одежда, которую…

– Та, что у тебя в рюкзаке, наверняка тоже намокла и промерзла, – не унимается он и быстро снимает с себя толстовку «Найк».

Боже мой, какое зрелище! Он потрясающий. С каждым днем он мне все больше напоминает Пола Уокера.

– Держи, надень это, пока я схожу за сухой одеждой в комнату.

Он пулей вылетает из кабинета, а я, словно глупышка, не могу перестать смеяться, и по моему телу разливается приятное тепло. На меня снова подействовал эффект Эрика Циммермана.

Я глупышка. Идиотка. Конченая влюбленная.

Прежде чем я успеваю пошевелиться, в кабинет возвращается Эрик в голубой толстовке, в руках он держит одежду.

Увидев, что я до сих пор не сняла мокрую одежду, он начинает меня раздевать под чувственную песню «Зажги во мне страсть» Норы Джонс[8]. Боже мой, я обожаю эту песню!

Эрик не спускает с меня глаз. Я искушаю его своим взглядом и телом. Я хочу его. Я стою перед ним обнаженная, а он надевает на меня серую толстовку.

– Потанцуй со мной, – прошу его, когда на мне уже надета кофта.

Без каблуков и трусиков, я крепко держусь за обожаемого мужчину и заставляю его танцевать. Сейчас я чувствую себя полностью защищенной. Мы танцуем под красивую и романтическую песню на ковре перед камином.


Словно бутон в ожидании расцвета,

Словно лампочка в темной комнате,

Я просто сижу и жду тебя,

Чтобы пойти домой и зажечь в себе страсть.


Мне нравится замирать в его объятиях. И я знаю, что ему нравится держать меня в объятиях. Наши ноги медленно двигаются на ковре, наше дыхание смешивается и становится единым. Мы молча танцуем. Мы не можем говорить. Все, что нам нужно, – обнимать друг друга и танцевать.

Когда песня заканчивается, мы смотрим друг другу в глаза. Наклонившись, Эрик нежно целует меня в губы.

– Одевайся, Джуд, – похотливо произносит он.

Меня распирает от радости. К тому же я не могу сдержать улыбку, когда вижу, что он принес мне мужские трусы.

– Оп-ля… Они очаровательны! Да еще и от Армани. Секси!

Эрик улыбается, шлепает меня и вручает белые мягенькие носочки.

– Одевайся и больше не провоцируй меня, искусительница! Садись поближе к камину. Я пойду в кухню и принесу тебе чего-нибудь поесть.

– Не нужно, Эрик, правда.

– О да, дорогая! – настаивает он. – Нужно. Садись и жди, пока я не вернусь.

Радуясь своему и его счастью, я покорно сажусь ближе к камину. Он целует меня и уходит. Оставшись в кабинете одна, я начинаю осматриваться под фантастическую музыку Норы Джонс. Беру свой мокрый рюкзак и достаю расческу. Снова сажусь на ковер и принимаюсь распутывать слипшиеся волосы. Я не успеваю распутать и половины, когда в кабинет входит Эрик с подносом в руках. Он ставит его на стол и опускается рядом со мной.

– Давай расческу. Я помогу тебе.

Слушаюсь его, словно маленькая девочка, и даю себя расчесать. У меня мурашки бегут по коже, когда я чувствую, как его руки ласково распутывают мне волосы. Он бывает таким нежным, что мне кажется невероятным, что я когда-то могла с ним ссориться. Закончив, он целует меня в макушку.

– Все, твои волосы снова прекрасны. А теперь давай поешь.

Встает, берет поднос со стола и опускает его на ковер. Затем садится рядом и целует меня в шею.

– Малышка, ты просто чудо.

По его лицу, словам, взгляду, по всему нему видно насколько он рад, что я сейчас нахожусь здесь. Услышав вкуснейший запах бульона, я беру пиалу. Эрик не спускает с меня глаз, когда я, сделав глоток, ставлю пиалу на поднос.

– Ты удивлен, правда?

– Очень, – признается он, убирая с моего лица прядь волос. – Ты никогда не перестаешь меня удивлять.

Я смеюсь.

– Когда я собиралась сесть на самолет, позвонил отец. Я поговорила с ним, и он сказал, что если меня сделает счастливой то, что я останусь с тобой, то я должна остаться и не упускать возможности быть счастливой. Ему важнее знать, что я здесь с тобой и счастлива, чем держать меня рядом с собой и знать, что я по тебе скучаю.

Эрик улыбается, берет сэндвич с йоркской ветчиной, который сам для меня приготовил, и подносит к моим губам.

– Малышка, твой отец – удивительный человек. Тебе очень повезло, что он у тебя такой.

– Да, папа – самый добрый человек, которого я когда-либо знала в своей жизни, – отвечаю, проглотив вкуснейший кусочек. – Он даже сказал, что хорошо начинать новую жизнь с тобой как раз в новогоднюю ночь и что я должна этим воспользоваться. И он прав. Это наше начало, и я хочу вместе с тобой его отпраздновать.

Эрик снова дает мне сэндвич, и я его кусаю. Когда я вижу, что до него дошел смысл только что сказанного, я добавляю, прикрыв ему рот:

– Я действительно остаюсь с тобой в Германии. Тебе от меня не избавиться.

Он настолько ошарашен новостью, что даже не знает, как реагировать, а потом бросает сэндвич на поднос, охватывает мое лицо руками и произносит возле моих губ:

– Ты самое лучшее, самое красивое и чудесное, что было в моей жизни.

– Серьезно?

Эрик улыбается, целует меня в губы и заверяет:

– Да, сеньорита Флорес. – И, уловив в моем взгляде намекающий огонек, хрипло заявляет: – Пока ты не доешь бульон, сэндвич и десерт, я даже и не подумаю удовлетворять твои желания.

– Весь сэндвич?

Мой немец кивает и произносит так, что у меня мурашки бегут по коже:

– Весь.

– И банан тоже?

– Конечно.

Его ответ меня ужасно радует. Беру бульон и, пока пью, смотрю на Эрика поверх чашки. Я соблазняю его глазами и вижу в его взгляде возбуждение.

Боже мой, господи! Эрик, как же ты меня заводишь!

Выпив весь бульон, молча ставлю на поднос пиалу и съедаю сэндвич. Запиваю водой и, когда беру банан, смотрю на него, улыбаюсь и кладу назад на поднос.

– А на десерт… я предпочитаю тебя.

Эрик смеется, целует меня, а я толкаю его, чтобы он лег на ковер. Мы оказываемся рядом с горящим камином.

Одни… Возбужденные… И горящие желанием поиграть.

Я сажусь верхом на него. От моего прикосновения и ласк его аппарат становится твердым, и он готов дать мне то, что я хочу, и то, что мне так нужно.

Его руки медленно и неторопливо поднимаются по моим ногам и останавливаются на бедрах.

– Малышка, я до сих пор не могу поверить, что ты здесь.

– Прикоснись ко мне и поверь в это, – завлекаю его, смотря ему прямо в глаза.

С каждой секундой мое возбуждение растет, и я решаю снять с него толстовку.

Начинаю обнажать его снизу вверх и с торжествующей улыбкой открываю своему взору его живот, кладу на него руки и медленно поднимаюсь к груди. По пути вверх я наклоняюсь, он льнет ко мне губами навстречу, и мы сливаемся в поцелуе. Он берет меня за руки.

– Эрик, ты меня заводишь, как… мотоцикл.

Он улыбается, и я улыбаюсь ему в ответ.

– Хочешь, я покажу тебе, как ты меня заводишь? – спрашивает он, тяжело дыша от возбуждения.

– Очень.

Эрик кивает, хватает меня за трусы и без предупреждения снимает с меня их. Затем делает то же самое с толстовкой, и я оказываюсь перед ним полностью обнаженной. Его руки тянутся к моей груди. Привлекая меня к себе, он шепчет:

– Дай мне их.

Горя от возбуждения, я наклоняюсь, предлагаю ему свое тело, свою грудь. Он с нежностью ее целует, затем захватывает ртом сначала один сосок и, когда тот становится твердым, как горошинка, переходит ко второму. Все это время он руками крепко меня держит. Наверное, чтобы я не вырвалась. Некоторое время я наслаждаюсь его ласками, которые будят во мне неистовое желание. Они потрясающие, пылкие и страстные. Потом своими сильными руками он приподнимает меня, проскальзывает у меня между ног, и я оказываюсь сидящей у его лица.

У меня все сжимается в животе, когда я чувствую его горячее дыхание в центре моего желания. О да! Он обнимает меня за талию, и я, изнемогая от нетерпения, слышу, как он говорит:

– Я сейчас буду лакомиться тобою. Расслабься и наслаждайся.

Сидя над его ртом, я получаю удовольствие от того, что только что пообещал Эрик. Его жадный, жаждущий язык ищет центр моего наслаждения, пробует меня, как изысканное блюдо, вырывая из меня неконтролируемые стоны. Закрыв глаза, я с каждой секундой распаляюсь все больше и больше. Раз за разом, прикасаясь языком ко мне, уже пылающей от возбуждения, он доводит меня почти до пика, но не дает мне закончить. Я схожу с ума от этого и пытаюсь запротестовать.

Этот мужчина доводит меня до безумия, он берет у меня все, чего хочет, и я еще больше хочу ему отдать. В моей голове роятся самые похотливые мысли. Разумеется, восхитительно и сладостно то, что мы сейчас одни в его кабинете лежим обнаженные перед камином. Но какой-то голосок внутри тихонько и очень настойчиво шепчет, что если бы нас было трое, то нам было бы намного сладостней.

Мечтая, я открываю глаза. О чем это я думаю? Эрику удалось втянуть меня в свою игру, и теперь я сама о нем фантазирую.

У меня вырывается сладостный стон, и я чувствую себя развратницей. Поддавшись своим фантазиям, говорю:

– Эрик, я хочу поиграть… поиграть с тобой во все, что ты захочешь.

Я знаю, что он меня слышит. И шлепок тому доказательство. Его губы скользят по моим складочкам, зубы покусывают меня, поднимая во мне волны наслаждения, и наконец он доводит меня до экстаза. Когда мое тело приходит в себя после этой восхитительной атаки, Эрик снова усаживает меня на грудь и с торжествующей улыбкой шепотом просит:

– Ну, Джуд, давай, возьми меня!

Мой немец пробуждает во мне такое желание, что я ощущаю, как щеки заливаются багрянцем. Это не камин меня разгорячил, это Эрик. Мой немец. Мой командир. Мой упрямец. Мой Айсмен.

Я хочу, чтобы он получил столько же удовольствия, сколько и я, устраиваюсь поудобней и обхватываю его член руками. Он безумно нежный. Я говорю Эрику взглядом: «Расслабься и наслаждайся…» – и, не терпя больше ни секунды, ввожу его в свою киску.

Влажная, скользкая, я чувствую, что он входит в меня очень глубоко. Боже мой, какое же наслаждение! Я начинаю двигать бедрами влево и вправо и потом резко к нему прижимаюсь. Тяжело дыша, Эрик закрывает глаза. Ему нравятся мои покачивающие движения. Отлично! Опять начинаю двигать бедрами, опираюсь руками ему в грудь и требую:

– Посмотри на меня.

Для такого момента у меня, должно быть, слишком требовательный тон. Эрик сразу же открывает глаза и смотрит на меня. Теперь приказываю я. Он попросил меня взять на себя инициативу, и я ощущаю себя всемогущей. Вскоре я начинаю по-другому двигать бедрами и, сделав резкий толчок вперед, чувствую, что Эрик, прерывая дыхание, сладостно напрягается.

Он кладет руки мне на бедра. В нем просыпается дикий зверь. Но я убираю его пальцы и, переплетая свои руки с его руками, шепчу: